Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов

и этих последних – против большевиков, сегодня было назначено

согласительное совещание, имевшее целью примирить стороны. По настоянию большевиков

заседание было назначено в квартире ген[ерала] Щербачева. Конечно, стороны к соглашению не

пришли. Большевики все время что-то оттягивали окончательный разрыв, постоянно прося, то 5, то 10

минут на размышление. Наконец они объявили, что необходимо присутствие ген[ерала] Щербачева.

Ген[ерал] не вышел, т[ак] к[ак] после недавнего крушения его автомобиля был болен. Вдруг пор[учик]

Коренев (124), ни слова не говоря, быстро направился в комнату Щербачева. Его остановил часовой у

двери, которого Коренев оттолкнув [525], хотел войти в комнату. Но в этот момент бросились другие

делегаты заседания и обезоружили пор[учика] Коренева, хотевшего, как после выяснилось, убить

Генерала. Четверых большевиков арестовали: Рошаля (125), пор[учика] Коренева, шт[абс]-кап[итана]

Аксенова (126) и какую-то жидовку. В 6 ч[асов] в[ечера] я пошел в штаб фронта, где служит

контрразведки пор[учик] Г. На улицах провода были оборваны, штаб фронта [526] окружен войсками

и мне стоило много трудов пройти в разведывательное отделение.

9 декабря. Пасмурный день. Снегу нет совершенно и на улицах пыль. В 10 ч[асов] утра я пошел к

Янчевецкому. Со всех концов города тянулись пехотные румынские части. Они направлялись по

шоссе к Соколам, где сегодня предложено обложить кругом большевиков и разоружить.

У Янчевецкого я застал несколько офицеров – это члены офицерского союза. «Ну вы можете здесь

говорить совершенно откровенно о своих целях и намерениях» – сказал он. «Да мне, соб[ственно]

говоря, не об чем вам сказать, а я хотел у вас узнать о целях союза, его организации и т[ому]

п[одобное]. Я же сюда приехал [527] для того чтобы найти какое-либо себе пристанище, т[ак] к[ак]

дальше оставаться в полку невозможно и ехать домой некуда» – ответил я. Янчевецкий мне объяснил, что офицерский союз в данное время находится еще в стадии организации, функционирует под флагом

американского консульства, находясь под покровительством Америки и Англии, откуда и получает

все средства. На днях будет выходить известие этого союза, где меня и просил сотрудничать

Я[нчевецкий], как человека уже опытного в печатном деле. Каждый офицер, поступивший в союз

получает то же содержание, что и в полку. Каждым членом распоряжается союз, отделения [528] которого находятся в различных городах Империи. Союз находится в контакте, политически и тактически, с Украиной, Доном (127) и отнюдь не преследует контрреволюционных

целей, подчеркнул Янчевецкий, вероятно, боясь меня этим напугать. «Возвращение к старому

немыслимо и над всем прошлым мы ставим крест. Наша цель – восстановление в России права, правды и порядка» добавил он. Мне казалось, что он чего-то не договаривает, т[ак] к[ак] цели эти

довольно туманны и он не сказал, какой образ правления в России будет отстаивать союз? Я не

спросил, но мне, кажется, что конституционно-монархический. Я записался в союз, оставил адрес и

обещал быть через недели две-три. От Я[нчевецкого] я пошел в развед[ывательное] отд[еление] штаба

фронта. У штаба пыхтели, готовые отойти, 4 больших грузовика битком набитые украинцами. Все с

ног до головы вооружены. Вперед пошел броневик… украинцы отправлялись на ст[анцию] Соколы на

помощь румынам. Большая толпа солдат, офицеров и частной публики провожала автомобили.

Пообедав в общежитии, я пошел на вокзал, где узнал, что после небольшой перестрелки большевики в

Соколах обезоружены, арестованы главари, а остальные 7000 отправлены на поезде в Россию.

В ожидании поезда, отходящего в 11 ч[асов] в[ечера], я пошел в комнату дежурного офицера на

станции. Я нигде не мог найти офицеров своей дивизии [529], чтобы узнать о положении в полку.

И думал «что-то теперь в нашем полку?» В 10 ч[асов] пришел поезд с севера. Вдруг отворяется дверь

и входит наш командир полка, за ним поручик Червенко (128), еще наших два прапорщика и затем

офицеры Беломорского (129), Двинского (130) и Онежского (131) полков. Тут я узнал, что в полку

переворот и вся дивизия перешла к большевикам. Командиром нашего полка избран писарь

Шурутов (132). Мне офицеры советовали не ездить в полк и рассказали, что [в] ночь с 7-го на 8-ое

декабря они пережили массу жутких минут. Но мне нельзя было не ездить, т[ак] к[ак] у меня не сдан

был аванс в 5000 руб[лей] и остались в полку все вещи. В 11 ½ в[ечера] поезд отходил на север.

К вечеру подморозило и задул сильный ветер. В вагоне 1-го кл[асса] без печей, без освещения и

местами пробитой крышей, был невозможный холод. Пассажиры стукали ногами, хлопали руками, но

все это не помогало и мороз все дальше пробирался по телу. И в таком положении надо безвыходно

пробыть 12–14 часов. Нас в купе было 8 человек: 4 румынских офицера и 4 русских. Румыны, что-то

изредка острили по адресу наших «товарищей», кричавших наруже «крути, Гаврила, наворачивай» (133), а в углу стонал и ежеминутно кашлял старик полковник из какой-то дружины. Он

ежился, кряхтел и что-то рассказывал из войны [18]77 года (134); но за шумом поезда едва был

слышен его старческий, прерываемый кашлем, голос, его никто не слушал.

10 декабря. В 12 ч[асов] в[ечера] поезд пришел в Ицканы и все пассажиры побежали греться на

станцию к печке. Здесь мне надо было долго ждать поезда на Гуру-Хумору (135), но к счастью, выйдя

с вокзала, я встретил полкового почтальона, отъезжавшего в полк. С ним я и поехал. Было снова

холодно и ветер и за 20 верст пути я прямо-таки замерз. Доехав до дер[евни] Куманешти (136), я слез и

пошел пешком до дер[евни] Балаганы, а почтальон поехал дальше, в полк. Мне надо было пройти

верст 5, и я быстро на ходу согрелся. Уже смеркалось, когда я шел по Балаганам, подходя к своему

обозу. Кто-то крикнул со двора одной халупы «Погоны, погоны снять». Я сделал вид, что не

расслышал и, прибавив ходу, пошел дальше. В этот момент я был похож на затравленного зайца, на

человека, поставленного вне закона, над которым мог каждый издеваться совершенно безнаказанно.

Да оно на самом деле и было так. И не только я был в таком положении, а все русское офицерство.

«Как-то, думаю, меня сейчас примут в роте?» И вдруг встречаю своего фельдфебеля. «Ну что, как у

нас в роте?» «Ничего, все благополучно, г[осподин] поручик». «Вы, вероятно, думали, спрашиваю я, что, дескать, сбежал ротный?» «Никак нет, г[осподин] поручик, мы ни на минуту не сомневались, что

вы вернетесь, и когда нам предложили избрать к[оманди]ра, мы сказали, что ждем вас». Григорий

моему приезду был страшно [530] доволен. Кап[итана]