Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов - Джон Стайнер

вчерашнему вечеру, когда он зашел к друзьям, которые говорили о летнем домике, в котором жили вместе с родителями, и он наблюдал, как его друг выгружает белье из стиральной машины. Он заметил, что там перемешаны одежда детей, одежда мужа и нижнее белье жены, и подумал, что нижнее белье выглядит невзрачным и изношенным. Я дал интерпретацию, что на сеансах пациент чувствовал, что принес части себя, чтобы их почистили и рассортировали, и ожидал, что эту работу сделаю я, как работник прачечной. Он проецировал свои части в меня и затем почувствовал себя в ловушке и в сильной спутанности, не в состоянии разобраться, ощущает ли он себя ребенком, мужчиной или женщиной. Пытаясь уйти от этой спутанности, он обращался к газете, в то время заполненной репортажами о советских вторжениях. Хотя он описывал британские войска, в его сновидении они были довольно невзрачными, как нижнее белье, и он чувствовал, что должен пригласить русские войска, чтобы они навели порядок и устранили спутанность.

Дальше он сказал, что оккупационные войска могут освободить страну и привести ее к процветанию, как это произошло с Западной Германией. Я понимал, что это будет трудно рассортировать, поскольку не было четкого отличия между армией-освободительницей, которая способна открыть ему путь к процветанию, и тоталитарными оккупационными силами, которых пригласили устранить беспорядок. Я дал такую интерпретацию: поскольку он ощущает, что вторгается в мою душу своим грязным бельем, то боится, что мои мысли вторгнутся в его душу, и он не знает, закончится ли это вторжение его заточением или поможет ему освободиться от тоталитарной части себя, к которой он обращается при спутанности.

Затем он рассказал, что договорился с одной девушкой о временном проживании в его квартире, а вместо арендной платы она должна будет там убираться и наводить чистоту. Его явно интересовала эта девушка, и ему сказали, что у нее есть жених в Болгарии, который не может оттуда к ней выбраться. Я проинтерпретировал, что он вводит еще один фактор, обусловливающий его амбивалентность. Хотя он в целом против тоталитарного образа мысли, русский режим смог послужить не только поддержанию порядка, но и выражению его зависти и ревности. Пациент помешал паре соединиться и таким образом гарантировал, что за ним будут продолжать ухаживать. Он вступил в сговор с нарциссической организацией, чтобы выйти из состояния спутанности, и стал пассивным коллаборационистом, поддерживающим завистливое вторжение. Его презрение к невзрачному белью и более гуманной британской армии тонко маскирует его зависть к столь желанной для него семье, из которой он чувствует себя исключенным.

Выводы

В этой главе я изложил клинический материал, указывающий, каким образом нарциссическая часть личности может получить непропорционально большую власть, захватив более здоровые части личности. Я предположил, что ей это удается в такой степени, в какой она способна убедить эти части вступить в перверсивные альянсы. Понимание таких альянсов может помочь аналитику в какой-то мере сопротивляться отыгрыванию с пациентом.

В этом материале можно увидеть, как пациент справлялся со своими чувствами ничтожности и зависимости. Обращаясь к сильным фигурам, своим «большим шишкам», он избавился от этих неудобных чувств, смог их спроецировать, а затем превратно истолковать их в себе и других. В то же время он противостоял этим жестоким методам и в какой-то мере понимал, как «большие шишки» его унижают. Тем не менее, он всегда позволял убедить себя, что «на этот раз может быть по-другому». Вдобавок к этому соблазнительному убеждению, его, безусловно, зачаровывали садизм и безжалостность, которые появлялись в сновидениях и фантазиях и удерживали его в своем плену. Он часто был вынужден созерцать жестокость, не в силах вмешаться и не в состоянии оторваться.

Существование таких извращенных приманок может поддерживать наркотическую зависимость пациента от защитных маневров за пределами всякой адаптивной функции. Они также поддерживают отчаяние пациента, поскольку он признает их власть над ним. Потому он не в состоянии поверить, что мог бы сопротивляться этому влечению, даже понимая саму деструктивную природу своей зависимости. Это один из факторов, заставляющих пациента чувствовать, что вся организация в целом должна быть разрушена, чтобы он от нее освободился, и подобные мотивы всемогущества могут также провоцироваться в аналитике.

Я пытался показать, что здесь мы имеем дело не с расщеплением на хорошее и плохое, а с последствиями сбоев в расщеплении и с новой сборкой образовавшихся фрагментов в сложную композицию под господством всемогущей нарциссической структуры. Чтобы освободить здоровую, здравую часть пациента, мы должны понимать ситуацию в целом. Полагаю, она включает в себя склонность пациента преподносить себя – как самому себе, так и аналитику – в качестве невинной жертвы. Мы должны распознать ощущение беспомощности, но также и те случаи, когда возникает сговор и пациент получает извращенное удовольствие от господства нарциссической организации. Понимания этого господства может оказаться недостаточным, и сговор также должен быть разоблачен. Если этого удается достичь, то пациент иногда будет способен принять существование истинно деструктивной части себя – части, с которой ему предстоит научиться жить, части, которую можно контейнировать и даже – модифицировать, но от которой невозможно отречься.

Глава 10

Два типа патологической организации: в драмах «Царь Эдип» и «Эдип в Колоне»[10]

В этой главе я обращаюсь за материалом больше к литературе, чем к аналитической ситуации, и рассматриваю Эдипа в схватке с реальностью и самопознанием в двух посвященных ему пьесах Софокла. Я полагаю, что в первой пьесе, «Царь Эдип», мы можем видеть, как Эдип и знал, и не знал истину о том, что он делает. Я попытаюсь доказать, что он знал, но закрывал глаза (turned a blind eye) и в результате оставался в убежище, где его отношение с реальностью было извращено. В драме «Эдип в Колоне», где Софокл показывает Эдипа слепым стариком в ожидании смерти, мы видим совершенно другого человека, на этот раз справляющегося с реальностью более радикально, при помощи отступления от истины к всемогуществу. Можно отметить явную перемену в характере Эдипа в этих двух пьесах, и я полагаю, что эта перемена происходит, когда Эдип ослепляет себя и в результате оказывается в ситуации, аналогичной ситуации психотика, который нападает на собственный аппарат восприятия. В обеих пьесах Эдип предстает как человек, который вынужден избегать реальности, но используемые им для этого методы чрезвычайно отличаются друг от друга и отражают действие двух различных типов патологической организации личности[11].

Подобные взгляды существенно отличаются от обычной интерпретации этих пьес, когда Эдип рассматривается как невинный человек, борющийся с безжалостной судьбой, и