Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

– Так вот что ты намеревался сказать нам, Сыне Плотника! – прошептал он. – Это и есть великая весть, которую ты принес нам? Стало быть, мы должны возлюбить римлян? Подставить им горло, как ты подставляешь щеку, да еще сказать при этом: «Зарежь меня, брат!»

Иисус слышал ропот, видел насупившиеся лица и помутневшие глаза. Он понял. Лицо его переполнила горечь, которая все возрастала, поглощая все его силы.

– Возлюбите друг друга! Возлюбите друг друга! – снова умоляюще и настойчиво прозвучал его голос. – Бог есть любовь! И я когда-то думал, что Он свиреп, что горы дымятся, а люди гибнут при Его приближении. Ища спасения, я укрылся в обители, где лежал лицом долу в ожидании Его прихода. «Вот сейчас Он явится и обрушится на меня сверху громом!» – думал я. А Он явился однажды утром, подул свежим ветерком и сказал: «Встань, дитя мое». Я встал и пришел. И вот я перед вами!

Скрестив руки на груди, он отвесил людям глубокий поклон до пояса.

Почтенный Зеведей кашлянул, сплюнул и сжал посох.

– Так значит Бог – это свежий ветерок? – медленно и злобно прорычал он. – Сгинь, богохульник!

Продолжая говорить, Сын Марии спустился между тем к людям и переходил от одного к другому, стараясь убедить каждого, заглядывая в лицо и воздевая руки к небу.

– Он – Отец наш, – говорил Иисус, – и потому ни одно страдание не останется без утешения, ни одна рана – без исцеления. Чем более мучимся мы здесь, на земле, тем более утешения и радости ожидает нас на небе…

Устав, он возвратился к капители и уселся на ней.

– Потерпи еще, вороной, отведаешь клеверу! – сказал кто-то, и раздался смех. Но увлекшийся Иисус не слышал этого.

– Блаженны алчущие и жаждущие правды… – восклицал он.

– Одной правдой сыт не будешь, – перебил его кто-то из голодных. – Мало одной правды. Нужен еще и хлеб!

– И хлеб, – со вздохом сказал Иисус. – И хлеб тоже. Бог насытит их. Блаженны плачущие, ибо Бог утешит их. Блаженны нищие, униженные и оскорбленные, ибо Бог уготовил им Царство Небесное.

Две мужеподобные женщины, державшие на голове корзины с виноградом, быстро переглянулись, не говоря ни слова, поставили корзины на землю и принялись раздавать направо и налево виноград бедным. Припав к ногам Иисуса и все еще не решаясь поднять голову и показать людям скрытое волосами лицо, Магдалина тайком целовала ноги Сыну Марии.

Иаков, потеряв терпение, резко поднялся с места и пошел прочь. Освободившись из объятий брата, Андрей стал перед Иисусом и гневно воскликнул:

– Я пришел из Иудеи, от реки Иордана, где пророк возглашает: «Люди – колоса, я же огонь, пришедший жечь и очищать землю, пришедший жечь и очищать душу, готовя приход Мессии!» А ты, Сыне Плотника, возглашаешь любовь? Разве ты не видишь, что творится вокруг? Лжецы, убийцы, воры, подлецы, богатые и бедные, обидчики и обиженные, книжники и фарисеи – все, все! Лжец и подлец и я сам, и вот он, брат мой Петр, и старый откормленный Зеведей, который, слушая о любви, думает только о своих лодках и слугах да еще о том, как побольше украсть из давильни!

Услышав это, Зеведей рассвирепел. Его лоснящийся от жира затылок стал багрово-красным, жилы на шее вздулись. Он вскочил и уже поднял было посох, намереваясь нанести удар, но почтенная Саломея успела схватить его за руку.

– И не стыдно тебе? – тихо сказала она. – Пошли отсюда!

– Не позволю распоряжаться у себя босякам и голодранцам! – громко, чтобы все слышали, крикнул Зеведей.

Задыхаясь от гнева, он повернулся к Сыну Марии:

– А ты, мастер, не строй из себя передо мной Мессию, не то – несдобровать тебе, злополучный, – и тебя тоже распнут на кресте для успокоения. Тебя самого мне не жаль, пропащий ты человек, жаль только твою бесталанную мать, у которой других детей нет.

И Зеведей указал на Марию, которая лежала на земле и билась головой о камни.

Разгневанный старик все не унимался и продолжал кричать, стуча посохом:

– Любовь, всеобщее братство, – ну, давайте, обнимайтесь, собаки! Да разве могу я возлюбить врага моего?! Могу ли я возлюбить бедняка, который околачивается у моего дома и думает, как бы взломать дверь да ограбить меня? Любовь – послушайте только этого помешанного! Хорошо, в таком случае римляне никакие не идолопоклонники – спасибо им! – они-то умеют навести порядок!

Толпа заревела, бедняки повскакивали с мест, а Иуда оторвался от сосны. Почтенная Саломея испуганно прикрыла мужу рот ладонью, чтобы тот замолчал, и, охваченная ужасом, повернулась к приближающейся с решительным видом толпе.

– Не слушайте его, дети. Это он со злости, сам не понимает, что говорит. И, повернувшись к старику, Саломея приказала:

– Пошли!

Затем она позвала своего любимчика, в блаженном спокойствии сидевшего у ног Иисуса:

– Пошли, сынок, уже стемнело.

– Я останусь, матушка, – ответил юноша. Распростертая на камнях Мария поднялась, вытерла глаза и, пошатываясь, направилась к сыну, чтобы тоже увести его. И любовь, выказанная Иисусу бедняками, и угрозы богатого старосты повергали несчастную в ужас.

– Заклинаю вас именем Божьим, – говорила она каждому, кто попадался ей на пути, – не слушайте его, он болен… болен… болен…

Она с содроганием подошла к сыну, который стоял, скрестив руки на груди, и смотрел вдаль, в сторону озера.

– Пойдем, сынок, – нежно сказала мать. – Пойдем домой…

Он услышал ее голос, обернулся и удивленно посмотрел на мать, словно спрашивая, кто она такая…

– Пойдем, сынок, – снова сказала Мария, обнимая его за пояс. – Что ты так смотришь? Не узнаешь меня? Я твоя мать. Пойдем, твои братья и старый отец ожидают тебя в Назарете… Сын покачал головой.

– Какая мать? – тихо спросил он. – Какие братья? Вот они – мои мать и братья…

Вытянув руку, он указал на оборванцев, на их жен и на рыжебородого Иуду, который молча стоял у сосны и гневно смотрел на него.

– А отец мой…

Он указал перстом на небо:

– …Бог.

На глазах у злополучной, пораженной громом Божьим Марии выступили слезы.

– Неужто есть в мире мать несчастнее меня? – воскликнула она. – Один только сын был у меня, один-единственный, и вот…

Почтенная Саломея услыхала этот раздирающий душу голос, оставила мужа, вернулась к Марии и взяла ее за руку, но та не желала идти и снова обратилась к сыну.

– Ты не идешь? – воскликнула мать. – Не идешь? Последний раз говорю: пошли!

Она ждала, но сын снова, не произнеся ни слова, повернулся в сторону озера.

– Ты не идешь? – воскликнула мать душераздирающим голосом и, подняв руку, спросила: – А материнского проклятия не боишься?

– Я ничего не боюсь, – ответил сын, даже не обернувшись. – И никого не боюсь, одного только Бога.

Лицо Марии потемнело от гнева. Она подняла вверх руку, сжатую в кулак, и уже было раскрыла рот, чтобы изречь проклятие, но почтенная Саломея поспешно зажала ей рот ладонью.

– Нет! Нет! Не делай этого! Нет! Затем она обняла Марию за талию и насильно увела с собой.

– Идем! Идем, Мария, дитя мое. Мне нужно поговорить с тобой.

Обе женщины стали спускаться по направлению к Капернауму, а впереди их шел Зеведей, яростно сбивая посохом головки чертополоха.

– Что ты плачешь, Мария? – говорила Саломея. – Разве ты не видела?

Мария удивленно взглянула на нее и перестала всхлипывать. – Что? – спросила она.

– Лазурные крылья, тысячи лазурных крыльев, которые появились у него за спиной, когда он говорил, – разве ты не видела? Ангельские рати стояли за ним, клянусь, Мария!

Но Мария только безутешно покачала головой.

– Ничего я не видела… Ничего я не видела… – прошептала она. – Ничего! И, немного помолчав, добавила:

– На что мне они, ангелы, госпожа Саломея? Мне бы хотелось, чтобы за ним следовали дети и внуки, а не ангелы!

Но перед глазами почтенной Саломеи реяли лазурные крылья. Она протянула руку, прикоснулась к груди Марии и тихо, словно посвящая ее в некую великую тайну, прошептала:

– Ты благословенна, и плод чрева твоего благословен, Мария!

Но та только безутешно качала головой и плакала, идя следом.

Между тем распалившиеся оборванцы окружили Иисуса и, стуча палками и потрясая пустыми корзинами, выкрикивали угрозы:

– Правильно, Сыне Марии! Смерть богачам!

– Веди нас! Пошли, сожжем дом почтенного Зеведея!

– Нет, не нужно его жечь, – возражали другие. – Лучше разрушим его и разделим между собой зерно, масло, вина и сундуки с богатой одеждой… Смерть богачам!

Иисус в отчаянии махал руками и кричал:

– Нет, не говорил я такого! Не говорил я такого! Да будет любовь, братья!

Но разве могла слушать его разъяренная голодом беднота!

– Правильно говорит Андрей: сначала огонь да топор, а затем уже любовь! – кричали женщины.

Андрей стоял рядом с Иисусом, слушал крики, склонив голову, и молчал. Он думал, что эти слова говорил его учитель там, в далекой пустыне, и были они словно камни, пробивавшие людям головы, а этот раздает здесь людям слово будто хлеб… Кто из них прав? Кто? Какой из этих двух путей ведет к спасению мира? Насилие? Или же любовь?