Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов

Это даже, собственно говоря, не люди, а слабое подобие хищного зверя, для которого

нужен мир, семечки и ханжа (147). И это трио – альфа и омега их стремлений, критерий их

благополучия. Демобилизация идет, а мира еще и не видно. Да и какой это мир – сплошной позор.

17 декабря. Сегодня приезжал ко мне «командир полка». Это солдат действительной службы, 1-ой

роты, прошедший в Нарве (148) полковую учебную команду – это его образовательный ценз. Правда, надо отдать ему справедливость – солдат довольно смышленый. «Командир» собрал солдат и сказал

им несколько назидательных слов. Между прочим, он сказал: «Мы остались одни. Все те, кому нужна

была война, и которые служили только ради погон и какой-то особой офицерской чести, они

разбежались». Это нашим-то офицерам нужна была война. «Вы, товарищи, будьте осторожнее и

гоните всех от себя, кто, только прикрываясь солдатской шинелью, будет вас провоцировать – это

волк в овечьей шкуре, не давайте ему опутать, т[ак] к[ак] он при первом успехе наших врагов, вас

предаст…» и т[ому] п[одобное]. Ну, думаю, это совсем экивок в мою сторону. При взгляде на

«командира» мне вспомнились слова Бор[иса] Годун[ова] (149): «Достиг я высшей

власти…» (150) Далее он сказал, что Беломорский полк отказывается вставать [540] на позиции и

будет стоять до 20 [декабря]. А 20 пойдет в Бессарабию. Завтра вставать на позицию нашему полку, но

он тоже отказывается. Несколько дивизий бросили позицию и ушли в Бессарабию.

18 декабря. Выпал маленький снежок, чуть-чуть покрывший землю. Стоит небольшой мороз

градуса 2. Целые дни дома, никуда не хожу. Пишу дневник или сижу перед печкой.

19 декабря. Тихий солнечный день. Из своей халупы никуда ни шагу. Да и некуда идти. Все

командиры нестроевых рот полков дивизии – избранные солдаты, лазаретов поблизости никаких нет, а

также и нет местной интеллигенции. А потому продолжаю сидеть дома и писать воспоминания первых

дней войны. Наш и Беломорской полк насилу уломали встать на позицию. Сегодня они заступили, но

вероятно не надолго и на Рождество нам придется идти походом в Бессарабию, т[ак] к[ак] корпусные

комитеты нашего и 40-го корпусов предъявили ультиматум Украинским войскам. Если к 24 декабря не

будут сменены корпуса, то уходим, бросив [541] позицию в Бессарабию.

20 декабря. Погода и все прочее, как и вчера.

21 декабря. Солнечный день с небольшим ветром. Утром ездил в полк. В полку сегодня событие –

аукцион вещей, отсутствующих по каким-либо [причинам] из полка офицеров. Полк стоит на

позициях, но это не помешало полковому штабу объявить в окопах об аукционах и пригласить

желающих. Конечно, окопы остались пусты. Это все т[ак] н[азывеемые] «революционные порядки».

Вещи на аукционе шли за баснословную цену, т[ак] ч[то] киевские спекулянты с Подола (151) лопнули

бы от зависти. Все раскупили солдаты. И откуда у них такая масса денег?

22 декабря. Холодно и ветер. Вечером [542] поехали в Илешести [543], (152). Заехал в чайную, содержимую одним немцем и с ним разговорился. Меня удивляет, что здесь, в Буковине, наши деньги, не исключая и «керенских» (153) в большой цене. В то время как в Румынии их совершенно

не [544] берут, да мы и сами не особенно им верим. Немец мне решил эту задачу: «Россия побеждена, сказал он. Россия страна, мы знаем, очень богатая и ваши деньги не пропадут никогда, а также не

падает их и ценность. Мы немцы хорошо знаем, что на каждый ваш рубль мы получим минимум два».

И на позиции, действительно, австрийцы и немцы с удовольствием меняют свои деньги на наши, давая

по 2 ½ короны (154) за рубль. Сегодня крупная неприятность у нас с фуражем. В Румынии в д[еревне]

Химцешни (155) нашим полком было закуплено на 33 тысячи [рублей] фуража у одного помещика.

Фураж этот мы брали [и] возили к себе, поставив там свой караул. Сегодня приехав за фуражом наши

солдаты застали там уже румынский караул, который избил некоторых наших солдат. Но им все-таки

удалось убежать, а солдат других полков арестовали и отправили в Ботушаны. И мы остались без

фуража. Я сейчас же сообщил об этом в полк.

24 декабря. Стало тепло, но сильный ветер. Небольшой снег весь стаял. В 7 ч[асов] в[ечера] на

фронте открылся салют празднику (156). Били и наши и неприятельские батареи. Глядя на фронт, расположенные в деревне солдаты, тоже начали стрелять залпами и бросать ракеты. Сижу один перед

печкой, скука смертная.

25 декабря. Снег весь сошел. Довольно тепло, но сильный ветер. Утром ходил в церковь, а вечером

ездил в д[еревню] Илишете.

26 декабря. Тихий, теплый солнечный день. Совсем весенний. Ездил в полк. Офицеры продолжают

разъезжаться и теперь осталось не больше 10. Я эвакуируюсь 1-го января. На обратном пути заехал к

полк[овнику] Кудрявцеву. Он тоже на днях уезжает совсем. В полку получил из дому письма. В уезде

анархия и крестьяне дали полную волю своим разбойничьим инстинктам. Усадьбы горят, разграбляются дикой толпой, дерущейся между собой из-за награбленного. Помещики бежали, все

бросив на произвол судьбы. И я теперь стал настоящий пролетарий – ни кола, ни двора. Это «награда»

за трехлетнее служение Родине в рядах армии.

27 декабря. Погода переменилась. Настоящая зима. С утра пошла метель и все покрылось снегом.

Ездил в Илишете, где штаб корпуса. Там все пьяно, как и в полку. Все комитеты пьянствуют ужасно, т[ак] ч[то] солдаты начинают сомневаться: не казенные ли деньги пропивают? Солдаты начинают

вспоминать «буржуйное начальство», офицеров, которые казенных денег не пропивали и не

устраивали такие оргии. В общем «демократическая революционная армия» справляет «победу», мир

и праздники.

28 декабря. Тихий морозный день. Нанесло сугробы снегу. Ездил в д[еревню] Илишете.

29 декабря. Тихий, ясный день. Снег тает.

30 декабря. Тоже. Ездил в полк.

31 декабря. Теплый день. Снег быстро тает. Как только смерклось, начали ходить толпы

ребятишек с поздравлением нового года. Они встают под окном и под звон колокольчиков и бубенцов

поют какие-то песни. Для них в этот день пекут какие-то лепешки, вроде наших «конурков» (157).

Меня пришли тоже поздравлять с колоколами [545] и песнями хозяйские дети. Я им дал сахару и

конфет с чаем. Они от счастья на седьмом небе, т[ак] к[ак] сахару, и тем более конфет они не видят

всю войну. И снова Новый Год. Так быстро пролетел этот бурный революционный год, в течение

которого я потерял все: должность и имение и остался ни с чем. Война окончилась с немцами, но для

нас