Ошибка «2012». Мизер вчерную - Мария Семенова

— Ну и что всё это значит? — требовательно спросила она. — Да объясните же, наконец!

— Леди, это значит, что вашему мужу и его друзьям грозит опасность, — мрачно ответил Макгирс. — Впрочем, не удивлюсь, если операцию в последний момент отменят. У нас ведь чрезвычайное происшествие… а, ладно! Короче, бесследно пропали Главный и его первый заместитель. Кто его знает, что теперь решат в Вашингтоне…

— В каком это Вашингтоне? — повернулся к нему Николай. — У нас что тут, Канзасщина? Оклахомщина?..

— Ну, в некотором смысле, — кивнул Генри Макгирс. — Как это говорите вы, русские, кто оплачивает счёт, тот и музыку заказывает.

— Ага, похоронный марш, — взъерошил бороду Николай и нехорошо ощерился. — Ладно, чего языком чесать, надо ребятам дать знать! Когда хоть эти ваши свою грёбаную операцию собирались начать?

И глянул на Макгирса так, что тот сглотнул, опустил глаза и отозвался не сразу:

— Право, точно не знаю. Я простой пожарник и далеко не всеведущ…

— Кстати, сэр Генри, — мягко заметил по-английски Доктороу, — может, вам не стоит с нами ехать? Этот человек, похоже, знает дорогу и сумеет нас проводить. Вы же слишком многим рискуете. Я никогда себе не прощу…

— Дорогой сэр Робин, знаете, как говорят здесь, в России? — невесело усмехнулся Макгирс. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Вы сами упоминали моих предков, ходивших грудью на врага… Что-то мне подсказывает — сейчас как раз такой случай. И потом, на базе у нас такой кавардак, что как бы не угодить под раздачу. А припрут к стенке — буду стоять на том, что решал с вами вопросы наследства.

— Короче, пакуем вещи. Сбор через десять минут, время пошло, — распорядился бородатый Николай и, словно подавая пример, с лязгом открыл бронированную дверь в свою комнату.

Вскоре оттуда послышались шаги, шорох бумаги, скрип кроватных пружин и мягкое клацанье металла. Очень напоминавшее Посвящённым звук плавно передёргиваемого затвора.

— Я пошёл, буду ждать внизу, — заторопился Макгирс.

Кинулась к себе Тамара Павловна.

Поспешно разошлись джентльмены.

На время в гостинице настала тишина, только в номере у бородатого всё шуршала бумага, клацал металл и раздавалось зловещее бормотание:

— Я вам, суки, покажу Вашингтон! Будете при слове «Пещёрка» Сталинград вспоминать!..

Кончив сборы, Коля запер дверь и с огромной сумкой на плече вышел наружу. На парковке его ждала «Газель» — белая, словно рано поседевшая от непосильных трудов. Тут же стоял мотоцикл «ИЖ-Юпитер» с коляской, на нём по-ковбойски, боком, сидел Макгирс в пожарной каске с забралом. Очень скоро из дверей показалась Тамара Павловна и за ней — английские гости.

— Значит, так, — начал Коля Борода. Голос приходилось форсировать, ибо туман приглушал звуки. — Я еду первым, «Юпитер» за мной, «Патриот» замыкающим. Включить ближний, не отставать; если что — сигналить. По машинам! Тронулись!

Макгирс привычно лягнул «Юпитера». Тамара Павловна, перекрестившись, повернула единый с иммобилайзером ключ — слава Тебе Господи, успешно. Вспыхнули фары, и колонна тронулась, упираясь короткими столбами света в стену тумана. Призрачная вереница бесформенных теней, уползавшая в слепое никуда…

Когда проехали больницу, автозаправку и подстреленный указатель, с туманом неожиданно что-то произошло. По нему как будто пробежала дрожь, словно это было живое существо, принявшее смертельную рану. Раздался утробный гул, почва под колёсами дрогнула… и молочно-белая плотная пелена начала на глазах редеть. Истаивать. Уползать прочь. Словно где-то лениво завертелись лопасти исполинского вентилятора…

На просёлке туман уже был не белым киселём, а так, лёгкой дымкой, символической вуалью. Коля Борода сильнее надавил на газ и мысленно обратился к машине: «Ну, парнокопытная, не выдай. Дотащи как-нибудь. Последний раз, может».

Кажется, времена в самом деле приближались поганые. Давеча вот Краева торкнуло, чтобы увозили детей, а теперь вот заявляется этот Макгирс и толкует о какой-то там мокрушной операции. И ведь по глазам видно, по всему языку тела — не врёт. Дожили, короче. Теперь на пещёрских болотах делами рулят америкосы. Мокрыми, такую мать! Добро бы ещё Москва, так ведь нет, Вашингтону что-то понадобилось, едрить его в дышло. Да хрен с ним пока, сейчас надо просто гнать что есть силы и о постороннем не думать. Надо предупредить своих. Краева, Матвея Иосифовича, Наливайко того же. Будем живы — разберёмся и с Америкой. Будет Аляску в отплату отдавать, ещё подумаем, не добавить ли Калифорнию[112]…

Пока Борода катил головным и вынашивал планы страшной мести Америке, Тамара Павловна, вспотевшая и сосредоточенная, не отрывала глаз от кормовых огней «Юпитера» и «Газели». О’Нил и Доктороу молча сидели сзади. Поездка в непостижимую Россию подкидывала британцам всё новые впечатления. Вот машины свернули с трассы на грунтовую дорогу — ни фонарей, ни обочин, только ямы и бугры. Да ещё лес, заглядывающий непосредственно в окна. Вот-вот выскочат то ли русские волки, то ли заблудившиеся во времени партизаны… то ли вовсе неведомо кто. Сплошная мечта адреналинового наркомана. Впрочем, нет, любой вменяемый экстремал-выживальщик отсюда сразу сбежал бы…

Однако ничего. Русский джип, не рассыпавшись, заполз в конце концов в какое-то селение, судя по всему давно заброшенное. Ни уличного освещения, ни запаркованных машин, ни дымков от каминов… совсем ничего. Только покосившиеся заборы, ветхие дома да бурьян во дворах в полный человеческий рост. Пресловутыми возможностями из надписи на пакете здесь даже не пахло. Пахло сыростью, болотом, запустением, как в плесневелом, халтурно построенном погребе. Неужели это и есть исконный русский дух?

«Прямо Есенин: „Низкий дом мой давно ссутулился, старый пёс мой давно издох…“ — Следуя за мотоциклом Макгирса, Тамара Павловна миновала сгнившие ворота, въехала во двор и остановилась у кособокого, чёрного от времени сарая. — Грехи наши тяжкие. А раньше здесь небось хорошо было…»

Она с горечью осознала, что в последние два дня только и делала, что досадовала и стыдилась перед англичанами. За «профессорскую» квартиру в две смежные комнаты, за ублюдочный «Патриот», за непрезентабельную гостиницу… а теперь ещё и за эти мёртвые дома. За всю нашу нищету, убожество, мздоимство, лень, разгильдяйство и бесконечный бардак. За спесь, чванство, алчность, продажность, злобу и ненависть к ближним. «А ведь мы, если глянуть в корень, совсем не такие. Мы по большому счёту работящие, добрые и гостеприимные. Нам просто в этой жизни не повезло… — И одёрнула себя: — Ага, как же, квартирный вопрос нас испортил!..»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});