Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

к горлу. В ту ночь Бритос долго и беззвучно плакал.

Посоветовавшись с офицерами и командующими силами союзников, Павсаний понял, что продолжать удерживать позицию нельзя. У его гоплитов и пехоты не хватало сил, чтобы противостоять непрерывным и смертоносным атакам персидской кавалерии. Чтобы вновь вступить в бой, следовало отступить на более защищенные и выгодные позиции. И тогда он решился привести в исполнение план отступления.

Первыми под покровом ночи ушли союзники. Чтобы враг думал, что они остаются на месте, они оставили гореть лагерные костры. Их путь лежал к узкому перешейку у храма Геры в городе Платеи. За ними двумя параллельными колоннами должны были следовать пелопоннесцы и афиняне из правого крыла войска. Тьма прикрывала отступление, но она же и затрудняла движение, и вскоре царь Спарты понял, что связь между отрядами утрачена. Только афинянам удалось идти сплоченно по одной дороге, соблюдая дистанцию в один стадий. Они двигались вдоль линии холмов, стараясь держаться середины склона, чтобы быть готовыми укрыться от нападений вражеской конницы.

Враг не заставил себя ждать. Когда первые лучи солнца озарили равнину, дозорные Мардония заметили, что греческий лагерь опустел. Полководец тут же развернул армию и послал конницу в погоню за греками. Как только они столкнулись с замыкающими отрядами армии Павсания, завязалась жестокая битва. Конница налетала на двигавшиеся отряды и засыпала их стрелами и копьями. Многие воины погибли сразу, потому что не смогли отразить нападение – дальнобойные луки противника давали ему возможность оставаться на недосягаемом расстоянии.

Положение становилось все более отчаянным. Павсаний пришел в ярость, решив, что его предали союзники. Он отдал приказ всем встать в единый строй против врага, и отступающим отрядам удалось объединиться, хотя и ценой значительных потерь. В один ряд выстроились спартанцы, тегейские гоплиты, афинцы и платейцы, облаченные в тяжелые доспехи. Последние были особенно решительны, поскольку горели жаждой мести за свой разрушенный город, над развалинами которого еще клубился дым после налета персов.

Павсаний дал команду сомкнуть строй, и приказ быстро передался от воина к воину. Сплошная линия обороны была выстроена, и натиск конницы персов начал ослабевать. В то же время к союзникам у храма Геры примчался гонец с призывом немедленно перейти в атаку. Но гонца ждало разочарование: им было приказано оставаться у храма, поэтому они ждали, чтобы остальные к ним присоединились. Выход на открытую местность казался союзникам безумием. Из-за нападений персидской конницы армия Павсания была не в состоянии продолжить отступление и была вынуждена ожидать подкрепления. Пехота врага наступала, используя численное превосходство и пополняя ряды изменниками-фиванцами.

Прибыл гонец на взмыленном коне и сообщил, что союзники ожидают в строю перед Платеями и уходить оттуда не намерены.

Павсаний понял, что все потеряно.

Его уныние и отчаяние перекинулись на воинов, и без того измученных переходами и постоянными нападениями персидской конницы. Мардоний приготовился нанести грекам смертельный удар, увидев, что враг растерян и напуган. Он вышел вперед на белом коне, чтобы отдать приказ к наступлению. Над полем, усеянным павшими и изувеченными воинами, повисла мертвая тишина. И тогда, словно из-под земли, раздался клич и разнесся эхом по холмам, окружавшим поле битвы:

– Алалалай!

Все посмотрели туда, откуда донесся крик, но увидели лишь иссушенную солнцем скалу. Греческие гоплиты повернулись к врагу, и вновь раздался боевой клич:

– Алалалай!

На серой скале появился гоплит. Он бежал вниз по склону и через несколько мгновений очутился между армиями противников. На голове у него был шлем с тремя гребнями, а в руках – щит с драконом. Он направил копье в сторону греческого войска и громовым голосом опять воскликнул:

– Алалалай!

Затем, развернувшись лицом к врагу, кинулся в атаку.

В эту секунду Талос подошел к краю скалы и увидел происходящее. Он содрогнулся: Бритос в одиночку напал на вражеское войско! В исступлении Талос закричал, бросился вниз и стал отчаянно звать Бритоса. Наконец он остановился, опираясь о землю своими израненными, окровавленными ногами, и начал яростно стрелять из лука, выпуская стрелу за стрелой, целясь в том направлении, в котором несся в безумном порыве его друг.

Все произошло в одно мгновение. И случилось чудо. Сорок тысяч воинов разом опустили копья, и образовался огромный строй, похожий на спину страшного дикобраза, ощетинившегося железными иглами. Всего секунду строй колебался, но затем раздался крик, подобный громовому раскату:

– Алалалай!

Не дожидаясь приказов командиров, пехотинцы Афин и Платей, гоплиты из Спарты, Макистоса, Амикл и Тегеи бросились на персидское войско подобно реке, вышедшей из берегов. Они столкнулись с вражеской пехотой, и грохот этого столкновения разорвал тяжелый, почти свинцовый воздух. Тут же отряд афинских гоплитов устремился к тому месту, где над морем копий развевались три черных гребня.

Бритос был окружен врагами со всех сторон. Он размахивал мечом и щитом, поражая каждого, кто встречался на пути. Но натиск врага шел отовсюду, и сердце Бритоса разрывалось в груди. Он истекал потом и кровью и чувствовал, что вот-вот упадет на колени. Из его груди вырвался последний крик со всей силой молодости, и рука его устремила все эти силы против нападавших врагов. Но тут же он почувствовал, что сзади его ударили по ногам, и, упав на спину, выставил перед собой меч, чтобы защищаться и уничтожать врагов до последнего. Но персы пронзили Бритоса в бок, пах и горло, и он рухнул в лужу крови.

Подоспевшие греки копьями отогнали вопящих врагов от тела Бритоса и сбросили Мардония с великолепного коня. Бронзовая волна гоплитов опрокинула пехоту мидян и киссиев и разбила правое крыло храбрых сакийцев, сомкнув вокруг них смертельные объятия.

Талос, пробираясь среди груды трупов, нашел Бритоса, когда тот еще дышал. Талос принялся лихорадочно работать, высвобождая его из-под трупов врагов и окровавленного щита. Он поднял голову Бритоса, кровь струилась из большой раны под горлом, а по лицу уже разлилась смертельная бледность.

– Ты захотел умереть… Ты захотел умереть в день своего триумфа…

С огромным усилием умирающему воину удалось поднять руку и указать ею на окровавленные доспехи.

– Что там… Под этими доспехами… Талос, что? – Его голова безжизненно откинулась назад.

Солнце садилось над окровавленным полем битвы при Платеях. Оно садилось над изувеченными телами и над горами трупов, а густые клубы пыли переливались золотом в лучах заходящего солнца. Талос встал и огляделся, будто очнувшись ото сна. Вдалеке он увидел очертания крупного человека, приближавшегося верхом на осле. Это был Карас.

– Ты опоздал, – мрачно сказал Талос. – Все кончено.

Карас посмотрел на тело Бритоса. Казалось, что его уже приготовили для похоронного обряда.

– Он умер так, как он хотел, восстановив честь и доброе имя. Его похоронят со всеми почестями.

– Нет, – ответил Талос. – Они не будут хоронить его. Это сделаю я.

Они вместе подняли тело Бритоса и отнесли