Что скрывал покойник - Луиз Пенни

Прошедшую ночь Клара спала вполглаза, скорее, дремала, просыпаясь каждый час от внезапной слабости, которая стало уже привычной. Утрата. Она больше не походила на пронзительный крик, превратившись в сдавленный стон, терзавший душу. Они с Питером снова разговорились, когда мыли тарелки на кухне, пока остальные сидели в гостиной, обсуждая вероятность того, что Джейн все-таки убили.

— Прости меня, — извинилась Клара, держа посудное полотенце и принимая из рук Питера теплые мокрые тарелки. — Мне следовало сразу же рассказать тебе о разговоре с Гамашем.

— Почему же ты этого не сделала?

— Не знаю.

— На самом деле это очень плохо, Клара. Не значит ли это, что ты мне не доверяешь?

Он впился взглядом в ее лицо, его льдисто-голубые глаза оставались напряженными и холодными. Она понимала, что должна рассказать ему все, должна рассказать, как сильно его любит, доверяет ему и нуждается в нем. Но что-то удержало ее. И вот снова. Повисла тишина. Воцарилось молчание. Что-то опять осталось недосказанным. «Неужели так все и начинается?» — думала Клара. Неужели так и возникает пропасть между двумя людьми, заполненная не комфортом, уютом и близостью, а недосказанностью и многословием?

Вот и сейчас ее возлюбленный ушел в себя, закрылся на замок. Превратился в камень. Неподвижный и холодный.

Именно в это время в кухню и вошел Бен, застав их в момент более интимный, чем сексуальная близость. Их гнев и боль проступили и стали видны невооруженным глазом. Бен, запинаясь, промямлил нечто невразумительное и, пятясь, сбежал из кухни, причем у него был вид ребенка, заставшего родителей за каким-то постыдным занятием.

В ту ночь, после того как гости разошлись, Клара произнесла слова, которые, она знала, страстно жаждал услышать Питер. Она сказала, что полностью доверяет ему и очень его любит. Сказала, что сожалеет о том, что произошло между ними и что она очень благодарна ему за терпение, которое он проявил, когда она так страдала от боли, вызванной гибелью Джейн. И еще она попросила у него прощения. И он простил ее. А потом они лежали обнявшись, пока их дыхание, слившись воедино, не стало глубоким и ровным.

Но что-то все равно осталось недосказанным.

На следующее утро Клара поднялась ни свет ни заря, выпустила Люси на улицу и принялась печь Питеру блины с кленовым сиропом и беконом. Запах жареной канадской ветчины и свежего кофе разбудил Питера. Лежа в кровати, он решил, что постарается забыть тяжелое ощущение, которое испытал накануне. Но он лишний раз убедился, что чувства — слишком опасная штука, чтобы выставлять их напоказ. Он принял душ, надел свежую рубашку и с видом непринужденного веселья сошел вниз.

— Как ты думаешь, когда Иоланда въедет в свой новый дом? — поинтересовалась Клара за завтраком.

— Наверное, после того как будет оглашено завещание. Через несколько дней, может, через неделю.

— До сих пор не могу поверить, что Джейн оставила свой дом Иоланде. Она ведь прекрасно знала, как я ее ненавижу.

— Возможно, дело вовсе не в тебе, Клара.

«Все может быть. Как может быть и то, — подумала Клара, — что он до сих пор обижается на меня».

— Я наблюдала за Иоландой последние пару дней. Она потихоньку перетаскивает свои вещи в дом Джейн.

Питер молча пожал плечами. Он начал уставать от необходимости постоянно утешать и успокаивать Клару.

— Разве Джейн не оставила нового завещания? — не успокаивалась она.

— Не припомню такого. — Питер знал Клару достаточно хорошо и понимал, что она пустилась на хитрость, чтобы отвлечь его от мыслей об обиде и склонить на свою сторону. Но он отказался играть в ее игру.

— Нет, правда, — заявила Клара. — Если мне не изменяет память, после того как Тиммер поставили окончательный диагноз и она поняла, что это конец, они обе завели речь о том, что нужно пересмотреть завещания. Я совершенно уверена, что Джейн и Тиммер были у этого нотариуса в Уильямсбурге. Как же ее звали? Ну, ты знаешь ее. Она тогда только-только родила ребенка. И училась со мной в одном классе.

— Если бы Джейн составила новое завещание, полиция знала бы об этом. Это их работа.

Гамаш поднялся со скамейки. Он увидел то, что ему было нужно. То, о чем он подозревал. Делать определенные выводы было еще рано, но он набрел на кое-какие интересные предположения. Так бывало всегда, когда ему приходилось иметь дело с ложью. А сейчас, пока дневные заботы не захлестнули его с головой, он решил, что стоит еще раз взглянуть на засидку. На этот раз карабкаться наверх он не собирался. Он шагал через площадь, и схваченная ночным морозцем трава хрустела у него под ногами. Он поднялся на холм, миновал старое здание школы и углубился в лес. И вот он снова стоит у дерева. После первого и, как он надеялся, последнего посещения засидки, ему было совершенно ясно, что убийца не пользовался ею. Но тем не менее…

— Пиф-паф. Вы убиты.

Гамаш резко обернулся, но узнал голос и его обладателя еще до того, как увидел его самого.

— Я не заметил вас, Жан Ги. Вы хитрец. Пожалуй, мне придется повесить вам на шею колокольчик. Знаете, какой носят коровы.

— Я больше не буду.

Нечасто ему удавалось захватить шефа врасплох. Но Бювуар немного волновался. Что будет, если он подкрадется незамеченным к Гамашу, а у того случится сердечный приступ? Какое уж тут удовольствие! Но он все равно беспокоился о старшем инспекторе. Рассудок, подсказки которого он обычно принимал безоговорочно, говорил, что все это ерунда. Старший инспектор весил чуточку больше, чем следовало, ему уже перевалило за пятьдесят, но это же можно сказать о многих людях, которые прекрасно обходились без помощи Бювуара. Однако работа у старшего инспектора была столь напряженной, что запросто могла свалить и слона. И еще он не щадил себя. Но, откровенно говоря, по большей части Жан Ги Бювуар не мог объяснить свои чувства. Он просто не хотел потерять старшего инспектора.

Гамаш хлопнул его по плечу и предложил угостить остатками cafe au lait из термоса, но Бювуар отказался — он только что позавтракал в гостинице.

— У вас был поздний завтрак, вы хотите сказать?

— М-м. Яйца по-бенедиктински, рогалики, домашний джем. — Бювуар посмотрел на смятый бумажный пакет в руке Гамаша. — Тихий ужас! Вам повезло, что вы лишились этого удовольствия. Николь все еще там. Она спустилась после меня, но села за отдельный столик. Странная девушка.

— Женщина, Жан Ги.

Бювуар только фыркнул в ответ. Он ненавидел политкор-ректность Гамаша. Старший инспектор улыбнулся.

— Это не то, о чем вы подумали. — Он угадал причину недовольного фырканья своего заместителя. — Неужели вы не понимаете? Она хочет, чтобы мы видели в ней маленькую девочку, ребенка, с которым нужно обращаться очень бережно.

— Если это так, то она — испорченный и избалованный ребенок. У меня от нее мурашки бегут по телу.

— Смотрите не ошибитесь на ее счет. Она хитрая и злопамятная особа. Обращайтесь с ней так, как обращаетесь с любым другим агентом. Эго научит ее держать себя в руках.

— Зачем она вообще нам нужна? От нее же никакого толка.

— Вчера она выступила с очень дельным обоснованием того, что Филипп Крофт и есть тот убийца, которого мы ищем.

— Да, это так, но она очень опасная личность.

— Опасная, Жан Ги?

— Не в физическом плане. Она не достанет револьвер, чтобы перестрелять нас. Может быть.

— Что вы такое говорите! Надеюсь, один из нас наверняка прикончит ее до того, как она уничтожит всех нас. — Гамаш улыбнулся.

— А я надеюсь на то, что этим человеком окажусь я. Она опасна, потому что сеет распри и разногласия.

— Да. Здесь вы, несомненно, правы. Я уже думал об этом. Когда она заехала за мной к нам домой в воскресенье утром, то произвела на меня хорошее впечатление. Она вела себя уважительно, была сдержанна и рассудительна. Когда я задавал ей вопрос, она отвечала на него основательно и подробно, но при этом не стремилась произвести на меня впечатление. И знаете, тогда я даже подумал, что нам удалось заполучить победителя.

— Она даже привезла вам кофе и пончики, не так ли?

— Бриоши, если быть точным. И я едва не произвел ее в сержанты прямо на месте, в ее же машине.

— Именно так я стал инспектором. Тот эклер вывел меня наверх. Но с Николь явно что-то произошло с того момента, как она прибыла сюда.

— Я могу лишь предположить, что, встретившись с остальными членами бригады, она раскрылась и обнажила свое подлинное лицо. Такое иногда случается с людьми определенного сорта. Один на один они великолепны. Лидеры индивидуальных видов спорта. Но введите их в состав команды, и они преображаются, становясь просто невыносимыми. Мне кажется, именно такова Николь — она соперничает с остальными офицерами, тогда как ей следует сотрудничать с ними.