Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

– Я весь внимание, сердце мое отверзнуто – я слушаю. В добрый час!

– Жил да был как-то, почтенный Ананий, некий богач, чуждый закону и справедливости. Он ел, пил, одевался в шелк и порфиру и никогда не дал даже листа зеленого соседу своему Лазарю, терпевшему и голод и холод. Лазарь ползал под столом его, собирая крохи и обгладывая кости, но слуги выбросили его вон, и сидел он на пороге, псы приходили к нему и лизали раны его. Когда же пришел установленный день и оба они умерли, один отправился в пламя вечное, а другой – в лоно Авраамово. Поднял как-то богач глаза свои, увидел соседа своего Лазаря, смеющегося и ликующего в лоне Авраамовом, и возопил: «Отче Аврааме, отче Аврааме; пошли Лазаря, чтобы омочил он в воде конец перста своего и прохладил уста мои, ибо мучусь я в пламени сем!» Но Авраам ответствовал ему: «Вспомни, как пиршествовал ты и радовался благам мирским, а он терпел и голод и холод, – разве ты дал тогда ему хотя бы лист зеленый? Теперь же пришел черед ему радоваться, а тебе – гореть в пламени вечном».

Иисус вздохнул и умолк. Почтенный Ананий умоляюще посмотрел на Иисуса, ожидая продолжения. Рот его был раскрыт, губы застыли, а в горле у него пересохло.

– И это все? – спросил он дрожащим голосом. – Все? И ничего больше?

Иуда засмеялся:

– Так ему и надо. Кто не в меру ел и пил на земле, будет жариться за то в аду.

А юный сын Зеведеев приклонил голову к груди Иисуса и тихо сказал:

– Учитель, речь твоя не успокоила сердца моего. Сколько раз ты наставлял нас: «Прости врага своего, возлюби его – пусть семь и семьдесят раз он причинит зло тебе, ты же семь и семьдесят раз сотвори добро ему, ибо только так можно искоренить в мире зло». А теперь выходит, что Бог не умеет прощать?

– Бог справедлив, – встрепенулся рыжебородый, искоса бросив едкий взгляд на почтенного Анания.

– Бог всемилостив, – возразил Иоанн.

– Стало быть, нет для меня надежды? – пробормотал почтенный хозяин. – Кончилась притча?

Фома поднялся, шагнул было к воротам, но остановился.

– Нет, не кончилась, почтенный староста, – сказал он насмешливо. – Есть и продолжение.

– Скажи, сынок, да будешь ты благословен…

– Богача звали Ананием, – ответил Фома.

И, подхватив узел с товаром, он покинул дом, вышел на середину улицы и принялся балагурить с соседями.

Кровь бросилась к грузной голове почтенного старосты, в глазах у него потемнело.

Иисус протянул руку и ласково погладил своего любимого товарища по кудрявым волосам:

– Иоанн, все, кто имеет уши слышать, услышали, все, кто обладает разумом, сделали вывод. «Бог справедлив», – сказали они, не в силах сделать еще один шаг. Но у тебя есть еще и сердце, и потому ты сказал: «Бог справедлив, но этого мало – Он еще и всемилостив. Так не годится – эта притча должна иметь иной конец».

– Прости, Учитель, – ответил юноша. – Воистину сердце мое молвило: «Человек прощает, а Бог что же не прощает? Так не годится, это великое богохульство: притча должна иметь иной конец».

– И она имеет иной конец, возлюбленный мой, – сказал, улыбнувшись, Иисус. – Послушай, почтенный Ананий, дабы укрепилось сердце твое. Послушайте и все вы, находящиеся во дворе, и вы, соседи, хохочущие на улице. Бог не просто справедлив, но и добр. И не просто добр, ибо Он – Отец.

Услыхал Лазарь слово Авраамово, вздохнул и сказал сам себе:

«Боже, да разве может кто пребывать в Раю счастливым, зная, что некий человек, некая душа пребывает в пламени вечном? Прохлади уста его, Господи, дабы тем самым прохладить и мои уста. Спаси его, Господи, дабы и мне обрести спасение, иначе и меня будет жечь пламя».

Услыхал Бог рассуждения его, возрадовался и, сказал:

«Лазарь мой возлюбленный, спустись и возьми за, руку жаждущего. Неиссякаемы источники мои, отведи его к ним, дабы испил он и прохладился, дабы прохладились и твои уста вместе с ним».

– «Навечно?» – спросил Лазарь.

– «Навечно», – ответил Бог.

Иисус встал и умолк. Ночь опустилась на землю. Люди, тихо беседуя, расходились. Мужчины и женщины возвращались в свои убогие хижины, но сердца их были удовлетворены. «Может ли слово утолить голод? Может, если это доброе слово», – так размышляли они.

Иисус поднял было руку, чтобы проститься с почтенным хозяином, но тот пал ему в ноги.

– Прости меня, Учитель! – тихо сказал Ананий и зарыдал.

С наступлением ночи, когда они расположились на ночлег под маслинами, к Сыну Марии подошел Иуда. Он не находил себе покоя: ему нужно было видеть Иисуса, говорить с ним, высказать все начистоту.

Когда в доме нечестивого Анания он возрадовался, что богач пребывает в адском пламени и, хлопнув в ладоши, воскликнул: «Так ему и надо!» – Иисус искоса посмотрел на него долгим укоризненным взглядом, и взгляд этот не давал ему покоя. И потому Иуде нужно было поговорить начистоту, ибо он не любил недомолвок и косых взглядов.

– Добро пожаловать! Я ждал тебя, – сказал Иисус.

– Я не таков, как твои спутники, Сыне Марии, – без лишних слов начал рыжебородый. – Я лишен непорочности и добродушия твоего любимчика Иоанна, не подвержен колдовским чарам и обморокам, как Андрей, которого несет всюду, куда только ветер подует. Я – зверь нелюдимый. Моя мать была из разбойничьей семьи и бросила меня новорожденным в пустыне. Волчица вскормила меня молоком своим, и я вырос суровым, непреклонным, честным. Тот, кого я люблю, может делать со мной все, что ему вздумается, того же, кого я невзлюбил, я убиваю.

По мере того как он говорил, голос его становился все жестче, а глаза метали во тьме искры. Иисус опустил руку на его страшную голову, желая успокоить ее, но рыжебородый вскинулся, сбросил умиротворяющую длань и, тяжко вздохнув, сказал, взвешивая каждое слово:

– Я могу, да, могу убить и того, кого люблю, как только увижу, что он свернул с пути истинного.

– Какой же путь есть истинный, брат Иуда?

– Тот, который ведет к спасению Израиля.

Иисус закрыл глаза и ничего не ответил. Пара огней, метавшихся во мраке, жгла его. Жгли его и слова Иуды. Что есть Израиль? Почему только Израиль? Разве не все мы – братья?

Рыжебородый ждал ответа, но Сын Марии молчал. Тогда Иуда схватил его за руку и встряхнул, словно пробуждая ото сна.

– Ты понял меня? – спросил Иуда. – Ты слышал, что я сказал?

– Понял, – ответил тот, открывая глаза.

– Я говорю тебе это, стиснув зубы, чтобы ты знал, кто я и чего желаю. Отвечай: хочешь, чтобы я шел вместе с тобой, или нет? Мне нужно знать это.

– Хочу, брат Иуда.

– И ты позволишь мне свободно высказывать свое мнение, возражать, говорить «нет», когда сам ты будешь говорить «да»? Потому как имей в виду: другие могут слушать тебя, разинув рот, а я не могу. Я – не раб, а свободный человек – запомни это!

– И я желаю того же, брат Иуда, – свободы.

Рыжебородый вскочил и схватил Иисуса за плечо.

– Ты хочешь освободить Израиль от римлян? – крикнул Иуда, обжигая Сына Марии своим дыханием.

– Я хочу освободить душу от греха.

Иуда в ярости оторвал руку от плеча Иисуса и ударил кулаком по стволу маслины.

– Здесь пути наши расходятся, – прорычал он, злобно взглянув на Иисуса. – Прежде нужно тело освободить от римлян, а затем уже – душу от греха, вот путь истинный. Можешь вступить на него?

– Дом строят не с крыши, а с основания. Основание есть душа, Иуда.

– Основание есть тело, Сыне Марии, – с него и следует начинать. Я уже как-то говорил тебе и сейчас повторяю: подумай, встань на тот путь, о котором я говорю тебе. Потому я и иду вместе с тобой. Чтобы указывать тебе путь.

Спавший подле соседней маслины Андрей услыхал сквозь сон голоса и проснулся. Прислушавшись, он распознал голос Учителя и еще чей-то, хриплый и гневный. Андрей встревожился: неужто кто-то пришел ночью, чтобы причинить Учителю зло? Он знал, что, где бы ни проходил Учитель, всегда там оставалось множество юношей, женщин и бедняков, полюбивших его, но также и множество богачей, старост и стариков, возненавидевших его и желавших его гибели. Может быть, эти нечестивцы прислали какого-нибудь верзилу постращать Учителя? Крадучись, Андрей стал пробираться во тьме на четвереньках туда, откуда доносились голоса, но рыжебородый услышал, как кто-то приближается к ним тайком, привстал на коленях и крикнул:

– Кто здесь?

Андрей узнал его голос.

– Это я – Андрей, Иуда.

– Отправляйся спать, сыне Ионы. У нас тут разговор.

– Иди спать, Андрей, дитя мое, – сказал и Иисус. Теперь Иуда понизил голос, и Иисус почувствовал у себя на лице его тяжелое дыхание.

– Помнишь, в обители я открыл тебе, что братство поручило мне убить тебя, но в последний миг я передумал, вложил нож в ножны и на рассвете, крадучись, словно вор, покинул обитель.

– Почему же ты передумал, брат Иуда? Я был готов.

– Я ждал.

– Ждал? Чего?

Иуда помолчал некоторое время, а затем вдруг сказал: