Блюз белого вампира - Эндрю Фокс

Дудлбаг взглянул на Джулса с откровенным сочувствием.

— Согласен, нехорошо получилось. Только если ты бы немного остыл и как следует поразмыслил, то понял бы, что другого выбора не оставалось. Единственная из них, кого мне действительно жаль, — это несчастная жена раввина.

— Ты не дал мне шанса! Ведь я мог их переубедить! Ну пускай не хотели они мне помогать. Так и что?! Если бы мы поговорили еще немного, я уверен, половина из них перешла бы на мою сторону. Даже две трети! Вместо этого вылез ты и превратил их всех в вонючую кашу!

— Бог ты мой! Неужто великий альянс распался? — Морин поднялась со стула и направилась к Джулсу, воинственно выпятив живот. — Знаешь, Джулс, как бы нетипично глупо ни вел себя Дудл последнее время, не стоит винить его в провале операции. Уверена, не будь его рядом, все закончилось бы куда хуже. Сказать тебе, кто тут виноват на самом деле? Советую посмотреть в зеркало! Жаль только, никакого проку в том не будет.

Что-то в голосе Морин задело Джулса за живое.

— Да ну? Я, значит, виноват? Я, значит, сам попросил Мэлиса с его бандой довести меня до ручки? Это ты имеешь в виду?

Морин притиснулась к Джулсу так, что они уже стояли нос к носу.

— Черт тебя побери, Джулс Дюшон! — Ее глаза полыхали ненавистью и отвращением к самой себе, а в голосе дрожала горькая обида. — Ты сам во всем виноват! Сам! Во всех несчастьях, которые свалились на твою голову за последние недели, повинен только ты! И только по твоей вине я каждую секунду страдаю вместе с тобой!

Джулс нахмурился, но не от гнева, а от удивления.

— Что ты такое говоришь, Мо?

— Ты сам меня заставил, черт тебя побери! Сам заставил его сделать! Ты меня бросил! Оставил совершенно одну! Ты хоть представляешь, что это значило для меня? Представляешь?!

Морин рухнула ничком на диван и уткнулась лицом в ладони. Под звуки ее надрывных всхлипов Джулс стоял посреди комнаты, как хмурая, потертая статуя, и только нервный тик в уголке его рта показывал, что он не окаменел на самом деле.

Дудлбаг опустился на колени рядом с Морин и ласково погладил ее по волосам.

— Успокойся, дорогая… Успокойся… Возьми себя в руки. Я подозревал нечто подобное. Расскажи по порядку. Мы должны знать все, от начала до конца.

— Господи… господи, прости меня.

Морин наконец подавила рыдания и подняла голову. От слез ее макияж размазался и превратился в диковинную маску. Над ручкой дивана был виден только ее перепачканный лоб и воздетые к небу глаза.

— Господи, я знаю, что не имею никакого права взывать к тебе. Никакого права. Но если в твоем сердце найдется хоть капля жалости к такому проклятому созданию, как я… пожалуйста, прости меня.

— Начни с самого начала, Морин.

— Десять лет назад мы… Я просто не могла больше жить вместе с Джулсом. Он сводил меня с ума. Не хотел слушать, что я говорю. Обещал сесть на диету и следить за тем, что ест, и месяц за месяцем становился все толще и толще. Он губил себя, губил того красивого мужчину, с которым я мечтала остаться вместе навсегда… В конце концов мое терпение лопнуло. Я велела ему убираться. Сказала, что если он не желает заботиться о себе, то пусть уходит. Я вовсе не хотела, чтоб он уходил! Совсем не хотела, но он все понял дословно. Оказался слишком бестолковым, слишком тупым. Он не догадался, что да, я на грани срыва, и тем не менее это всего лишь предупреждение… Я хотела, чтобы он стал другим, исправился… Я совсем, совсем не хотела, чтобы он уходил…

— Значит, на место Джулса ты взяла того, кто потом стал Мэлисом Иксом? Он стал твоим любовником, так?..

— О господи… Ну поймите вы… В доме стало так пусто. Через несколько месяцев я почти свихнулась от одиночества. Пыталась найти друзей в клубе, да там никто меня не понимал. Думала даже вернуться обратно, в поместье на Бамбу-роуд, но прошло столько лет… Я не могла явиться туда как неудачница, как толстуха, которая не в состоянии справиться с собственными проблемами. Мне было так одиноко! Из клуба я приводила мужчин, и с ними было еще хуже. Некоторые, до того как заняться любовью, пытались завязать разговор, и все же это не имело никакого значения. Я знала, что незадолго до рассвета они застынут, как вчерашние пончики, и отправятся вниз, в мою печь. Белые, черные, китайцы, испанцы, кто угодно… Через какое-то время это стало не важно. Я отправляла их в печь, и у них у всех было одно и то же выражение лица. Одно и то же — удивленно-глупое и застывшее. Как-то ночью в клубе я заметила, что на меня смотрит один паренек. Конечно, все они смотрели, но тот глядел по-особенному… Будто я нравлюсь ему как женщина, а не как кусок танцующего мяса. Он приходил в клуб несколько месяцев, по пять-шесть раз в неделю — темнокожий парень, молодой и симпатичный. С красивыми глазами и приятной улыбкой. Я думала, он подойдет ко мне так же, как другие, которых увозила домой, но нет. Он смущался. В конце концов я сама подошла к нему и привезла домой. Ночь прошла точно так же, как все остальные. Да только когда я выпила его кровь и смотрела, как он лежит в моей постели, лицо его было не таким, как у всех. Никогда в жизни не подумала бы, что могу так поступить, но я не бросила его в печь. Оставила спокойно лежать в постели, пока он не проснулся…

— Хватит, — сказал Джулс. — Я больше не могу все это слушать.

Морин со страхом в распахнутых глазах обернулась на глухой, безжизненный голос бывшего любовника.

— Джулс… Джулс, пойми, я представления не имела, что случится потом…

Он медленно покачал головой, как неисправный автомат, который с трудом принимает команды от слабого радиосигнала.

— Не надо. Ни одного слова не собираюсь слушать. Пошли отсюда, Дудлбаг.

Дудлбаг растерянно посмотрел на друга. Его голос, обычно такой уверенный и твердый, теперь прозвучал нерешительно.

— Джулс… я думаю… честное слово, нам надо остаться. Мы нужны ей сейчас. Давай выслушаем ее и…

Джулс развернулся и направился к двери. Открыл ее и, глядя в коридор, тихо сказал:

— Или ты со мной, или с ней. Выбирай. Я ухожу.

* * *

— Вся моя жизнь — одно сплошное бесконечное дерьмо.

— Неправда.

Джулс и Дудлбаг сидели за маленьким грязным столиком в «Таверне святого Чарльза». Джулс не захотел идти туда, где мог встретить знакомых. За исключением двух друзей и нескольких сонных посетителей у барной стойки темная, неопрятная таверна была пуста. Большая часть ее клиентуры сидела сейчас несколькими кварталами вверх по улице — в «Трамвайной остановке».

— Нет, правда. Правда. Одно сплошное дерьмо. Когда я рассказывал тебе про те четыре недели и про то, как ездил в Батон-Руж, то не все рассказал. Я сделал кое-что очень стыдное. Такое, чего не забуду, сколько бы мне ни осталось жить на свете.

Дудлбаг задумчиво помешал свой кофе.

— Я уверен, ничего особенно страшного в этом нет. Всем случается делать такие вещи, которых потом приходится… э-э… стесняться. Даже мне.

Он слабо улыбнулся, надеясь, наверное, увидеть ответную улыбку. Ее, однако, не последовало. Лицо Джулса оставалось каменным.

— Ты когда-нибудь трахался с собакой?

И тут его словно прорвало. Он рассказал Дудлбагу все. Рассказал, как на одной из улиц Батон-Руж встретил дворнягу, как залез в магазин и украл ей собачьего корма, как презрел все нормы и правила цивилизованного вампира, превратившись в волка, чтобы разделить с псиной ее трапезу. Наконец рассказ приблизился к самому худшему. Лицо у Джулса стало совершенно серым.

— Я даже не успел толком понять, что происходит. Сначала на земле лежал, думал, сейчас брюхо от еды разорвется, а потом вдруг раз — и нюхаю собачью задницу. И, главное, думать ни о чем больше не могу. Со мной в жизни ничего похожего не случалось. Чувство такое, будто у меня, кроме носа и члена, ничего не осталось. Короче говоря, не успел я глазом моргнуть, как залез на нее верхом и уже делал свое дело. Какой-то части меня было ужасно противно. В смысле, я ведь насиловал бедную беспомощную псину. И потом, у меня же член в собаке находился! Пускай в тот момент я и был волком. Но другая часть… Дудлбаг, я еще никому в этом не признавался. Даже себе не признавался. Другая часть меня радовалась. Я умирал от счастья, что больше не один, пускай моей подругой и стала блохастая дворняжка. Какая-то часть меня наслаждалась всем этим — ощущениями, запахами… чувством, что я сам себе полностью не подчиняюсь.

Какое-то время Дудлбаг молчал. В таверну вошел посетитель, в открытую дверь ворвалось дребезжание позднего трамвая, а ветерок занес бумажную кепку из соседней закусочной. Дудлбаг глотнул кофе.

— Честное слово, Джулс, я не знаю, что сказать. — Он снова попытался улыбнуться. — Если у твоей подружки родятся щенки, назови одного в мою честь, ладно?

Джулс, казалось, не слышал.

— Теперь еще это. Как она могла так поступить? Разрушила мне жизнь, потом врала, снова врала и опять врала… Знаешь, Мо была для меня всем. Она сделала из меня вампира и стала практически второй матерью. Научила всему, что надо знать вампиру, — точно так же, как я учил тебя. Когда я встретил Морин первый раз в жизни, то понял сразу — это самая великолепная женщина из всех, что я видел, и самая великолепная из всех, что когда-нибудь увижу. Поверить не мог, когда она меня — меня! — выбрала своим парнем номер один. Своим возлюбленным, как она говорила. Она много лет оставалась моим лучшим другом, не считая, может, только Эрато. Господи, да мы были почти женаты! Во всяком случае, ни одной женщины ближе, чем Морин, у меня не было… Сказать тебе, что самое плохое? Я на нее молился. Мне всегда казалось, что она лучше, чем я. Почему, думаешь, я терпел столько лет? Каждый раз, когда она говорила мне всякие гадости, я себе повторял: «Джулс, заткни пасть и не вякай. Ты сам все это заслужил, поэтому молчи и слушай. Может, чему-нибудь научишься. Мо — умная женщина, а как вампир она гораздо лучше, чем ты. Она знает, что делает». Даже тогда, когда поступал не так, как она говорит, когда не мог понять ее, я все равно старался! Знаешь, что держало меня на плаву весь последний месяц, когда все, к чему я прикасался, превращалось в дерьмо? Мысль о том, что, как бы пакостно дело ни обернулось, чего бы я там ни напортачил, Мо меня примет. А если Мо примет меня, значит, я еще чего-нибудь да стою… И что получилось? Она ничуть не лучше меня. Ни капельки. Еще до того, как ты на свет появился, Морин снова и снова повторяла, вбивала в голову как гвоздь: «Делать чернокожих вампиров нельзя». Будто это самый страшный грех во вселенной. Мне ведь не раз хотелось. До того, как встретить тебя, и после того, как ты ушел, среди моих хороших приятелей были чернокожие парни — не женатые, без детей, которые ничего не имели бы против бессмертия. Черт его знает, сколько раз я думал, как здорово, если бы один из них тоже стал вампиром, и каждый раз слова Мо вспыхивали у меня в голове будто огромная неоновая вывеска: «Делать чернокожих вампиров нельзя». Ну, нельзя так нельзя, думал я, Мо больше знает. Мо умнее. Мо лучше. А выходит, ни черта она не лучше. Выходит, она просто-напросто чертова врунья, лицемерка и ничего больше… Такое паршивое чувство, словно ничего и никогда уже в моей жизни не исправится. Сначала я думал, может, все наладится. Может, когда-нибудь все вернется на свои места и жизнь у меня опять станет такой, как раньше… Ни черта у меня не наладится, Дудлбаг. Станет только хуже. Дерьмо станет еще дерьмовее. Ничего хорошего меня не ждет. Ничего.