Предпоследняя правда - Филип Дик

— Могу тебе сказать, что он еще продает.

— Небось, английские трубки?

— Да, их тоже. — Харди понизил голос. — Фотки с девочками. В разных там позах… ну, сам понимаешь.

— Не может быть! — прошептал Стюарт, воображение которого тут же разыгралось. — Ушам своим не верю.

— Богом клянусь. Самые что ни на есть довоенные календари с девочками, начиная с 1950 года. Само собой, они стоят целое состояние. Слыхал, будто за плейбоевский календарь 62-го года отвалили целую тысячу серебряных долларов. Правда, это было где-то далеко на востоке — то ли в Неваде, то ли где-то в тех краях. — Харди явно загрустил, взгляд его теперь был устремлен в пространство, и он явно забыл о своем капкане.

— В том магазине, где я работал до Бомбы, — сказал Стюарт, — в телевизионном, в мастерской стенки были просто увешаны такими календарями. Но, само собой, они все сгорели. — По крайней мере, так я всегда считал.

Харди рассеянно кивнул.

— Представьте себе человека, который копался бы в каких-нибудь развалинах, и вдруг наткнулся на остатки склада с календарями с девочками. Представляете? — Его мозг сейчас работал как бешеный. — Сколько бы он мог заработать? Миллионы? Ведь он мог бы получить за них недвижимость… да что там! Он мог бы приобрести целое графство!

— Это точно, — кивнул Харди.

— То есть, я хочу сказать, что он стал бы сказочно богат. Ходят слухи, будто их снова понемногу начали печатать где-то на Востоке, вроде бы в Японии, но только качество совсем никакое.

— Точно, я такие видел, — подтвердил Харди. — Топорная работа. Просто искусство их изготовления практически кануло в небытие. Утраченное, одним словом, искусство. Причем, возможно, навсегда.

— А вам не кажется, что это результат отсутствия соответствующих девушек? — заметил Стюарт. — У нас же теперь все такие тощие, беззубые. Сами посудите, какие можно делать календари, когда у большинства девушек тело покрыто шрамами от радиационных ожогов, и они совсем беззубые?

Харди разумно заметил:

— Думаю, подходящие девушки имеются. Правда, не знаю где — может в Швеции, или Норвегии, а может и вообще где-то у черта на куличках… типа на Соломоновых островах. Я убежден в этом потому, что так говорят моряки с приходящих к нам судов. Но я с тобой согласен в одном: ни в Штатах, ни в Китае, ни в России, короче, в тех странах, куда упали бомбы, их днем с огнем не сыщешь.

— А может мы смогли бы их отыскать, — спросил Стюарт. — Тогда можно было бы начать свой бизнес.

После некоторого раздумья, Харди ответил:

— Пленки для съемок больше нет. Не осталось химикатов для ее обработки. Хорошие камеры в большинстве своем были либо уничтожены, либо пропали. Кроме того, большими тиражами печатать календари негде. Но, даже, если тебе и удастся их отпечатать…

— Но все же, если бы кому-нибудь удалось бы отыскать девушку без ожогов и с хорошими зубами, ну, знаешь, с такими, какие у них были до войны…

— Знаешь, могу сказать, какой можно бы было организовать хороший бизнес. Я много об этом думал. — Харди задумчиво разглядывал Стюарта. — Иголки для швейных машин. За них можно назначать любую цену, какую угодно.

Стюарт встал и, размахивая руками, принялся расхаживать по мастерской.

— Послушайте, я чувствую, когда светит реальное дело, а такого я уже наелся до отвала. Меня больше не интересует торговля вразнос — я сыт ей по горло. Я уже продавал алюминиевые кастрюли, сковородки, энциклопедии, потом телевизоры, а теперь вот торгую этими капканами. Не спорю, капканы хорошие, и люди их здорово покупают, просто чувствую, что мне предстоят более крупные дела.

Харди лишь нахмурился и невразумительно хмыкнул.

— Я вовсе не хотел обижать вас, просто мне хочется приподняться. Иначе я не могу: ты или растешь, или хиреешь, а может и попросту спиваешься. Война отшвырнула меня на годы назад, впрочем, как и всех нас. Сейчас я там же, где был и десять лет назад, и ничего хорошего в этом не вижу.

Харди, задумчиво почесал нос и спросил:

— Интересно, а что же у тебя было на уме?

— Ну, например, вдруг бы я нашел мутировавшую картошку, которая смогла бы прокормить всех на свете.

— Всего одну картошку?

— Нет, конечно, я имею в виду новую разновидность картофеля. Не исключено даже, что я мог бы стать великим селекционером — навроде Лютера Бербанка. Сейчас ведь наверняка повсюду появились миллионы растений-мутантов — во всяком случае, судя по тому, сколько мутантов животных и людей появилось здесь, в городе.

Харди заметил:

— Может, тебе бы даже удалось найти разумные бобы.

— Я вовсе не шучу, — спокойно ответил Стюарт.

Они несколько мгновений молча смотрели друг на друга.

— Собирать гомеостатические капканы, уничтожающие мутировавших кошек, собак, крыс и белок, — наконец заметил Харди, — это истинная услуга человечеству. А ты рассуждаешь как ребенок. Может и коня нашего съели, пока ты шлялся по Сан-Франциско…

В комнату вошла Элла Харди и объявила:

— Обед готов, пошли за стол, пока все горячее. Сегодня у нас запеченная тресковая голова, и чтобы купить ее мне сегодня целых три часа пришлось отмучаться в очереди.

Мужчины поднялись.

— Пообедаешь с нами? — спросил Харди Стюарта.

При мысли о запеченной рыбьей голове у Стюарта просто слюнки потекли. Он был не в силах отказаться, поэтому просто кивнул, и последовал за миссис Харди в кухню, заодно представлявшую собой и столовую на задней половине дома. Он уже с месяц как не пробовал рыбы — в Заливе ее почти не осталось, поскольку большая часть косяков ушла и больше так никогда и не вернулась. А те, которых время от времени все же выуживали, частенько оказывались радиоактивными. Но это, в принципе, большого значения не имело, поскольку люди постепенно приучились есть и таких. Теперь люди вообще готовы были есть все что угодно, поскольку это стало вопросом выживания.

Дочка Келлеров, дрожа от страха, сидела на смотровом столе, и доктор Стокстилл, ощупывая ее худое бледное тельце, вспомнил шутку, которую много лет назад, еще задолго до войны видел по телевизору. Какой-то испанский чревовещатель, говоривший от имени курицы… курица сносит яйцо, и говорит:

— Сын мой, — говорит курица, обращаясь к яйцу.

— А ты уверена? — спрашивает чревовещатель. — Вдруг это твоя дочь?

А курица с достоинством отвечает:

— Я свое дело знаю.

«Девочка — определенно дочь Бонни Келлер, но, — подумал доктор Стокстилл, — явно не дочь Джорджа Келлера, в этом я уверен… я свое дело знаю. Интересно, с кем же это у Бонни Келлер была связь семь лет назад? Девчушка явно была зачата в то время, когда разразилась война. Но явно и то, что зачата после того, как упала Бомба — это тоже очевидно. Может, это произошло в тот самый день, — подумал он. — Да, это, пожалуй, вполне в духе Бонни: броситься в чьи-то объятия именно в тот момент, когда с неба посыпались бомбы, когда миру приходил конец, чтобы пережить краткий, отчаянный пароксизм любви с каким-то, возможно даже совершенно незнакомым человеком, с первым встречным…и вот результат».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});