Замок - Франц Кафка

Из-за Фриды К. целый день не решался пойти в дом Варнавы и узнать, что к чему; он и работал-то на улице до вечера нарочно, чтобы не принимать Варнаву при Фриде, и сейчас, после работы, все еще во дворе торчал, Варнаву дожидаясь, но тот не шел. Теперь ничего другого не оставалось, как самому пойти к его сестрам, он лишь на секунду забежит, только с порога спросит — и сразу назад. И, вонзив лопату в снег, он побежал. Запыхавшись, примчался к дому Варнавы, дверь рванул, едва постучав, и гаркнул, толком внутри не оглядевшись:

— А Варнава еще не приходил?

Только тут он заметил, что Ольги в горнице нет, старики родители, как и в прошлый раз, тихо клюют носами за дальним столом и сейчас, внезапно разбуженные, не поняв толком, кто там шумит в дверях, медленно поворачивают к нему растерянные лица, что, наконец, Амалия, прикорнувшая на лежанке у печи под одеялами и при появлении К. испуганно вскинувшаяся, теперь, схватившись за лоб, пытается прийти в себя от испуга. Будь здесь Ольга, она бы сразу ему ответила и К. сразу смог бы уйти, а так ему пришлось из вежливости сделать несколько шагов в сторону Амалии, протянуть ей руку, которую та молча пожала, попросить ее удержать родителей от дальних странствий по горнице, что она в двух словах тотчас и сделала. К. узнал, что Ольга во дворе колет дрова, сама же Амалия до того устала — по какой причине, она не сказала, — что недавно вынуждена была прилечь, Варнава пока не вернулся, но скоро должен прийти, на ночь он в Замке никогда не остается. К., поблагодарив за все сообщения, собрался было откланяться, однако Амалия спросила, не хочет ли он дождаться Ольгу, но на это у него, к сожалению, совершенно не было времени, тогда Амалия поинтересовалась, а говорил ли он вообще сегодня с Ольгой, он с удивлением ответил, что нет, не говорил, и спросил, а что такого особенного Ольга имеет ему сообщить, на что Амалия только с легкой досадой скривила губы, молча, явно в знак прощания, кивнула К. и снова улеглась. И теперь, лежа, спокойно и тяжело его разглядывала, словно удивляясь, с какой стати он все еще тут. Взгляд ее, холодный и ясный, как всегда, казался неподвижным, ибо направлен был не в глаза собеседнику, а шел — и это очень мешало разговору с ней — хотя и чуточку, но несомненно в сторону, и причиной тут была не уклончивость, не смущение, не обман, а неизбывная, всякое другое чувство перевешивающая жажда одиночества, жажда, которую сама Амалия, возможно, не вполне осознавала, — вот она-то и проявлялась в повадке глаз. К. смутно припомнил, что этот ее взгляд неприятно поразил его еще в первый вечер, больше того — возможно, отталкивающее впечатление, которое произвело на него семейство Варнавы в целом, только этим взглядом и обусловлено, хотя сам по себе он отнюдь не отталкивающий, просто гордый и в своей замкнутости даже откровенный.

— Ты всегда такая печальная, Амалия, — сказал К. — Тебя что-то мучит? И ты не можешь об этом сказать? Таких, как ты, я среди деревенских девушек в жизни не встречал. Мне лишь сегодня, лишь сейчас это в голову пришло. Или ты не отсюда? Ты здесь родилась?

Амалия ответила просто «да», словно К. задал ей всего один вопрос, последний, а потом спросила:

— Так ты подождешь Ольгу?

— Не пойму, отчего ты все время одно и то же спрашиваешь? — ответил К. — Не могу я дольше оставаться, меня дома невеста ждет.

Амалия даже приподнялась на локте — ни о какой невесте она слыхом не слыхивала. К. назвал имя, Амалии и оно оказалось незнакомо. Она спросила, известно ли Ольге о помолвке, К. полагал, что, наверно, да, ведь Ольга видела его вместе с Фридой, и вообще, в деревне такие новости разлетаются быстро. Однако Амалия заверила его, что Ольга ничего не знает и наверняка очень огорчится, ведь она, похоже, влюблена в К. Правда, открыто она об этом не скажет, она вообще очень сдержанная, но любовь выдает себя помимо нашей воли. К. был убежден, что Амалия ошибается. Амалия в ответ только улыбнулась, и эта, хоть и печальная, улыбка вдруг осветила все ее мрачно нахмуренное лицо, заставив немоту заговорить, отчужденность превратив в приветливость, выдавая за душой некую тайну, которую, разумеется, тотчас можно было припрятать обратно, но уже не до конца. Амалия возразила: нет, нисколько она не ошибается, больше того, ей известно, что и К. питает к Ольге склонность и что его приходы к ним, хоть и имеют предлогом какие-то вести от Варнавы, на самом деле связаны только с Ольгой. Так что теперь, раз уж он знает, что ей, Амалии, все известно, пусть он не стесняется и приходит почаще. Только это она и хотела ему сказать. К. покачал головой, снова напомнив о своей помолвке. Амалию мысли о помолвке как будто особо не занимали и смущали мало, непосредственное впечатление, самый вид К., который ведь и сейчас пришел один, — вот что для нее все решает, она спросила только, когда К. успел с той девушкой познакомиться, он же в деревне всего несколько дней. К. рассказал о вечере в «Господском подворье», на что Амалия лишь сухо заметила, что она как раз очень возражала, когда его туда согласились отпустить. В подтверждение своих слов она призвала в свидетельницы саму Ольгу — та как раз вошла с охапкой дров: щеки прихвачены морозцем, свежая, бодрая, сильная, — ее было просто не узнать, до того преобразила работа всю ее обычно понурую, уныло застывшую посреди комнаты фигуру. Она свалила на пол дрова, непринужденно поздоровалась с К. и тотчас спросила о Фриде. К. выразительно глянул на Амалию, но ту его взгляд, похоже, нисколько не убедил. Слегка этим задетый, К. принялся рассказывать о Фриде подробнее, чем вообще-то намеревался, расписал, в каких тяжких условиях она исхитряется вести в школе нечто вроде домашнего хозяйства, и в раже повествования настолько увлекся — а ведь он давно собирался уйти, — что на прощание вдруг пригласил сестер как-нибудь его навестить. Он, правда, тут же спохватился и испуганно осекся, но Амалия, не дав ему и слова сказать, заявила, что они с радостью принимают приглашение, Ольге ничего не оставалось, как вежливо поддакнуть, что она и сделала. Все еще подстегиваемый мыслями о необходимости как можно скорее откланяться, чувствуя постоянную неловкость под пристальным взглядом Амалии, К., однако, нашел в себе мужество напрямик, без экивоков заявить, что пригласил их совершенно необдуманно, дав волю душевному порыву, но приглашение свое он, к сожалению, вынужден взять назад ввиду вражды между Фридой и всем семейством Варнавы, вражды, кстати, совершенно ему непонятной.

— Это не вражда, — изрекла Амалия, вставая с лежанки и небрежно отбрасывая на нее одеяло, — вражда слишком сильное слово, это просто отголоски общей молвы. А теперь ступай, беги к своей невесте, я ведь вижу, ты вон извелся весь. И не бойся, мы не придем, это я просто так, по злобе, пошутила. Но ты к нам приходи, можешь и почаще, к этому-то, надеюсь, препятствий нету, ты ведь всегда можешь сослаться на Варнаву, от которого ждешь известий. Я, кстати, облегчу тебе эту повинность, сказав, что Варнава, даже если и принесет для тебя из Замка весточку, до школы дойти, чтобы тебе ее передать, все равно не в состоянии. Он не в силах столько бегать, бедный мальчик, он просто убивается на этой службе, вот и придется тебе самому к нам за вестями приходить.

К. еще ни разу не слышал, чтобы Амалия говорила так много, вдобавок по одному поводу, да и речь ее звучала не буднично, была в ней особая торжественность, которую не только К. расслышал, но, судя по всему, и Ольга, как-никак родная сестра, хорошо ее знавшая, — теперь она стояла чуть в стороне, сцепив руки перед собой и слегка расставив ноги, в обычной своей чуть неуклюжей и сутулой позе, не спуская глаз с Амалии, которая, в свою очередь, смотрела только на К.

— Ты заблуждаешься, — сказал К., — ты сильно заблуждаешься, если думаешь, будто я жду Варнаву не всерьез, только для вида; уладить мои отношения с властями — самое главное, по сути единственное сокровенное мое желание. И Варнава должен мне в этом помочь, на него почти вся моя надежда. Однажды, правда, он меня весьма разочаровал, но это больше моя вина, чем его, просто в суматохе первых часов я не сразу во всем разобрался, решил, что все можно утрясти одной вечерней прогулкой, а когда невозможное выказало свою невозможность, я посчитал, что это из-за него. Потом это даже повлияло на мое суждение о вашей семье, обо всех вас. Но это в прошлом, мне кажется, я теперь лучше вас понимаю, вы… — тут К. запнулся, подыскивая нужное слово, но сразу не нашел и в итоге решил довольствоваться приблизительным: — Вы, по-моему, даже добросердечнее, чем кто-либо из людей в деревне, насколько я смог их узнать. Но ты, Амалия, опять-таки сбиваешь меня с толку, когда принижаешь если не саму службу брата, то ее значение для меня. Может, ты не особенно посвящена в дела Варнавы, тогда это не страшно, тогда и говорить не о чем, но если ты, чего доброго, посвящена — а у меня скорее складывается именно такое впечатление, — тогда это скверно, ибо означало бы, что твой брат меня морочит.