Пустой гроб - Пьер Сувестр

«Ну и растяпа я! — осенило Жюва. — Она расставила все точки на «и»… В чем тогда состоит цель ее визита?»

Жюв ничего не ответил своей собеседнице, потому что сказать ему было нечего; он ограничился еще одним любезным поклоном.

— Слушаю вас, сударыня.

Амели Дро заметно насторожилась, побледнела и выглядела уже не так уверенно.

— Господин Жюв, — начала она после паузы, — я пришла к вам за советом. Я знаю, вы дружите с моим мужем, мне известно также, что мой любовник поручил вам защиту своих интересов, но главное — я знаю, что вы ищете моего сына, поэтому-то я и пришла… Я решилась довериться вам.

Молодая женщина не скрывала охватившего ее волнения. Она была так трогательна, говорила так откровенно, что Жюв от души пожалел ее.

— Вы говорите обо всем без утайки, сударыня, — сказал он, — я отвечу вам тем же. Вы жаждете откровенности, тогда извините меня, если я буду резок. Вы хотите поверить мне свою тайну, я тоже сделаю вам одно признание. Я заранее уверен — вы умеете хранить секреты… Все верно: ваш муж и ваш любовник, каждый со своей стороны, поручили мне найти маленького Юбера… Верно и то, что меня гложут сомнения, не скрою — оба они мне симпатичны. Поверьте, я искренне тронут вашим доверием, вы можете рассчитывать на мою преданность. Главное для меня — беспристрастие и справедливость. Пока я еще не знаю, кто из них виновен — муж ваш или ваш любовник, но, умоляю, если вы почитаете меня человеком порядочным, не просите о снисхождении ни к одному из них…

Жюв путался в словах, но мысль его была ясна; Амели Дро невесело улыбнулась.

— Вы опасаетесь, — спросила она, — что я пришла просить за мужа или за любовника?

— Именно так, сударыня.

Амели Дро вскочила, в гневе срывая с себя перчатки и сама не сознавая, что делает.

— Господин Жюв, — воскликнула она, — боюсь, вы превратно истолковали цель моего визита.

Хриплым голосом, таившим немало боли и невыплаканных слез, Амели Дро продолжила:

— Перед вами не просто женщина, сударь, перед вами мать. Пришла я не за тем, чтобы просить вас пощадить моего мужа или сжалиться над моим любовником. Мне кажется, я одинаково ненавижу их обоих. О, поверьте, пришла я не ради них — ради сына; верните мне его.

«Она говорит чистую правду! — встрепенулся Жюв. — Единственное, что она хочет — вернуть ребенка».

— Не огорчайтесь, сударыня, — ответил Жюв встревоженной матери, — я верну вам сына, я вырву его из рук вашего мужа…

Об остальном Жюв счел за лучшее умолчать.

В конце концов, как знать? — может статься, Амели Дро — искусная комедиантка? Ее вполне мог прислать Себастьян Перрон или Поль Дро, чтобы выведать планы Жюва.

Жюв не любил раскрывать карты перед теми, кто был у него на подозрении, поэтому он был краток:

— Я поклялся распутать это дело, сударыня, а я — человек слова: чтобы вернуть вам сына, я не остановлюсь ни перед чем.

С минуту Амели Дро и Жюв молчали. Молодая дама опустила глаза, по лицу ее нетрудно было догадаться, какая страшная битва разгорелась у нее в душе.

Амели Дро явно колебалась: может ли она полностью довериться Жюву? Сыщик, от которого не укрылись ее сомнения, решил помочь своей собеседнице.

— Не могли бы вы, сударыня, — заговорил Жюв, — сообщить мне какой-нибудь наводящий факт, неизвестную мне деталь? Кого вы подозреваете — мужа или любовника? Кто из них, по-вашему, виновен?

Этих слов оказалось достаточно, чтобы горечь, переполнявшая сердце несчастной матери, выплеснулась наружу — об осторожности она больше не думала.

Она так старалась быть сдержанной, старалась подавить усилием воли обуревавшее ее смятение! Стоило ли так терзать себя, длить эту невыносимую пытку?

— Вы хотите знать, господин Жюв, кого из них я обвиняю? — с жаром заговорила Амели. — Я обвиняю их обоих, оба они бессовестно меня обманывают.

Рыдание сдавило ей грудь. На секунду она умолкла, потом овладела собой, заговорила снова — уверенно, не колеблясь, точно размышляя вслух.

— Господин Жюв, я пришла помочь вашему расследованию и вот что я скажу вам: мой муж и мой любовник — оба жалкие трусы, оба они негодяи, и нужно им только одно — мои деньги.

От удивления Жюв потерял дар речи, он терялся в догадках: что значило это обвинение? Амели Дро тем временем продолжала:

— Вчера днем, господин Жюв, мне нанес визит мой любовник. Этот подлец валялся у меня в ногах и умолял дать ему сто тысяч франков… Он клялся, будто эта сумма необходима, чтобы вернуть мне сына.

Задыхаясь от волнения, Амели достала батистовый платочек и промокнула капли холодного пота, выступившие у нее на лбу. Не дав Жюву вставить ни слова, она заговорила снова:

— Я отказалась дать ему эти деньги; происшедшее было так омерзительно, что я подумала, будто до дна испила чашу стыда… Я ошиблась, господин Жюв. Мужа в тот вечер дома не было, возвратился он поздно, ближе в полуночи; не смыкая глаз, лежала я на диване — обессиленная, в полном отчаянии; если бы в ту минуту муж проявил ко мне хоть каплю жалости, я многое смогла бы простить и, наверное, никогда больше не изменила бы ему. Увы, господин Жюв, муж подошел ко мне, но даже не заметил, что со мной происходит; страшно взволнованный, он кинулся мне в ноги и, точно вторя моему любовнику, стал просить у меня сто тысяч франков, обещая вернуть сына.

Ломая руки, Амели Дро заплакала навзрыд — так плачут от сильного горя и уязвленного самолюбия. На миг мать, оплакивающая сына, исчезла, уступила место женщине, которая стыдится мужа и презирает любовника.

— Негодяи! — восклицала она. — Не знаю, что теперь и думать, чему верить… оба просили у меня одну и ту же сумму, оба пытались меня шантажировать, если уж называть вещи своими именами!.. «Дай мне сто тысяч, и я найду твоего сына», — так сказал Поль Дро. «Дай мне сто тысяч, и мы отыщем Юбера», — пообещал Себастьян… Что мне делать, господин Жюв?.. Что делать? А вдруг эти двое вступили в чудовищное сообщество, сговорились ради бесчестной сделки и в надежде заполучить мои деньги задумали страшное мошенничество: отнять у меня Юбера, а потом принудить выкупить его — выкупить у них.

Обессиленная, Амели Дро снова упала в кресло, закрыла лицо руками. От ярости она дрожала, словно в ознобе, приговаривая:

— Что делать?.. Как поступить?.. Будь я уверена, что, отдав сто тысяч, спасу сына, — о, клянусь вам, я не раздумывала бы ни секунды. Я в таком отчаянии… К чему мне теперь деньги? Что мне делать? Может, уступить, господин Жюв, отдать эти деньги? Но кому? Мужу? Любовнику? Оба они имеют на меня права, и обоих я всей душой ненавижу.

По лицу Жюва нетрудно было догадаться, как взволновал его услышанный рассказ. Он не знал, что и думать.

В очередной раз все гипотезы Жюва потерпели крах.

Сначала он обвинял во всем Себастьяна Перрона, потом обнаружил, что доктор Дро тайком прячет ребенка, и счел судью невиновным. Еще позже, узнав, что хирурга шантажируют, Жюв сказал себе: шантажист — Себастьян Перрон.

Ночь, проведенная сыщиком в засаде, убедила его, что он ошибся. «Поль Дро солгал мне, — решил Жюв, — никакого шантажиста не было. Себастьян Перрон — честнейший человек».

А теперь явилась Амели Дро и разом все запутала.

Амели Дро утверждала, будто и ее тоже пытались шантажировать, она обвиняла одновременно Поля Дро и Себастьяна Перрона.

Было видно, что Жюв совсем растерялся. Не зная, на что решиться, он медленно проговорил:

— Вы не должны никому ничего платить, сударыня. Таким путем сына вы не получите. Сто тысяч франков не такая уж большая сумма… Поддадитесь раз — будете платить все время… Первый взнос лишь подогреет аппетиты этих мошенников. Запаситесь терпением… Выжидайте… Вы очень несчастны, сударыня, — добавил Жюв, стараясь говорить как можно мягче. — Жизнь заставляет вас жестоко расплачиваться за легкомысленную неосторожность юных лет… Я всей душой вам сочувствую. Не отчаивайтесь, сударыня; вы не доверяете более ни мужу вашему, ни любовнику, но у вас есть друг, на которого вы можете положиться. Этот друг искренен, он будет беспредельно вам предан… Я прошу оказать мне честь и позволить стать для вас таким другом.

Глава семнадцатая

ЧТО ПРИДУМАЛ МИНЬЯС

В тот вечер в ресторане «Фазан» было не протолкнуться, публика собралась роскошная, элегантная.

Зимой и весной этот известный ресторан на бульваре Мадлен посещали избранные завсегдатаи, сюда наведывались самые хорошенькие парижанки, принадлежащие к разным общественным слоям, а те, кто сопровождал их, непременно были чем-то знамениты, за ними всегда следовал легкий шепоток — на ушко передавали друг другу их имена, рассказывали приключившиеся с ними истории.

Примерно в половине девятого к столику с табличкой «занято», который весь вечер героически отстаивал метрдотель, подсели двое мужчин.