Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К площади примыкала улочка, на которой чередой располагались туристические конторы. Обсудив предлагаемые маршруты, купили тур в Мачу-Пикчу и тур в сельву. В последнем случае Иванюта настоял на двойном сроке – шесть дней вместо трёх.
Не успели пройти и несколько кварталов, как на город обрушился град. Настоящий ледяной град, скачущий по черепице крыш и плитам мостовой. Укрылись во дворике за ветхими воротами, где затаилось заведение с расписным изваянием Девы Марии – ни одного иностранца, только местные. Столик накрывал крылом клеёнчатый зонт, небо рассыпало по нему звонкую дробь. Пиво здесь подавали в бутылках, коричневое стекло которых украшал узор в виде причудливой каменной кладки инков – блоки сцеплялись друг с другом в крепком рукопожатии.
Будильник в смартфоне Иванюты запел в три пятнадцать. А в три двадцать пять в номер постучал портье и сообщил, что пришла заказанная накануне вечером машина. Каким-то чудом пролезла она в ущелье улочки и, забрав пассажиров, покатила вплотную к стенам, толкая перед собой воздух, точно поршень в цилиндре.
В Ольянтайтамбо добрались к рассвету. Оттуда – по железной дороге до Агуас-Кальентес, а там уже рукой подать до Мачу-Пикчу. Горы за окнами вагона преображались: зеленели, пестрели яркими тропическими цветами – на склоны наползала сельва. То тут то там открывался вид на рукотворные террасы с колосящимся маисом. Несколько раз за окном появлялась быстрая речка – свет, отброшенный играющей на перекатах водой, плясал на берегу, как пляшет дырявая листвяная тень под ветром, но ветра не было. Иванюта занёс в блокнот эту причудливую пляску воды и света.
На перроне в Агуас-Кальентес их ждал черноволосый гид с белым флагом и табличкой «Pedro group». Над его головой в столбе солнечного воздуха вилась стайка мотыльков.
Серпантин над ущельем, в бездну которого Полина не могла смотреть без писка, автобус одолел с одышкой. Мачу-Пикчу сразил Иванюту торжеством человеческой воли: выровнять седловину горы и на пятачке, откуда рукой дотянуться до звёзд, возвести из обтёсанных камней по единому плану террасы, святилища, дворцы, дома – целые улицы зданий – это казалось ему непостижимым. А окружающие виды? Они были воистину божественны и достойны жертвенной крови. Горные пики, поросшие тропическим лесом, поражали первозданной красотой – не крутые, а просто отвесные, точно земля вытянула гигантские пальцы, чтобы почесать небу пузо. Внизу глубоко врезанные, укрытые прядями не то поднявшегося тумана, не то спустившегося облака лежали зелёные и узкие долины… С ветки неизвестного куста, росшего возле площадки, откуда открывался неописуемый вид, Иванюта прихватил трофей – плоскую кассиду, жёлтую, с чёрным ободком по краю надкрылий.
Город-призрак, если осматривать в подробностях, было не обойти и за день, а тут, как назло, зарядил дождь. У домов не было крыш – только каменные стены: по проулкам бродили мокрые люди, по окружающим террасам – мокрые ламы. Мимо протопала подготовленная группа: все были в полиэтиленовых накидках, гид – под зонтом. Гуськом прошли в каменные ворота здания, под которыми укрылись Полина с Иванютой – Пётр Алексеевич и Гуселапов ещё до того, как разверзлись хляби небесные, отправились к храму Луны на пике Уайна-Пикчу. Гид под зонтом что-то сказал по-испански Полине. Та что-то по-испански ответила.
– Любезничает? – улыбнулся Иванюта.
– Куда там! – Полина махнула рукой. – Сказал, что дождь скоро закончится.
– А выглядело как неприличное предложение.
– Мне уже давно никто не делал неприличных предложений.
– В самом деле?
– Вот именно. – Полина вздохнула. – Никуда не годится.
Иванюта, пока не ускользнула мысль, достал блокнот и записал: «Человек готов сочувствовать чужому горю, если оно имеет привлекательную форму. Некрасивое страдание приводит в замешательство, отталкивает и пугает».
Промокшие Пётр Алексеевич и Гуселапов ждали Полину с Иванютой внизу, за турникетом, открывающим путь в священный город. В храм Луны они не попали – на крутую тропу к вершине Уайна-Пикчу пускали только четыреста посетителей в день. Лимит был выбран ещё до их появления.
Индейцы изловили для Аплетаева большого чёрного падальщика с жёлтой головой, ночного бродягу броненосца, нахохленного гоацина, пахнущего навозом, и двух чертенят-игрунок – усатых тамаринов. Были и попугаи – ары, амазоны, аратинги. Особенно обрадовался Никита бородатой пенелопе – редкой птице, которую за двадцать лет, проведенных в Перу, видел лишь третий раз. Однако никаких сведений о яксах индейцам ашанинка раздобыть не удалось – куда откочевали, где вьют теперь гнёзда и бьют из духовых трубок обезьян? Аплетаев расстроился: во-первых, на неопределённый срок откладывались поиски дерева хьяло, где, ещё не зная того, наливалась чудесным нектаром его будущая жена, во-вторых, придётся, видимо, давать отбой французам, а не хочется – на кону и деньги, и репутация.
Раз уж оказался в деревушке ашанинка, Никита решил навестить заимку, временно пустующую, поскольку последняя группа из новосибирского биологического института, возглавляемая пятидесятилетним академиком, увлечённым иммунными реакциями насекомых, улетела домой на прошлой неделе. Жаль, ребята были весёлые, бойкие, интересные, особенно богатырского сложения академик, сочетавший в себе простоту нравов с вольностью кругозора античного философа. Аплетаев расщедрился и подарил ему на прощание для музейного собрания института десяток крупных коллекционных жуков (сухой материал): рогачи, голофы, усачи… Иной раз Никита вопреки здравому смыслу, как всякий русский, обретал способность к широкому жесту и бескорыстному порыву. Так он проявлял благодарность. За что? Аплетаев ценил талантливый дружеский круг: даровитая компания, в которой он иной раз оказывался, и самого его побуждала думать, воображать и работать, такое окружение вкладывало в него новую требовательность, вынуждало поднимать планку, и он уже хотел от себя того, чего не хотел прежде. Вот только, забравшись в глухой угол за тридевять земель, попадал он в подобные компании не часто. А без того – как? Выбирая недостойных друзей, невольно принижаешь себя, становясь под стать им ничтожным и мелким. Нет, настраиваться надо по высокой ноте – слышать её и искать круг безупречных. Без него – уж лучше жить отшельником, анахоретом. Так Аплетаев, собственно, и жил.
С собой взяли генератор, канистру с бензином, лёгкие спальники, складной экран и продукты на несколько дней. Впереди – восемь километров
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- Персонаж заднего плана - Елизар Федотов - Русская классическая проза
- Куликовские притчи - Алексей Андреевич Логунов - Русская классическая проза
- снарк снарк. Книга 2. Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин - Русская классическая проза
- Ночь внутри - Павел Крусанов - Русская классическая проза
- О женщинах и соли - Габриэла Гарсиа - Русская классическая проза
- Русский вопрос - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Кэшбэк. Белые столбы. Беседы - Олег Мусаев - Биографии и Мемуары / Детские приключения / Русская классическая проза
- Пути сообщения - Ксения Буржская - Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Брошенная лодка - Висенте Бласко Ибаньес - Русская классическая проза