Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

к краю лагеря. Затем Талос взял воды из реки, чтобы омыть тело друга, а Карас набрал на дрова сломанные копья и обломки колесниц, которые он нашел в персидском лагере, и сложил скромный погребальный костер. Они сели рядом и посмотрели на павшего воина, лежавшего на костре на носилках из копий. Тело Бритоса покрыли тем самым черным плащом, в котором он был на похоронах Агиаса и всегда брал с собой.

– Я хотел успеть, – сказал Карас. – Но путь был трудным и опасным.

– Если бы ты успел, вряд ли бы смог чем-то помочь, – сказал Талос с печалью в голосе. – Он сам решил умереть, другого объяснения нет. Что с твоим заданием? – спросил он.

– Выполнено. Эфиальт мертв. Я задушил его вот этими руками.

– Ну а теперь, мой добрый друг, попрощаемся с Бритосом, сыном Аристархоса Клеоменида… Попрощаемся с тем, кто струсил, – добавил он с горькой усмешкой.

Карас пошел в сторону персидского лагеря, который был еще охвачен огнем, и вернулся с факелом в руке. Вдруг что-то отвлекло его, и он похлопал Талоса по плечу.

– Смотри, – сказал он.

Юноша повернулся в указанном направлении и увидел человека в длинном сером плаще с капюшоном. Человек медленно шел по полю битвы и остановился шагах в тридцати от них.

– Это он, – сказал Талос, – кажется, это он стоял у твоего дома той ночью…

– Хочешь, я займусь им? – спросил Карас.

– Нет, мне все равно, оставь его в покое.

Талос взял факел и поджег костер. Языки пламени тотчас взвились кверху, раздуваемые вечерним ветром, и вскоре добрались до тела Бритоса. Вдалеке поднимался дым над большими погребальными кострами греков; они тоже начали сжигать тела павших по мере того, как их приносили с поля битвы. Талос отстриг у себя прядь волос и бросил в пламя. За этим последовал крепкий и гибкий кизиловый посох, который Критолаос когда-то подобрал для него.

Талос почувствовал, что на его плечо легла чья-то рука. Он обернулся и сквозь слезы увидел царя Павсания. В руках он держал огромный щит с драконом, на краю которого острием кинжала было вырезано имя: Клейдемос Аристархос Клеоменид.

– Это твое имя, – сказал он Талосу. – Спарта утратила двух великих воинов: твоего отца и брата. Столь знатный род не должен прерваться. Слишком долго тебя не было с нами, но настало время вернуться к народу. Взгляни, – добавил он и указал в сторону греческого лагеря. Длинная колонна покидала лагерь. Воины выстроились в шеренги и, покрытые кровью и пылью, маршировали под пение флейт и барабанную дробь.

Молча они подошли к погасшему костру. Один из офицеров обнажил меч и отдал приказ: солдаты застыли, салютуя, и подняли копья, которые засверкали в последних лучах заходящего солнца. Трижды они прокричали в небо боевой клич, воодушевивший их в последней битве: клич Бритоса – «того, кто струсил».

Они ушли, и мелодия флейты умолкла. Карас собрал прах и кости Бритоса, сложил их в щит и прикрыл плащом. Затем он посмотрел в сторону горизонта, где угасали последние лучи вечерней зари, повернулся к Талосу и пробормотал:

Сияющая слава клонится к горизонту.К бронзовым людям он повернулся спиной,когда Эносигей сотрясает землю Пелопа.Зову крови не внемлет он,когда в городе мертвыхмогучий голос сердца к нему взывает.

– Когда настанет день и ты вновь увидишь меня, вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа.

Карас взял осла за уздечку и слился с вечерними тенями.

Часть вторая

И если мы возбудили неприязнь какого-нибудь божества, то уже в достаточной мере искупили нашу вину[2].

Фукидид

Глава 1. Распутье

Всю ночь Клейдемос провел у погребального костра, поглотившего тело Бритоса. Не успел он обрести родного брата, как тут же утратил его. Безжизненным взглядом смотрел он на скользящие по уголькам голубые сполохи и порой вздрагивал, издавая хриплый рык, подобно раненому зверю. За ним простиралось огромное поле, усеянное телами воинов, павших при Платеях. Ветер доносил тяжелый запах крови, что поднимался от земли и разносился от берегов реки Асопос до колонн храма Геры. Десятки бродячих псов, измученных жестоким голодом, блуждали по полю битвы, визжа и раздирая в клочья закоченелые тела воинов великого царя.

Когда со стороны греческого лагеря трубы возвестили о начале третьей вахты, огромная красная луна, словно окровавленный щит, поднялась над иссохшим от зноя кустарником. Клейдемос поднял взор к ночному светилу, пристально всматриваясь в него широко раскрытыми глазами. Луна… Луна – это огромный щит, с которого стекает кровь. А позади него вырисовывался грозный силуэт – бог войны Арес, облаченный, как змей, в сверкающую металлическую чешую. Со зловещим грохотом он размахивал в воздухе двусторонним топором. Внезапно все трупы ожили, встали на ноги и, с разорванными туловищами и изувеченными лицами, молча направились к грозному воину.

А тот все размахивал своим страшным оружием, продолжая рубить врагов, и поле покрылось частями тел убитых и раненых. Вновь и вновь повторялась эта бойня… пока не начало светать.

Клейдемос привстал и посмотрел вокруг покрасневшими глазами. Он проснулся от света первых лучей солнца, и мысли его быстро встрепенулись и зашевелились. Грохот битвы, который всю ночь беспрерывно гремел в его ушах, умолк.

В греческом лагере раздался звук трубы, призывая к сбору, и Клейдемос встал. Он неспешно облачился в доспехи своего брата, взял его щит и копье и медленно зашагал прочь. Вокруг жужжали назойливые мухи… Мухи, спутники Танатоса… Он прошел через весь лагерь, не замечая ничего и никого, словно во сне. Внезапно послышался голос стражника, окликнувшего его:

– Следуй за мной, Клейдемос. Регент Павсаний ждет в шатре.

Вскоре Клейдемос прошел между двумя стражниками, отодвинувшими тяжелый занавес, и вошел в шатер Павсания. Когда усталые глаза привыкли к полумраку, молодой человек смог разглядеть регента.

Павсаний был невысокого роста, с седыми волосами и коротко остриженной бородой. Его холеные руки не напоминали руки воина, да и одежда отличалась изысканностью, непривычной для спартанцев. На столе поблескивали два серебряных кубка с красным вином.

– Пей, – сказал регент и протянул Клейдемосу кубок. – Сегодня великий день для Греции, и мы пьем отменное вино с острова Кос. В шатре Мардония его было вдоволь, а эти кубки мне принесли из его утвари. Очевидно, эти варвары умеют ценить радости жизни.

Клейдемос жестом отказался от вина: из-за длительного голодания его желудок сжался тугим узлом. Тогда Павсаний отставил кубок и, указав на табурет, сказал:

– Садись, ты, наверное, устал.

Юноша сел, он был совсем без сил: глаза покраснели, лицо впало, волосы были покрыты пеплом. Павсаний внимательно смотрел на него.

– Те же большие карие глаза… – сказал он, – те же тонкие губы… Ты вылитый портрет матери.

Клейдемос пошатнулся.

– Мать… – пробормотал он. – У матери узкие серые глаза…

Павсаний сел на стул и стал вертеть в руках персидскую чашу, подыскивая нужные слова.

– Я понимаю, что ты хочешь