Принцессы Романовы: царские дочери - Марьяна Скуратовская

Государь был склонен к строгости и аскетизму в быту и так же воспитывал своих детей. Пока они оставались маленькими, у них были весьма скромный гардероб, простая обстановка комнат, и даже на стол в царской семье подавали пищу скромную, простую и здоровую. Зато образование детям дали самое лучшее: чего только стоят фамилии учителей – Жуковский, Плетнев!

И не зря старались. У Александра I детей так и не появилось. Константин отказался от претензий на престолонаследие ради того, чтобы развестись с нелюбимой Анной Саксен-Кобургской и жениться на обожаемой им графине Жанетте Лович. Александру действительно пришлось править страной. Он вошел в историю под именем Александра II Освободителя.

Но прежде на престол взошел его отец Николай I, прозванный Палкиным.

* * *

Возвращаясь к детским годам трех великих княжон, необходимо снова обратиться к воспоминаниям Ольги Николаевны:

«В память моего посещения монастыря в Новгороде, игуменья Шишкина подарила мне крестьянскую избу, внутренность которой была из стекла, а мебель расшита цветным бисером. Кукла с десятью платьями, изготовленными монахинями, находилась в ней. Почти одновременно с этим подарком, Папа подарил нам двухэтажный домик, который поставили в нашем детском зале. В нем не было крыши, для того, чтобы можно было без опасности зажигать лампы и подсвечники. Этот домик мы любили больше всех остальных игрушек. Это было наше царство, в котором мы, сестры, могли укрываться с подругами. Туда я пряталась, если хотела быть одна, в то время как Мэри упражнялась на рояле, а Адини играла в какую-нибудь мною же придуманную игру. По возрасту я была между ними обеими: на три года моложе Мэри, на три старше Адини и часто чувствовала себя немного одинокой. Я начала уже отдаляться от мирка игр Адини, в то время как не могла еще подойти к миру взрослых, к которому, в свои четырнадцать лет, уже принадлежала Мэри. Мои сестры были жизнерадостными и веселыми, я же серьезной и замкнутой. От природы уступчивая и стараясь угодить каждому, я часто подвергалась нападкам Мэри и высмеивалась ею, не умея защитить себя. Я казалась себе глупой и простоватой, плакала по ночам в мою подушку и стала представлять себе, что я совсем не настоящая дочь своих родителей, а подменена кормилицей моей молочной сестрой…

В детском зале, где стоял наш игрушечный домик, нас учила танцам Роз Колинетт, дебютировавшая в Малом Гатчинском театре. Мы упражнялись в гавоте, менуэте и контрдансе вместе с Сашей и его сверстниками. После этого бывал совместный ужин и, вместо неизменного рыбного блюда с картофелем, нам давали суп, мясное блюдо и шоколадное сладкое. Зимой 1833 года эти веселые уроки прекратились оттого, что Мэри исполнилось пятнадцать лет и она переселилась от нас в другие комнаты.

По обычаю, в одиннадцать лет я получила русское придворное платье из розового бархата, вышитого лебедями, без трэна. На некоторых приемах, а также на большом балу, в день Ангела Папа, 6 декабря, мне было разрешено появляться в нем в Белом Зале. Когда мы в него входили, все приглашенные уже стояли полукругом. Их Величества кланялись и подходили к Дипломатическому корпусу. Папа открывал бал полонезом, ведя старшую чином даму Дипломатического Корпуса. В то время это была прелестная графиня Долли Фикельмон, жена австрийского посланника. За ними шли Мама с дядей Михаилом, затем я, под руку с графом Литта. Он был Оберкамергером, рыцарем Мальтийского Ордена и бежал в царствование Павла I из Италии в Россию. Человек этот был громадного роста и говорил низким басом, с сильным итальянским акцентом. Ввиду того, что он был Председателем Комиссии по постройке церквей, мне было велено навести разговор на эту тему, что я, с грехом пополам, и выполнила. В девять часов, когда начинался настоящий бал, я должна была уходить спать. Мне надлежало попрощаться с Мама, которая стояла в кругу стариков у ломберных столов. В то время как я повернулась, чтобы уйти в сопровождении своего пажа (его звали Жерве и он был немногим старше меня), до меня донеслись слова Геккерна, нидерландского посла, обратившегося к Мама: „Как они прелестны оба! Держу пари, что перед сном они еще поиграют в куклы!“ Я с моим пажом! Эта мысль показалась мне невероятной, стоявшей вне моих представлений. Этот Геккерн был приемным отцом Дантеса, убившего на дуэли нашего великого поэта Пушкина.

Петр Соколов. Великие княжны Александра Николаевна и Ольга Николаевна в маскарадных костюмах

Во время Масленицы при Дворе был устроен большой костюмированный бал на тему сказки „Аладдин и волшебная лампа“. В Концертном зале был поставлен трон в восточном вкусе и галерея для тех, кто не танцевал. Зал был декорирован тканями ярких цветов, кусты и цветы освещались цветными лампами, волшебство этого убранства, буквально, захватывало дух. В то время, глазу еще непривычны были такие декорации, которые мы теперь видим на каждой сцене. Мэри и я появились в застегнутых кафтанах, шароварах, в острых туфлях и с тюрбанами на головах; нам было разрешено идти за Мама в полонезе. Какой блеск, какая роскошь азиатских материй, камней, драгоценностей. Я могла смотреть и искренне предаться созерцанию всего этого волшебства, без того, чтобы надо было думать об обязанностях или правилах вежливости. Карлик с лампой, горбатый, с громадным носом был гвоздем вечера. Это был Григорий Волконский, сын министра Двора, будущий муж прелестной Марии Бенкендорф. Этот бал остался в моем воспоминании кульминационным пунктом зимы 1833 года.

Теперь как-то трудно себе представить, как часто наш Двор менял свое местопребывание между маем и октябрем месяцем. Весной мы проводили несколько дней на Елагином, чтобы избежать уличной пыли, затем Царское Село, переезд на июль в Петергофский Летний Дворец и, наконец, из-за маневров, Гатчина или Ропша с ураганом светских обязанностей: приемы, балы, даже Французский театр в маленьком деревянном доме. Мы видели эту блестящую жизнь, конечно, в своем детском понимании, или когда мы сопровождали Родителей, или же, в свободные часы, на подоконниках и слушая доносившуюся к нам музыку…

Саша и Мэри уже в течение целого года выезжали и много танцевали. Мама, выглядевшая старшей сестрой своих детей, радовалась тому, что может веселиться с ними вместе. Папа терпеть не мог балов и уходил с них, уже в двенадцать часов, спать, в Аничкове чаще всего в комнату рядом с бальной залой, где ему не мешала ни музыка, ни шум. В этой нелюбви Папа к балам и танцевальным вечерам много был виноват дядя Михаил, который не желал, чтобы офицеры приглашались на них по своим способностям к танцам, а чтобы, напротив, этими приглашениями поощрялись бы их усердие и успехи в военной службе. Но когда на балах не было хороших танцоров – не бывало и дам. В тех случаях, когда удавалось сломить упорство дяди Михаила, он появлялся в плохом настроении, ссорился с Папа и для Мама всякое удовольствие бывало испорчено…»

* * *

Еще в раннем детстве великие княжны радовали взоры окружающих своей совершенно ангельской наружностью. Но прелестные дети попадаются куда чаще, чем привлекательные взрослые. Однако когда девочки начали подрастать, стало понятно, что все три станут красавицами.

Красивая принцесса – это большая редкость. В католической Европе такие рождались раз в сто лет: из-за близкородственных браков. И вообще считались скорее сказочными персонажами. Однако в России хорошенькие и даже красивые великие княжны попадались практически в каждом поколении. Красивы были великие княжны Александра Павловна и Елена Павловна, сестры императора Николая I. И дочери Николая тоже были по-настоящему красивы, причем все три. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на их портреты, созданные разными художниками, но все до единого запечатлевшие тонкие лица, точеные черты, большие глаза – классическую красоту, которая была как раз в моде в ту эпоху. Когда строился Исаакиевский собор, бронзовым ангелам на крыше придали узнаваемые черты великих княжон. И на постаменте памятника Николаю I тоже сидят три дочери императора и их царственная матушка, изображая Правосудие (с весами), Силу (с мечом), Мудрость (с зеркалом) и Веру (с крестом и Библией).

Александру Николаевну и Ольгу Николаевну «тиражировали» чаще, чем Марию: она считалась менее привлекательной. Слишком высокий лоб, да и подбородок тяжеловат – на всех портретах она выглядит волевой и энергичной. Особенно интересны в этом отношении парные скульптурные портреты Марии Николаевны и Николая I, созданные Христианом Даниэлем Раухом и хранящиеся в Эрмитаже. Они наиболее точны анатомически – и достаточно на них взглянуть, чтобы стало ясно: Мария Николаевна была просто копией своего отца и ничего не взяла от утонченной, хрупкой матери. Правда, она все равно считалась красавицей, ибо действительно выделялась на фоне других барышень из лучших семей России.