Голуби - Павел Васильевич Крусанов

class="p1">Обычно в вопросах политики Пётр Алексеевич держал себя высокомерно и в беседе участия не принимал, но тут не утерпел и подыграл лукаво Гуселапову.

– Белым американским конгрессменам нельзя говорить неграм, что те черны, – изрёк он. – На адвокатах разоришься. И евреев тоже не тронь – закон все жилы вытянет. Про женщин нечего и говорить: в их сторону только чихни – размажут за сексизм. Единственное, что у них осталось – это русские. Их хоть Магогами, хоть Гогами крести, за это не посадят. Вот и пылят. Мы – их заветная погремушка. Отними её, и весь этот детсад поедет с петель. Невроз. Мозг разнесёт заряд подавляемых страстей.

Полина посмотрела на Петра Алексеевича с гордостью.

Куда подевались яксы? Этот вопрос последние месяцы не давал Аплетаеву покоя. Куда откочевали? На Укаяли? На Урубамбу? На Мадре-де-Дьос? Чёрт возьми – куда? Французы ждали от него вестей, чтобы определить сроки экспедиции и выстроить маршрут, а он всё тянул и тянул с ответом. На привычном пути передвижения по сельве индейцы ашанинка яксов не видели, а Никита обещал французам, что снова выведет им дикое племя под камеру. Вопрос репутации. К тому же французы платили неплохие деньги. Да и не во французах было дело, если говорить начистоту. Самого Аплетаева яксы заботили ничуть не меньше – даже больше, поскольку именно они являлись ключом к осуществлению его плана. Того, что на грани вообразимого. Они должны были вывести его к дереву хьяло – матери лесных дев. Это дерево сделалось его навязчивой идеей, мечтой, ради которой он, подобно влюблённому, готов был отказаться от всего, что было дорого ему прежде. Включая орхидеи и чешуекрылых.

Вечером Аплетаев отправился в инсектарий отлавливать забравшихся туда мерзавцев, способных покуситься на жизнь его чудесных брассолид с совиными глазами на изнанке крыльев. Обычно этим занимался работник – метис Володя из предместий Сатипо (русские имена вошли здесь в моду ещё в пору восторженного преклонения перед страной победившего социализма) – или усыновлённый Хуан, но Аплетаев знал, что дело идёт как надо лишь до той поры, пока сам держишь палец на пульсе. Передоверишь другому, каким бы он ни представлялся исполнительным умельцем – пиши пропало.

Следом за Аплетаевым увязалась Хавроша – забавная пакарана, живущая в угодьях у Никиты не то в качестве вольного гостя наравне с заскочившими мимоходом обезьянами, туканами и попугаями, не то на правах домашнего животного вместе с рыжим котом и двумя сообразительными и отважными дворнягами, которые не пасовали ни перед опоссумом, ни перед броненосцем, ни перед дикобразом. Пятнистая спина Хавроши подрагивала возле ноги Никиты, словно потешный и вместе с тем полный достоинства грызун был к ней привязан.

По обе стороны тропинки темнел лес. В воздухе в лучах вечернего солнца взблескивали слюдяными крыльями муравьиные принцессы и принцы – брачный полёт, пора роения у крупных рыжих муравьёв. На ветке дерева с кустящейся бромелией сидела игуана и подвижным взглядом, полным холодного любопытства, следила за воздушным танцем царственных особ.

Собрав в инсектарии с порхающими между стволов бабочками проникших туда хищных кузнечиков, клопов и пауков, Аплетаев обнаружил у садка для куколок небольшую пёструю змею. Она была не опасна ни для бабочек, ни для человека – питалась слизнями и улитками, – но Никита всё равно забрал её с собой и посадил за сеткой на черенок бананового листа.

Завтра ни свет ни заря надо было отправляться к ашанинка, в деревушку Пичигуйа. Володя уже заправил машину и загрузил в багажник дары (мачете, маис, соль), канистру с горючкой и несколько пустых клеток-переносок. Индейцы отловили в сельве для Аплетаева кое-каких зверюшек: стоило посмотреть, а заодно расспросить про яксов – может, появились вести.

Если сравнить с другими неконтактными аборигенами, водящимися в амазонской сельве, яксы в первом приближении напоминали тагаери, один из родов ваорани, отказавшийся переселяться из джунглей в деревни. Те тоже были низкорослы, не знали одежды, предпочитали самоизоляцию общению (убивали пришельца, рискнувшего заглянуть в их края, будь то индеец соседнего племени или священник-миссионер), охотились на обезьян и пекари с помощью копий и духовых трубок с ядовитыми иглами, и у них, как у яксов, были необычные ступни – деформированные так, что могли обхватывать ствол и цепляться за сучья. На этом сходство заканчивалось и начинались различия. Тагаери, как полукочевой народ, жили на определённой территории, редко выходя далеко за её пределы, и строили временные дома из колючей пальмы чонта, в то время как яксы не знали до́ма, вольно кочевали по лесу следом за стадами обезьян и жили на деревьях, сплетая себе гнёзда для ночлега. Тагаери делали каменные орудия и готовили пищу на огне, который добывали трением, а язык у них был общим с языком ваорани, – яксы не знали ни каменных орудий, ни огня и говорили друг с другом на особом птичьем наречии, состоящем из свиста, щелчков и цоканий. И наконец, если тагаери по сведениям от оседлых ваорани были уверены, что их народ произошёл от союза пернатой гарпии и ягуара, благодаря чему убийство той или другого приравнивалось кубийству близкого родственника, то что о своём происхождении думали яксы, оставалось полной загадкой – знаться с чужаками они категорически не желали.

Впрочем, рассказывали о яксах и более странные вещи, мол, в этом племени рождаются только мальчики, потому что жёны у яксов – лесные девы, которые, как цветы, растут в заповедной чаще на дереве хьяло, чьи корни доходят до изнанки мира. Когда юноша-якс мужает, он тайным путём, полным опасностей и тяжких испытаний, добирается до дерева хьяло, высматривает себе деву, срывает её с ветки и делает женой. И та на всю жизнь остаётся ему верна, так что, когда якс умирает, лесная дева умирает вместе с ним.

Аплетаев не был подвержен недугу позитивизма и за долгие годы знакомства с сельвой уяснил: здесь в ткань реальности жизнь постоянно вплетает нитку невероятного. А иной раз расщедрится и на узор невозможного. Поэтому невероятное тут неотличимо от обыденного, так как известно: чудо уже не чудо, если повторяется. А повторялось оно регулярно – то и дело.

Об этом диковинном народе Никите поведали ашанинка и даже дважды водили в чащу с ним на свидание – в сезон, когда кочевье яксов располагалось неподалёку, километрах в десяти от их деревни, в пойме Эне, где в эту пору было вдоволь ревунов, капуцинов и паукообразных обезьян, собравшихся на вызревшие фрукты и орехи. Яксы были осторожны и недоверчивы, ближе чем на тридцать шагов к себе не подпускали – если