Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом кому-то из приехавших на дальнюю заимку энтомологов Аплетаев рассказал о самобытном племени, охотники которого способны, подобно нетопырям, висеть в кронах головой вниз, ухватившись за ветку ловкой стопой. Про лесных дев, жён яксов, он не сказал ни слова. Но и без того история производила впечатление – потянулась сарафанная молва.
Немногим больше полугода назад на Аплетаева вышли французы – смесь антропологов с киношниками. Они хотели снять яксов на камеру – оказывается, народ этот ни в одном научном источнике даже не упоминался, и если достоверно засвидетельствовать его существование, то это, пожалуй, будет сравнимо с открытием какой-нибудь невиданной доселе кистепёрой рыбы. Аплетаев съездил к ашанинка в Пичигуйа и попросил дать знать, когда в их лесу появятся гнездовья яксов – он и сам хотел узнать об этом племени как можно больше. Лишь только известие пришло, Никита написал французам, и те на всех парах примчались из Парижа в затерянный посреди горного леса Сатипо.
Аплетаев привёз группу в деревню ашанинка, откуда проводник-индеец сначала на лодке, а потом пешком вдоль ручья – притока Эне – доставил их в глушь сельвы. Трое голых невеличек-яксов вышли к ручью и встали неподвижно на почтенном расстоянии. Ближе подходить нельзя – чёрт знает, сколько древесных дикарей скрывается со своими ядовитыми иглами в зелени. Вокруг то тут то там раздавались зловещий птичий клёкот, посвисты, щелчки и трели. Французы в надежде на контакт разложили на берегу ручья подарки и отступили, не сводя с индейцев объектива камеры. Три смуглых человечка недоверчиво приблизились к гостинцам и стали изучать невиданные подношения: нюхали, лизали, ковыряли ногтем, пробовали на зуб. Не то… всё было не то. Ненужные, дурные вещи. Соль – в воду, сахар – в воду, рис – в воду… А мыло… Мыло надкусили, возбуждённо зачирикали и стали грызть. Душистое мыло понравилось необычайно.
Оператор всё снял, но материала для сюжета оказалось маловато. А яксы на следующий день пропали. Полноценный контакт, на который Аплетаев рассчитывал ничуть не меньше французов, так и не состоялся.
Будь его воля, Иванюта сразу бы махнул в дебри. То есть он, конечно, осмотрел бы фундаменты Куско и залез на Мачу-Пикчу – эти места хранили память о зодчих, говоривших с богами на языке камня. Ну а потом – в сельву, где жизнь разбегается из-под ног, выглядывает из листвы и брызгами мерцает в воздухе. Однако Пётр Алексеевич, Полина и даже Гуселапов хотели плотнее прикоснуться к чудному преданию, хотели погрузиться в загадочное представление, которое сложилось в старосветских головах о доколумбовой обители Солнца. Словом, прежде чем забраться в дождевую чащу, предстояло потоптать столбовые туристические тропы.
Из Лимы выехали затемно. За рулём – Пётр Алексеевич. Рядом – сменщик Гуселапов. Иванюта и пахнущая ландышем Полина – сзади. Несмотря на старательную сосредоточенность, по лицу Петра Алексеевича плутала бессонная ночь.
Только поднялось светило, выскочили на Панамерикану.
Городок Писко – пуп винодельческого края. Повсюду кишат беспорядочно тук-туки. Вдоль улицы – лотки, лотки, лотки с разнообразнейшими винами (даже из инжира) и национальным крепким пойлом. Остановились, чтобы подкрепиться – сок и бутерброд с тунцом.
Из Писко двинули в Паракас.
Иванюта бросал взоры в окно, переживал впечатления и заносил в блокнот дорожные заметки – пригодятся, когда перуанский стих найдёт и позовёт к перу бамбуковая флейта. Но перуанский стих не находил, молчала в сердце бамбуковая дудочка. Зато в просвет между путевыми впечатлениями влетели строки, явившиеся в миг, когда он перевёл взгляд с пустынного пейзажа на Гуселапова, сменившего за рулём Петра Алексеевича:
Был Гусев-Лапчатовский молодцом.
Он пиво пил и лопал антрекоты,
Но мог, отринув все свои заботы,
Однажды стать бойцом или купцом.
Иванюта снова посмотрел на Гуселапова, как смотрит портретист на натуру, подбирая с лица все крошки.
Но он не стал ни тем и ни другим.
Бойцы имеют слабость разбиваться,
Купцы имеют слабость разоряться,
А это было не любимо им.
Перечитав, Иванюта заменил «Гусев-Лапчатовский» на «Конев-Неваляйский» – эпиграмма обрела вид архетипического обобщения.
Паракас – ржаво-серая пустыня, обрывистыми берегами падающая к океану. Солнце жгло даже через облака. Отыскав спуск к воде, вышли на песчаный пляж – Иванюта и Пётр Алексеевич не удержались и полезли в набегающую волну. Та была на удивление холодной, но это, разумеется, не повод, чтобы не.
Дорога на Ику – сплошь серые пески. На карте это мертвенное пространство, вытянутое вдоль Великого океана и омытое его зябкой струёй, называлось словом «коста» – побережье. Иванюта записал в блокнот: «Земля вокруг пустынна и безжизненна настолько, что ясно представляешь, как выглядела твердь, прежде чем первая травинка и первая каракатица выползли из лона океана». Про каракатицу – что она выползла – Иванюта уверен не был, но оставил – звучит.
Гостиницу Полина забронировала по телефону прямо из машины, благодаря путеводителю с контактами отелей, предусмотрительно прихваченному в странствие Петром Алексеевичем.
Утром, запасаясь перед зеркалом враждебными чувствами к завтраку, Иванюта обнаружил, что лицо его и руки красны от рассеянного, но жгучего перуанского солнца. Пока он стоял под душем, на Гуселапова напал коварный апельсин. Не прикрыв очками очи, Гуселапов решил его раздеть – едва подцепил кожуру ногтем, как недотрога пустил ему в глаз едкую эфирную струю. Пришлось промывать под краном.
После завтрака, минуя пересохшую мусорную речку, отправились из Ики в Наску.
На знаменитом плато забрались на холм и убедились, что чёрный (каменный загар) противень равнины действительно расчерчивают линии и испещряют знаки. Туристический сервис предлагал осмотреть геоглифы с самолётика, но решили, что холма достаточно.
Красивее дороги, чем Панамерикана между Наской и Каманой, видеть Иванюте ещё не доводилось: слева – громады гор, справа – сияющий бирюзой и нефритом бескрайний океан, машина идёт по краю высоченного отвесного обрыва, а сзади, с северо-запада, бьёт ослепительное предвечернее солнце, пылая в лобовых стёклах встречных авто. Такие
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- Персонаж заднего плана - Елизар Федотов - Русская классическая проза
- Куликовские притчи - Алексей Андреевич Логунов - Русская классическая проза
- снарк снарк. Книга 2. Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин - Русская классическая проза
- Ночь внутри - Павел Крусанов - Русская классическая проза
- О женщинах и соли - Габриэла Гарсиа - Русская классическая проза
- Русский вопрос - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Кэшбэк. Белые столбы. Беседы - Олег Мусаев - Биографии и Мемуары / Детские приключения / Русская классическая проза
- Пути сообщения - Ксения Буржская - Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Брошенная лодка - Висенте Бласко Ибаньес - Русская классическая проза