Язва - Натали Хеннеберг

Да, это был тот самый народ, зловещая статистика которого предрекала скорый его конец: на большинстве планет Арктура самой почетной формой смерти — это расценивалось как один из видов изящных искусств — было самоубийство, и убивали себя традиционно именно в мае, под звуки музыки Дебюсси или Равеля, сухой и нежной…

В Эбеновом зале все еще царил мрак. Замаскированные неоновые светильники в форме розовых свечей зажигались то тут, то там за шторами из полупрозрачных материй. На покрытой сигмийской зеленью эстраде невидимый оркестр настраивал арфы — раздался и тут же затих бессильно мелодичный и грустный звук натянутой струны…

На самом верху ониксовой лестницы какая-то девушка, которая отдала бы все, чтобы быть такой же, как все другие девушки, вздохнула и поискала глазами назначенного ей кавалера. Но его здесь не было. Она еще не сознавала, что отрешилась уже от всего своего прошлого под этими стрельчатыми окнами, через которые было видно только ночное небо Сигмы, где никогда не исчезала заря Двойной Звезды, и многочисленные луны переливались, как жемчужные капли росы.

Красота девушки была совершенна, она должна была представлять своей особой один из главных козырей командира эскадр в тонкой межгалактической игре, а для кадетов — символ, за который умирают. Она была очень земной: сказочной красоты космические минералы украшали тунику, облегающую пленительный силуэт. В гладких волосах цвета синей ночи виднелась диадема, вырезанная из целого бриллианта с Беллатрикс, она как бы освещала магнолиевый овал лица, небольшой, совершенной формы носик, восхитительную симметрию миндалевидных глаз и век, удлиненных искусно наложенными тенями, страстную и нежную линию рта.

Следуя арктурианскому обычаю, который, под предлогом защиты кожи, требовал, чтобы и мужчины, и женщины, носили тонкую пленку в виде маски, облегающей лица, она надела свою, инкрустированную пылью аметистов, которая, к тому же, подчеркивала цвет радужной оболочки ее глаз.

Она послала мысленный призыв, несколько неопределенный, потом стала опускаться. В глубине души она не слишком огорчилась из-за этой небрежности, ведь она дала ей возможность побыть в одиночестве и свободу в выборе. Наконец-то свободна! Она могла представить себя какой-то другой, лицом к лицу с непредсказуемым и прекрасным будущим. Внизу, на эстраде, в листве пурпурного и сапфирового цвета воцарилась тишина, потом кто-то запел легко и нежно, аккомпанируя себе на арфе, очень старую песню на слова земного поэта, умершего молодым.

…Я звал тебя, но ты не оглянулась,Я слезы лил, но ты не снизошла…[20]

У подножия лестницы высокий кавалер, как и она — в маске, в легком парадном космическом обмундировании, склонился перед ней. Валеран? А в соседних залах арктурианские арфы, земные скрипки, марсианские литавры уже соединились в непрерывной гармонии звуков… Она взяла под руку своего кавалера. Одинокая арфа все еще пела «о доблестях, о подвигах, о славе», о прекрасном образе, затерянном в ночи. И как сладостно было войти в новую жизнь в танце, и как согласованны были все их движения! Она никогда, бы не подумала, что Валеран остался таким молодым, таким гибким, что он с таким пылом может отдаться танцу! Они уже покинули Эбеновый зал и оказались в Золотом, где неоновые туманности заглядывали через купол, и в потоке опаловых лучей, упавших с Новой, девушка робко улыбнулась силуэту древнего фехтовальщика с невероятно тонкой талией и широкими плечами, на которого был так похож ее партнер. Но под ледяной маской из черного янтаря его властный и нежный рот оставался все таким же неподвижным…

Она почувствовала что-то похожее на удар.

Это не был Валеран Еврафриканский.

Почувствовал ли юноша невольную дрожь, попытку отстраниться? Его рука еще сильнее сжала гибкую талию.

— Нет, — сказал он, — я не тот, кого вы ждете. И, во имя космоса, я не должен был подходить к вам. Но мне показалось, что вы позвали, и я сказал себе: почему бы не меня? Поскольку это чудо произошло, и мы танцуем, не думаете ли вы, что время могло бы остановиться? Я обещаю вам говорить и делать только то, что вы мне прикажете. Мне так хочется, чтобы чудо продолжалось!

И, после короткой паузы, когда они услышали, как плачет земная гармония голосами скрипок и мандор Новой Жизни[21], он заговорил снова тем тоном и теми словами, которые она давно хотела услышать:

— Подумайте, свободная дама, что нам выпало нечто единственное и невероятное: в течение этих смутных минут мы можем выбирать свою судьбу. Мы совсем не знаем друг друга, вы можете быть космической принцессой, а я — корсаром или завоевателем. Во всяком случае, мы можем разработать абсолютно новую пространственно-временную плоскость, о которой никто никогда ничего не узнает. Как будто бы мы запустили в космос новую звезду. Как будто мы боги! Вы откажетесь?!

«Это не Валеран, — подумала она с ужасающей ясностью, — но у него восхитительно очерченная линия рта, и он говорит именно то, что я всегда хотела слышать! Но до чего же мы так дойдем, если статуи станут говорить о музыке сфер?..» Ей захотелось крикнуть: «Оставьте меня, убирайтесь! Ведь меня сейчас узнают, нас разлучат охранники, а вас примут за шпиона или террориста, откуда я знаю?!..» Но волнующий танец продолжал держать ее в плену невидимых нитей, и неожиданно они оказались на какой-то террасе, под небольшой аркой, где солнечные розы были пурпурно-черными, с сердцевиной, пахнущей медом, а розы арктурианские — едва уловимого желтого цвета с карминовой сердцевиной. Озера Самарры искрились среди густых и мрачных садов, и поток тусклых песчинок-светлячков как будто опускался на город с разноцветных лун. Кавалер в маске сказал Астрид, то, что она никогда не слышала и всегда хотела услышать. Что эта лунная Сигма так подходит к ее фиолетовым глазам. Что каждый мужчина там, в звездной бездне, мечтает о существе, которое было бы для него камнем преткновения и самой нежностью, победой и пристанищем. Он же больше не мечтал… он нашел!

— Мы не знаем друг друга, свободная дама, — продолжал он, — но одна земная легенда утверждает, что у каждого из нас есть свой вечный двойник. Предположим, что сегодня вечером мы встретили наших. Пространство, время… все стремится разделить нас. Но… вы не звали меня, а я вас услышал. Обычно я не умею складно разговаривать, особенно с такими, как вы, нежными и красивыми девушками, но вот сейчас я легко нахожу все слова… Может быть, мы и есть те самые существа, которые ищут друг друга, не подозревая об этом… Посмотрите же на это небо, где сверкают Персей и Андромеда, Беллатрикс и Орион. Это всего лишь имена, но, кто знает, не мы ли сами были когда-то…

— Вы сами не знаете, что говорите, не так ли?

— Да, не знаю. Но мне кажется, что я никогда не был таким умным!

Смех его был настолько заразительным, а губы такими свежими, что он не мог быть роботом. А именно это беспокоило ее: не автомат ли это, который просто повторяет ее скрытые мысли? Уж в роботах она понимала толк!

— Только благодаря вам у меня появляются мысли, одновременно простые и чудесные! — объявил он. — И в конце концов, почему бы вам не быть волшебницей, которая оживляет и превращает, или принцессой, которую я должен освободить от чудовищ? Помечтаем…

— И о чем же?

— О! Это будут безумные мечты: что я вас люблю, а вы — меня. Что вы со мной и ведете меня сквозь черные солнца и разоренные планеты к судьбе, достойной нас. И что между нами невероятная общность душ, и что меня влечет к вам, и я падаю в костер моих чувств и люблю вас вечно — Извините, на этот раз я, кажется, говорю глупости!..

Но именно эти слова она сама ему продиктовала, теперь она точно это знала.

Ей хотелось плакать. У нее хватило силы пробормотать:

— У легенд почти всегда фатальный конец. Откуда-то вторгается неистовая амазонка, и глупая мечта не сбывается — она очень соблазнительна, глупая мечта…

— Но не так, как соблазнительны живые жительницы Земли. А вы… вы такая живая, любовь моя…

Желтые розы сгибались под тяжестью ароматов амбры и меда. Под аркой юноша в маске наклонился к ней. Никогда Астрид Еврафриканская не могла подумать, что человеческие губы могут быть такими нежными. Вселенная исчезла в этом поцелуе. Однако, она с яростью вырвалась из пылких объятий и убежала от этих губ. Последняя фраза билась в ее висках вместе с кровью, которую электрическая система подавала в коллоидное устройство, соединенное с гипнотизатором, действующим на близком расстоянии:

«А вы такая живая, любовь моя…»

И едва зажженная звезда потухла, и никто не заметил…

Но кое-кто…

Свет пляшущих лун смешивался с искусственными огнями. В порфировом вестибюле принц Валеран, вернувшийся из очередной экспедиции, рассеянно натягивал белые перчатки.

— Что ж, я опоздал, — сказал он сам себе. — Праздник в Самарре, еще один праздник. Все, конечно, танцуют. А у меня болит голова… смотри-ка, еще со старта в Солнечной системе. А вот эта походка мне знакома!.. Да это же Айрт Рег! Добрый вечер, молодой человек. А вы повзрослели…