Лунный свет - Дженн Беннетт

не наш, но помечтать-то можно?

А вот с этим никаких проблем. В последние двадцать четыре часа я только о том и думала, как билось в тот миг под моей рукой его сердце. А прошлой ночью на работе эти мысли довели меня до того, что даже лишили возможности надлежащим образом выполнять возложенные на меня обязанности. Я по ошибке запрограммировала не один ключ от номера, а два. Потом попросила Джозефа вывести из гаража для постояльца совсем не ту машину. И даже так накосячила с программой контроля, что была вынуждена обратиться к Мелинде, чтобы закрыть текущую сессию и запустить новую. Свидетелем моих ляпов стал Чак, тут же окрестивший меня новым прозвищем: Простачок. Как в той сказке об идиотской Белоснежке с ее идиотскими гномами.

– Эй, – сказала, нахмурившись, тетя Мона, – это же не часть вашего расследования, верно? Вы ведь не им намерены заниматься этим вечером?

– Думаю, нет. Хотя все это напоминает мне… Мы обнаружили одну улику… Погоди…

Я покопалась в сумке и извлекла на свет божий найденный в отеле бумажный листок.

– Рэймонд Дарке оставил его в номере. Мы толком не знаем, что это такое. Я попыталась сопоставить кириллические символы с алфавитом в Интернете, но это оказалось невозможным. Текст напечатан шрифтом, который придает ему совсем другой вид, а некоторые буквы соединены между собой, поэтому мне в этом до конца жизни не разобраться.

– Это что, на русском?

– На украинском.

Она удивленно подняла брови:

– В самом деле? Я как раз знаю одного человека, который говорит по-украински. Это сиэтлский галерист Дэвид Шарковски.

– Тот, кто купил у тебя первое полотно?

Из-за чего я, в конечном счете, и обожралась «Нутеллы». Об этом мужике я слышала, но видеть его не видела.

– Это ведь он продал твой холст «Юный Наполеон Бонапарт», да?

Картина стала крупнейшей одиночной продажей среди всех работ кисти Моны.

– Он самый. Козел еще тот, но этот текст, бьюсь об заклад, для тебя перевести сможет. Если хочешь, могу организовать с ним встречу. Может, захватим нашего Дэниэла и где-нибудь пообедаем?

– Ты серьезно?

– Я ему позвоню, а завтра сообщу тебе о результатах. В качестве платы пообещай мне сегодня вечером здорово поразвлечься.

– Рада бы, да не могу. Потому как даже не знаю, чем мы будем заниматься.

– Ох, Берди, – молвила Мона и закинула мне на плечи руки, чтобы обнять, – в один прекрасный день ты поймешь, что незнание – лучшее, что только есть в этой жизни.

Может быть, особенно для такой мужественной женщины, как она. А для меня? На этот счет у меня не было никакой уверенности.

Расставшись с тетей Моной, я пошла с дедушкой Хьюго домой и всю вторую половину дня разрывалась между возбуждением и тревогой. Да, Дэниэл назвал это свиданием, которое на самом деле совсем не свидание, и я к тому же не уделяла такого уж значения одному – единственному вечеру. Может, даже не уделяла совсем. Ощущение было такое, что мы отмотали ситуацию назад. Вот если вы, к примеру, печете торт, делаете все до конца по рецепту, ставите его в духовку, но через несколько минут вспоминаете, что забыли положить яйца, поздно добавлять их сейчас или нет?

Мы, может, и не пекли торт без яиц, но я, откровенно говоря, понятия не имела, что мы с ним на данном этапе представляли, и не знала, чем хотела бы видеть нас в будущем. Я тщетно пыталась в этом разобраться, направляясь вечером в город на пароме, но когда покинула терминал, в голове не оказалось ровным счетом ни одной мысли. По той простой причине, что увидела там Дэниэла, сидевшего на капоте своей «субару».

Когда он повернул голову и увидел меня, в моей груди вспыхнуло головокружительное чувство восторга. Он с кошачьей грацией вскочил на ноги и улыбнулся мне с таким видом, будто увидел во мне солнце. Я тоже ответила ему улыбкой, стоя на противоположной стороне улицы и ожидая, когда проедут машины, чтобы ее пересечь. Сердце в груди то рвалось вперед, то замедляло свой ритм. Затем мои ноги пришли в движение, в легкие ворвался воздух, и все стало отлично. Мне это оказалось под силу.

– Привет, – сказал он.

– Привет.

– Я боялся, что ты передумаешь, – добавил он.

– Но я же здесь.

– Эх, надо было верить моей собственной мантре. Судьба всегда отыщет свой путь.

– Слушай, Джефф Голдблюм, давай не будем впутывать сюда судьбу, – поддразнила я его.

Он молитвенно поднял руки и склонился в поклоне:

– Этого человека следует возвести в ранг святых.

– Знаешь, я начинаю думать, что ты от него без ума даже больше, чем Анджела Лэнсбери.

– Только прошу тебя, Берди, никому не выбалтывай моих секретов.

– Там будет видно, – сказала я и сошла с проезжей части, чтобы меня еще до начала свидания не сбила машина, что в аккурат было бы в моем духе.

– На тебе сегодня пурпурный наряд, – сказал он, кивнув на мое платье и на пучок орхидей на одном стебельке, приколотых над ухом.

Я позаимствовала их у большого цветка в горшке, к которому бабушка ни за что в жизни не позволила бы мне даже прикоснуться. Срезать их было сродни маленькому бунту. Дэниэл расстегнул косую молнию на своей короткой кожаной куртке и продемонстрировал футболку с коротким рукавом – типичная фланель, популярная на северо-западе Соединенных Штатов, но темных, черно-пурпурных оттенков.

– Видишь? – сказал он. – Теперь мы с тобой идеально подходим друг другу.

– И как объясняется вся эта странность?

Он широко улыбнулся.

– Всему свое время, моя дорогая Берди. Ну что, готова? Припарковаться там будет трудновато, поэтому нам лучше поторопиться.

– Куда едем?

– Увидишь, – ответил он, обежал машину и открыл передо мной дверь со стороны пассажирского сиденья.

Несколько минут спустя мы уже катили от побережья под темнеющим над головами небом. Я рассказала ему об украинском галеристе тети Моны, равно как и о ее предложении устроить нам с ним обед и посмотреть, сможет ли он перевести нашу таинственную страницу. На что он тут же ответил:

– Ты серьезно? Но это же замечательно!

Примерно в этот самый момент дождь, поначалу скучно моросивший за моим окном, превратился в настоящий, форменный ливень.

Дэниэл включил дворники, и тут же полило как из ведра. Гроз здесь почти никогда не бывает. Долгие дни напролет туман, серое небо, в итоге тебе кажется, что ты больше никогда не увидишь солнца. Никогда-никогда. Но вот гроз совсем немного. И поскольку они здесь редкость, то, когда все же случаются, либо повергают в трепет, либо напоминают о грядущем апокалипсисе. Нынешняя умудрилась проделать и то и другое.

Когда сверкнула молния, Дэниэл пошутил:

– Зловещее начало для первого свидания!

– Ты же говорил, что это не свидание, – громко прокричала я, стараясь перекрыть барабанную дробь дождя по окну.

За мерно сновавшими туда-сюда по ветровому стеклу дворниками дорогу различить было