О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

людей со всего мира, явления негров в столице и с появлением через 9 месяцев чёрненьких детишек. Но всё это прошло мимо меня: я работал…

А ещё произошло событие: со всех постов сняли маршала Георгия Жукова, состоялся запуск искусственного спутника (бип-бип!..), открытие в Москве театра «Современник», выход на экраны фильма «Высота», и страна с энтузиазмом запела «Не кочегары мы, не плотники…». Нет, я работал в системе Мосхлебторга. Старая-престарая песенка: «Купите бублички!..»

1958 год – 25/26 лет. Жизнь без кардинальных изменений

В стране всё время что-то происходило. 29 июня был открыт памятник Маяковскому, и молодёжь стала кучковаться вокруг него и читать стихи, пока милиция не прекратила эти «безобразия». В октябре началась вакханалия по поводу присуждения Борису Пастернаку Нобелевской премии: как посмел издать на Западе свой роман «Доктор Живаго». Травля поэта шла и от власти, и от народа. «Я Пастернака не читал, но считаю…»

Борис Леонидович находился в шоке: «Я пропал, как зверь в загоне…» И недоумевал:

Что же сделал я за пакость,

Я, убийца и злодей?

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

Спустя ровно 50 лет вышла моя книга «Золотые перья» (литературные судьбы, 2008), и в ней был очерк или эссе о Борисе Пастернаке – «Заложник времени».

Но в 1958 году не переживал за поэта, и если быть честным до конца, то больше переживал за себя, ибо моя первая работа не являлась твёрдой почвой под ногами. Конечно, полуголодные студенческие годы остались позади, зарплата позволяла худо-бедно как-то существовать. Плюс пошли неучтённые торговые денежки, которые можно назвать стихийным перераспределением неофициальных доходов: после каждой инвентаризации в магазинах бухгалтеру, кто сводил концы с концами, полагался небольшой бонус. Так функционировала советская торговля (о других отраслях не в курсе дела). Короче, стало явно полегче.

Легче, но не веселее и не комфортнее. Работа-деньги-семья – всё было серым и будничным и засасывало, как болото. Спасали от быта друзья, футбол, книги. А в их отсутствие «Мендельсон не тот!» – была в ходу такая странная присказка.

Работал уже не на Полянке, а в Хрустальном переулке, рядом с ГУМом и Кремлём. Обедать часто приходилось ходить в ГУМ, там была какая-то столовка…

Но в Хрустальном переулке в скопище Центральной конторы просидел недолго, и меня перевели в кондитерский магазин № 51 на Пятницкой улице, там был свой бухгалтер, а я вёл свой куст магазинов. Мне, как сластёне, страшно повезло: и директор, и почти все продавцы меня любили (молодой мужчина!) и закармливали конфетами, редкими шоколадными, которые не всегда были в продаже. И я собрал большую коллекцию фантиков, подарил дочке, а она её куда-то выбросила, по поводу чего я очень переживал…

Какое-то время на Пятницкой было хорошим периодом жизни: работа спорилась, чай с конфетами (мечта Осипа Мандельштама), никто не дёргал. А рядом был Радиокомитет, в котором мне позднее пришлось поработать.

Дневник не вёл, но продолжал баловаться стихами и попробовал себя в жанре эпиграмм и посвящений. Вот две «штуки»:

В мифологии героем

Долго славился Антей.

Ну, а в шахматах не скроем:

Свой герой – Давид Бронштейн.

* * *

Летописец сказал, что ноне

Большой величиной

На шахматном небосклоне

Является Корчной.

А теперь приведу настоящие стихи и некоторые записи из спорадического дневника.

19 февраля

День на день похож, как две капли,

Что текут с отсыревшей стены.

Унывать не способен лишь Чаплин,

Ну, а мы этим очень грешны.

Засосёт где-то там в пояснице,

И так тошно – глаза бы закрыл,

Хоть в потёмках видений укрыться

Ото всех опаскудевших рыл.

Каждый день лишь топтанье на месте,

Каждый день – суета из сует.

И из сотни не встретишь, кто честен,

А из тыщи – кто был бы поэт.

Вот и снова брюзжишь спозаранок,

Недовольно наморщив бровь,

Это там, на страницах романов,

Честность, искренность и любовь…

6 марта

«Предупреждаю вас: легких трудовых дорог нет и в ближайшее время не предвидится…» – как-то в газете высказался писатель Евгений Пермяк. Увы, каждому. Как я написал одной продавщице нашего кондитерского магазина: «И нужно без остановки / Кружиться, как стрекозе, / Руками своими ловкими / Вязать „Трюфеля“ и „Безе“».

15 марта

Написал стихотворение «Уж март…». Эпиграфом взял строки Афанасия Фета.

Но верь весне! Её промчится гений,

Опять теплом и жизнию дыша,

Для ясных дней, для новых откровений

Переболит скорбящая душа.

Афанасий Фет

Уж март с грачами и мимозой

Прельстил весенней теплотой.

Прощай, недобрые морозы

И воздух, гулкий и литой.

Идёт весна, её походка

Звенит в весёлых ручейках

И в проводах, гудящих чётко,

В взметённых белых облаках.

И невозможно удержаться,

Чтоб не смеяться и не петь,

Ходить и просто наслаждаться,

И видеть всё, и просто млеть.

27 марта

Дневник что-то не идёт. Застопорилась машина…

18 апреля

Оле 4 года. Склонна к анализу: «Сломали лифт быстро, а делают медленько». А у меня новая общественная напасть: избрали заместителем секретаря комитета комсомола Центральной конторы по оргвопросам. «Дышите глубже: вы взволнованы!» Снова жизнь – сплошной Комсомольск-на-Амуре. А здоровье уже не то…

24 апреля

Не могу писать. Ни рассказов, ни стихов, ни вести дневник. Дело дрянь.

* * *

Так и пролетел, прополз, прошмыгнул 1958 год. Ничего особенного, экстраординарного не произошло. Рабочие будни. Домашнее прозябанье. И всё это отражалось в метафорических стихах, вот концовка одного из них «Так ведётся из дальних веков…» (2 января):

…Что мне жизни бессмысленный бег –

Состязанье на резкость и скорость,

Когда над головой целый век

Кличет беды Эдгара По – вский ворон.

Нет, я правду напрасно искал,

Поклонялся напрасно святыням.

Только издали мнился кристалл,

А вблизи был лишь призрачный иней.

Ну, давай же, топор заноси,

Эй, палач, не томи ожиданьем.

Дорогая, меня ты