Расследованием установлено… - Георгий Молотков

Очная ставка с Кнышем была для Раковского полной неожиданностью. Даже «предательство» Аллен не произвело на него такого потрясающего впечатления, как чистосердечные показания бывшего своего сообщника.

Кныш полностью подтвердил сделанные им на допросах признания, подробно рассказал, как по указанию Раковского «неудачно» украл из квартиры Труханова статуэтки, какой разнос получил за это, как у Семена Борисовича созрел план положить Кныша в больницу, где в это время находился Сердобольский. А когда он дошел до рассказа о том, как Раковский искусно разыграл спектакль с ключами, Семен Борисович не выдержал, зло оборвал его:

— Хватит обличать, прокурор несчастный! Свободу все равно не заработаешь, сядешь и ты!

Кныша увели.

— Могу, Раковский, помочь вам восстановить в памяти, как развивались события дальше, — сказал Линяшин. — Чтобы вы не обольщали себя надеждой на какие-то неизвестные следствию факты вашей преступной деятельности. Итак, напоив Кныша, когда он принес ключи от квартиры Сердобольского, вы ночью отправились туда, взяли из шкафа изделия. Вы — не Кныш. Вам было достаточно взглянуть на них, чтобы убедиться: да, это подлинные работы мастеров Фаберже, именно те, о которых рассказал Аллен Калевой Серж Лаузов. И дал ей адрес Сердобольского, правда старый адрес, по которому он жил до обмена квартир с Трухановым.

Раковский вскинул голову, торопливо заговорил:

— Да, я взял у Сердобольского изделия Фаберже, но не собирался переправлять их за рубеж. Они остались бы в нашей стране и рано или поздно оказались бы в наших музеях, а не на Западе.

— Нет, вы не взяли, а похитили, — непримиримо уточнил Линяшин.

— Виноват! Похитил. Но не сделай это я, и будь Сердобольский жив, он их сплавил бы за границу.

— Вы клевещете, Раковский, на глубоко порядочного человека. Пользуетесь тем, что его нет в живых, пытаетесь замарать честное имя…

Линяшин сделал паузу, выжидая реакцию Раковского. Тот стрельнул на следователя испытующим взглядом, но лицо Линяшина было непроницаемым.

— Честное имя? Порядочность? — насмешливая улыбка скривила толстые губы Раковского. — Извините, но у вас не классовый подход к оценке людей. Кто такой Сердобольский? Сын белогвардейского офицера, открытого врага Советской власти. Внук нэпмана, торгующий в двадцатые годы в частном магазине. И — на тебе! — честный, порядочный человек!

— Да, Раковский, именно так. И вы знаете об этом, но притворяетесь. Вам было бы лучше, если бы Сердобольский оказался хуже, чем есть. А в том, что он совершенно не такой, как вы, вам не стоило труда убедиться из записки, найденной на письменном столе Сердобольского…

Линяшин достал из папки блокнотный листок.

— В этой записке Сердобольский писал, что оставляет триста рублей на тот случай, если ему не суждено будет выйти из больницы. Заканчивается письмо, как вы видите, словом «прилагаю», оказавшимся зачеркнутым. Слово это зачеркнули вы, Раковский. Зачеркнули потому, что на втором таком же блокнотном листке было написано нечто другое. Читаю вам заключение экспертизы, сделанное по найденному в книжном шкафу блокноту, сохранившему на верхнем листке отпечаток текста. Я вам зачитаю его. «Экспертным исследованием при сильном увеличении установлены отчетливые вдавленные следы следующего текста: «В случае моей смерти прошу передать в музей подаренные мне в 1926 году моим дедом пять камнерезных изделий торгового дома Фаберже, хранящиеся у меня в шкафу». По характеру отпечатков можно сделать вывод об исполнении текста шариковой ручкой. Одновременно экспертизой установлена идентичность исследованного текста с почерком С. Я. Сердобольского».

А вот еще одно заключение экспертизы. Оно имеет прямое отношение к вам. В нем говорится, что слово «прилагаю», которым заканчивалась записка о трехстах оставленных Сердобольским рублях, зачеркнуто шариковой ручкой, по составу пасты идентичной изъятой у вас при аресте. Вам понятны заключения экспертиз?

Раковский молчал. Слишком долго молчал. Потом сказал, как выдохнул:

— Понятны.

— Ну а о том, как вы организовали изготовление подделок под Фаберже, я надеюсь, вы расскажете сами.

Раковский ничего не ответил. Но по тому, как дрогнули его губы, каким отсутствующим взглядом смотрел он сейчас куда-то мимо следователя, Линяшин понял: расскажет. Придет в себя, трезво взвесит, что запираться бесполезно, и, чувствуя, что следствие идет к неминуемой развязке, начнет давать близкие к истине показания.

Два месяца спустя Линяшин подшил в это многотомное уголовное дело последний документ — обвинительное заключение. Подшил с явным удовлетворением. Вместе с уголовным делом предстояло отправить в прокуратуру в качестве вещественных доказательств и изъятые при обысках камнерезные и ювелирные изделия. Подлинные работы мастеров фирмы Фаберже и искусные подделки. А вот с ними, этими немыми свидетелями обвинения, Линяшину расставаться было грустно…

Игорь Быховский

Тайна верфи «Гунарсен»

Сухогруз должен был прийти около одиннадцати вечера, но из-за тумана задержался где-то в восточной части залива. Уже далеко за полночь на горизонте показалось светлое пятно, затем оно превратилось в огни большого судна, которое медленно и осторожно подходило к порту.

Все свободные от вахты моряки столпились на борту сухогруза, напряженно вглядываясь в освещенный ярким светом пирс, на котором стояли встречающие их родные и близкие… Вот уже некоторые узнали друг друга и радостно замахали руками. Сухогруз швартовался у двадцать второго причала.

Теперь моряков отделяли от их родных буквально десятки метров, однако и те и другие прекрасно понимали, что пройдет по крайней мере еще часа три, прежде чем можно будет обнять любимого человека и расцеловаться с ним. Ничего не поделаешь — сухогруз вернулся из загранплавания, а существуют строгие таможенные правила, согласно которым все каюты, трюмы, машинное отделение и прочие нежилые помещения каждого судна, приходящего из заграничного рейса, должны быть предъявлены для таможенного досмотра.

…По трапу на борт судна поднимаются члены комиссии по оформлению прихода судна из заграничного рейса: пограничники — представители контрольно-пропускного пункта «Ленинград», двое сотрудников таможни, врачи санитарной службы, представители службы по карантину растений, агент службы Трансфлота. Каждая служба занимается своим делом. Мы последуем за работниками таможни, которые, после того как пограничники закончили проверку, приступили к таможенному досмотру, взяв с собой двух назначенных капитаном представителей команды: второго механика и боцмана.

Даже досмотр чемоданов, сумок, другого багажа и носильных вещей представляет определенные трудности, ведь «находчивые» люди порой весьма хитроумно прячут ценности: часы, золотые и серебряные цепочки, монеты, денежные купюры — среди стопок с бельем или даже в специально приспособленных тайниках, дополнительно пришитых карманах и т. д. А что тогда можно сказать о большом океанском судне с его палубами, переборками, трюмами, кладовыми, машинным отделением, каютами и т. д. и т. п.? Ведь это настоящий плавучий дом, в закоулках которого можно запрятать не несколько монет и часов или цепочек, а десятки импортных джинсов, скупленных по дешевке где-нибудь в портовых магазинах, японские или западногерманские суперсистемы, начиненные электроникой, за которые дома можно выручить кругленькую сумму.

Инспектор таможенной службы Перфильев хорошо разбирался во всем этом лабиринте трапов, надстроек, палуб и трюмов — за плечами восемь лет службы в таможне. Сегодня вместе с ним работал контролер Келейников, стаж работы которого не превышал года. Таможенники проверили жилые каюты членов экипажа и нескольких пассажиров. Кое-где осматривали вещи, чемоданы, сумки, интересовались подволоками (потолками кают). У некоторых членов экипажа проверили с помощью металлодетектора карманы. Все в порядке — никакого металла.

— Теперь в машинное отделение! — сказал Перфильев.

На лифте спустились в центральный пульт управления машинного отделения. Из застекленного помещения хорошо были видны дизеля, один из которых продолжал работать, снабжая судно электроэнергией. Перфильев стал обследовать центральный пульт, а Келейникова направил в машинные кладовые.

Осматривая стеллажи второй машинной кладовой, Келейников обратил внимание на четыре довольно больших деревянных ящика, стоявших на верхней полке. Судя по маркировке, ящики были иностранного производства. Помня наставление Перфильева, которое он выражал в довольно своеобразной форме: «Смотри в оба!», Келейников обратился ко второму механику:

— А что это у вас в ящиках?

— Судовое имущество. Видимо, запчасти для дизелей.