Предпоследняя правда - Филип Дик

Девочка улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Внешне Эди Келлер казалась совершенно нормальной, физические уродства отсутствовали. Черт побери, как жаль, что у него нет рентгеновского аппарата. Поскольку…

Вслух он сказал:

— Расскажи мне побольше о своем братишке.

— Ну, — ответила Эди Келлер тонким голоском, — я все время разговариваю с братишкой, и иногда он отвечает, но чаще всего он спит. Да он почти все время спит.

— А сейчас он тоже спит?

Девочка немного помолчала.

— Нет, сейчас он не спит.

Поднявшись и подойдя к ней, доктор Стокстилл спросил:

— А ты не можешь мне показать где именно он находится?

Девочка указала на левую часть тела, куда-то, насколько он понял, в район аппендикса. Болело у нее именно там. Как раз поэтому девочку и привели к нему — Бонни и Джордж были встревожены. Они знали о существовании братика, но считали его воображаемым, выдуманным товарищем по играм, составлявшим компанию их дочери. Доктор и сам поначалу так считал, поскольку Эди была единственным ребенком в семье, — он это знал — но она упорно продолжала говорить о братишке. Биллу было столько же лет, сколько и ей. И, само собой, как она сообщила доктору, родился он одновременно с ней.

— Почему же само собой? — спросил он, начиная осмотр — родителей девочки он отправил в соседнюю комнату, так как малышка в их присутствии была слишком замкнутой.

Эди, как всегда серьезно и спокойно, ответила:

— Потому что он мой брат-близнец. Как же иначе он бы мог быть внутри меня? — Подобно курице испанского чревовещателя она говорила твердо и уверенно — она тоже знала свое дело.

За послевоенные годы доктор Стокстилл имел дело со многими мутантами, со множеством странных и экзотических вариантов человеческих особей, которые теперь под гораздо более спокойным — хотя и затянутым дымкой небом — буквально процветали. Чем-либо удивить доктора было очень трудно. Но вот такое — ребенок, девочка, у которой в паховой области обитает братишка-близнец! Билл Келлер находился внутри нее вот уже семь лет, и доктор Стокстилл, слушая малышку, верил ей; он знал, что такое возможно. Это был не первый случай такого рода. Если бы у него был рентгеновский аппарат, он бы наверняка увидел маленькое сморщенное тельце, размером, скорее всего, не больше крольчонка. В принципе, он мог бы определить его наличие и на ощупь… он начал осторожно пальпировать ее бока и живот, и буквально сразу нащупал нечто твердое. Да, головка в нормальном положении, тело целиком в брюшной полости, с ручками и ножками. Когда-нибудь девочка умрет, тогда сделают вскрытие и обнаружат крошечного морщинистого мужчину, возможно с седой бородой и совершенного слепого… ее брата, размером по-прежнему не больше крольчонка.

Вообще то, Билл в основном спал, но время от времени они с сестренкой разговаривали. О чем же они говорили? Что вообще он мог знать?

На этот вопрос у Эди был ответ.

— Ну, он не очень много знает. Он ничего не видит, но думает. Вот я и рассказываю ему о том, что творится вокруг, поэтому он всегда в курсе дела.

— И чем же он интересуется? — спросил Стокстилл. Он уже закончил осмотр; с тем скудным набором инструментов и возможностей для проведения анализов больше ничего сделать было нельзя. Во всяком случае, правота девочки подтвердилась, и это было уже что-то. Вот только он не смог взглянуть на эмбрион, или извлечь его — последнее вообще решительно исключалось, хотя и было бы желательно.

Эди подумала и ответила:

— В общем, больше всего он любит слушать про еду.

— Про еду! — с удивлением переспросил Стокстилл.

— Ага. Вы же знаете, он сам есть не может. Вот он всегда и просит меня рассказывать, что я ела на обед, поскольку, в конце концов, пища до него все же доходит… так или иначе. Иначе как бы он мог жить, верно ведь?

— Верно, — согласился Стокстилл.

— Он получает ее от меня, — продолжала Эди, натягивая кофточку, и медленно застегивая ее. — И хочет знать, что именно ему достанется. Особенно ему нравится, когда я ем яблоки или апельсины. А еще… он любит слушать разные истории. Например, про разные места. Особенно, про далекие, вроде Нью-Йорка. Мама рассказывает мне про Нью-Йорк, а потом я пересказываю ему. Он мечтает когда-нибудь побывать там, и посмотреть на что это похоже.

— Но ведь он не может смотреть?

— Зато я могу, — возразила Эди. — Это почти одно и то же.

— Ты, видно, очень заботишься о нем, да? — спросил глубоко тронутый Стокстилл. Для девочки это было нормально, ведь она прожила с этим всю жизнь, и другой жизни просто не мыслила. «Не существует такого понятия, — вдруг осознал он, — как „противоестественное“. Это просто вопреки всякой логике. В каком-то смысле нет никаких мутантов, никаких биологических аномалий, разве что в статистическом смысле. Да, конечно, ситуация необычная, но она не должна нас пугать, напротив, мы должны радоваться. Жизнь хороша сама по себе, и это одна из форм ее проявления. Здесь нет ничего особенно болезненного, жестокого, нет никакого страдания. На самом деле, реальны лишь нежность и забота».

— Вот только боюсь, — неожиданно сказала девочка, — что он когда-нибудь умрет.

— Не думаю, — сказал Стокстилл. — Скорее всего, он будет расти. А это может вызвать проблему — твоему телу станет трудно вмещать его.

— И что же тогда будет? — Эди уставилась на него своими большущими темными глазенками. — Он что — тогда родится, что ли?

— Нет, — ответил Стокстилл. — Для этого он помещается не там, где надо. Придется извлекать его хирургическим путем. Вот только… жить он не сможет. Он может жить только так, как живет сейчас — внутри тебя. — «Паразитировать на тебе», — подумал доктор, но вслух говорить не стал. — Ладно, будем волноваться об этом, когда придет время, — сказал он, погладив девочку по голове. — Если оно придет, конечно.

— А мама с папой не знают, — сказала Эди.

— Понимаю, — ответил Стокстилл.

— Я рассказывала им о нем, — продолжала Эди, — но… — Она рассмеялась.

— Ни о чем не беспокойся. Продолжай поступать, как поступала всегда. Все уладится само собой.

Эди сказала:

— Я рада, что у меня есть братишка. С ним мне не так одиноко. Даже когда он спит, я все равно чувствую его присутствие, знаю, что он со мной. Это вроде того, будто у меня внутри ребеночек. Конечно, я не могу катать его в колясочке, пеленать его и все такое, зато могу с ним разговаривать, и это просто здорово. Вот, например, я рассказывала ему о Милдред.

— А кто такая Милдред? — озадаченно спросил он.

— Ну, вы же наверняка знаете. — Девочка улыбнулась такой его неосведомленности. — Это же та девушка, которая все возвращается и возвращается к Филиппу, и портит ему жизнь. Мы про них слушаем каждый вечер. Спутник.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});