Филфак (СИ) - Гордеева Алиса

— Как же вы мне, бабы, осточертели! — разбитой ладонью Илья ухватывается за пододеяльник и с силой выдёргивает тот из моих пальцев. Раздражая взгляд своими белокурыми локонами, отворачивается к стене, так ни разу и не высунув носа из-под одеяла.

— Трус! — цежу сквозь зубы, с трудом сдерживая позорные слёзы. — Какой же ты трус, Соколов!

— Сбрызни отсюда, курица! — рычит раздражённо Илья. — Достала!

— Илюх, ты палку-то не перегибай! — вступается за мою растоптанную честь Петухов, но ответом нам обоим служит лишь смачный храп из глубин подлой сущности Соколова.

— Нормально всё, Миш, — шмыгаю носом и пячусь из комнаты. — Как проснётся, скажи ему, чтобы номер мой забыл навсегда!

За пеленой из слёз не замечаю, как выбегаю из общаги. Чёртовы бòксеры, как непоколебимое доказательство собственного идиотизма, летят в урну у входа. Жадно хватаю ртом воздух, зарёванными глазами смотрю по сторонам, но совершенно ничего не вижу вокруг себя. Сердце нестерпимо ноет, а мерзкие слова Соколова на репите эхом гремят в голове. Какая же я дура, что пошла на поводу своих чувств!

Сильнее запахиваю полы серого плащика, чтобы спрятаться от пронырливого ветра и моросящего дождя и вздрагиваю, когда за спиной раздаётся голос Артура.

— Я так и знал, что прибежишь к нему. Какая же ты, Анька…

— Дура?

Опережая очередную порцию оскорблений в свой адрес, разворачиваюсь на каблуках и устремляю потерянный взгляд в сторону бывшего парня. По лицу Царёва вижу: минувшая ночь выдалась и для него бессонной. Скулы все в ссадинах, под правым глазом синева, а нос распух, словно целый улей пчёл решил научить парня уму-разуму.

— Давай попробуем ещё раз, а?

Артур подходит ближе и, подцепив пальцами локон моих волос, заглядывает в душу.

— Ничего не изменилось, — мотаю головой. — Я тебя не люблю.

Но Царёв не слышит.

— Ты просто запуталась. Ошиблась, Ань. Я готов сделать вид, что ничего не было.

— А если было, Артур?

Слёзы градинами стекают по лицу: мы с Царёвым оба понимаем, что ничего не вернуть. Я не хочу, а он … он никогда не простит. Прямо сейчас мы можем разойтись по разным сторонам. Мирно. Как друзья. Хотя бы в память о многолетней дружбе. Но Артур выбирает иной путь.

— Ты врёшь! — морщит нос, сжимая челюсть. — Ты не такая! Ты другая! Чистая, наивная, правильная… Я тебя именно такой полюбил, Румянцева!

— Ты ошибся. Мы все иногда ошибаемся!

Хочу уйти. Мне настолько погано, что продолжать разговор с Царёвым нет ни малейшего желания. Но Артур не отпускает. Резким движением хватает сзади за шею и тянет к себе.

— Сука! — шипит в губы ухмыляясь. — А ты не такая уж и дура, Румянцева! Давно всё просчитала? Нашла партию повыгоднее, да?

— Что ты несёшь, Артур? — пытаюсь вырваться, но куда там! Силы изначально неравны.

— Ты просчиталась, Аня! — ехидно кривит губы Царёв и свободной рукой достаёт мобильный из кармана. — У него таких дур, как ты, бессчётное множество. На! Смотри!

Царёв тычет мне в лицо экраном смартфона с горящими на нём фотографиями Ильи. Клуб, неон, огни ночного города, какие-то кафешки… И на всех снимках Соколов, непривычно разодетый, холеный и наглый, небрежно обнимает каких-то незнакомых мне девчонок. Красивых. Стильных. Не чета мне… Как там Илья сказал? Я курица, только и всего. Одна из …

— Хватит! – отмахнувшись от назойливых кадров, я всё же высвобождаюсь из плена Царёвского презрения и, не разбирая дороги, несусь прочь.

— Идиотка! — надрывно орёт в спину Царёв, но я не оборачиваюсь. Лучше с кошками в однушке, чем рядом с ним…

Свернув за здание общежития, добегаю до ближайшей автобусной остановки и обессиленно падаю на видавшую виды скамейку. Задыхаюсь от обиды и не пытаюсь сдержать слёз. Пока жду хоть какой-нибудь автобус, отчаянно всматриваюсь в мутное небо над головой, но сегодня на нём для меня не горит ни единой звезды.

Чувствую, как вечерняя прохлада постепенно отбирает последнее тепло, и равнодушно отвечаю на входящий вызов с неизвестного номера.

— Да, — голос осип то ли от холода, то ли от пустоты внутри.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Пуговка, — шепчет сдавленно Соколов, выбивая из моей груди остатки кислорода.

— Проснулся, Илюш? — горький смех пропитан сарказмом. Сердце немеет от жестокости парня, его безграничного лицемерия!

— Анют, я сейчас всё объясню, милая! — нежно, немного взволнованно бормочет в ответ. На что он рассчитывает, сначала трусливо сбежав, а потом прогнав меня как последнюю девку из своей жизни?

— Не утруждайся, я уже всё поняла! — мне требуется не дюжая сила воли, чтобы не разреветься в трубку.

Резко скидываю вызов и, размазав потёкшую по лицу тушь, подбегаю к автобусу, только-только притормозившему напротив. Не вижу, какой у него маршрут. Да и, если честно, мне без разницы, куда ехать. Наверно, чем дальше, тем лучше! Пропускаю пассажиров, неторопливо выходящих из салона. С головой тону в своей неуёмной боли. И уже хочу зайти в автобус, как чья-то мощная и неимоверно сильная ручища бесцеремонно дёргает меня обратно.

— Я смотрю, мой мальчик перестарался в своём стремлении вывести тебя на эмоции? — басит Нинель и без спроса тащит за собой в темноту.

Глава 20. Ты — моё всё!

Аня. Беру со стола уже третий пряник и никак не могу понять, о чём толкует Нинель. Не знаю, как Комарова будет учить деток, но в моей голове пока манная каша от её небылиц. Да и как поверить, что Илья только ради меня согласился сверкать голым задом перед камерой и с другими заигрывал, только чтобы заставить меня ревновать?

— Ну и тугая же ты девка, Румянцева!

Нинель расхаживает по своей маленькой комнатке, то и дело обречённо взмахивая руками. Честно сказать, то ещё зрелище. Ощущаешь себя рядом с ней маленьким мышонком, на которого охоту объявил свирепый орлан.

— Я тебе в сотый раз говорю, надо тревогу бить! Ну не мог Соколов от тебя просто так сбежать! Не мог!

— Ага, не мог! — рисую в воздухе воображаемые кавычки. — Своего добился и в кусты! Ещё и курицей меня обозвал!

— Погоди! — Нинель чуть ли не с разбега плюхается рядом, отчего меня подкидывает на скрипучей кровати, как на батуте. — Так ты его видела?

Девчонка выхватывает из моих рук пряник и не глядя закидывает тот целиком себе в рот.

— «Хде»?

— Да дрыхнет он в своей комнате! Только пятки голые сверкают! — вздыхаю с досадой и скрещиваю на груди руки. Мне всё ещё очень больно и до слёз обидно, хоть и не стану отрицать, что рядом с Комаровой чувствую себя чуть более уютно. Всё же злые языки зря слагают легенды о грозной Нинель: там, за толстой бронёй, по факту скрывается огромной души человек. Вон и обогрела меня, и пряниками накормила, да и выслушала, хотя, по сути, даже не знакома со мной толком.

— А ну, пошли! — крепкой рукой Нинель выдёргивает меня из размышлений. — Мы сейчас этого засранца заставим ответить за свои слова.

Из милой толстушки Комарова мгновенно превращается в огнедышащего дракона. Безжалостно сжимая мою ладонь, Нинель волочит меня за собой по коридорам общаги. И сколько бы я пятками ни упиралась в старый линолеум, всё бесполезно!

В комнату Ильи мы врываемся без стука. И пока я виновато смотрю на Петухова, растирая огнём горящее запястье, Нинель рывком стягивает одеяло с Соколова и басит на всю округу:

— Подъём, спящая красавица! Это какого лешего ты творишь, птичка моя недощипанная!

Скрип кровати тут же смешивается с гнилой бранью из уст дремлющего парня, настолько нецензурной и хриплой, что от раздирающего душу разочарования закрываю глаза, а ладошками — уши. Отчаянно мотаю головой и не понимаю, как раньше не замечала в Илье всей этой грубости и неотёсанности. Это не он! Не тот парень, который нежно держал меня за руку и звёзды с неба доставал!

Впрочем, подобные подозрения закрадываются не только в мою голову. Возмущённый возглас Петухова сиреной прорывается через хлипкую преграду:

— Ты кто такой? — верещит Мишка и хватает в руки настольную лампу, явно перепутав несчастную с бейсбольной битой.