Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов - Джон Стайнер

Таким образом он застревает в организации, хотя условий, некогда приведших его к зависимости от нее, более не существует и он вроде бы больше в ней не нуждается. Пациент как будто не способен или не желает признать, что обстоятельства изменились. Иногда он боится признать свое улучшившееся состояние, поскольку это означало бы несогласие со своим внутренним голосом, который говорит, что его потребность в организации сохраняется. Такое неприятие улучшения своего состояния может выглядеть своего рода наркотической зависимостью от болезни и патологической организации, и именно здесь начинают проявлять себя перверсивные элементы, раскрывающиеся как такое подчинение жертвы угнетателю, которое очень трудно оправдать некой необходимостью.

При этом пациент, как правило, описывает такую внутреннюю ситуацию: здоровая, здравая, но слабая часть самости находится во власти мафиозной организации, которой он не в силах сопротивляться. Я полагаю, это представление ошибочно, и попытаюсь показать, что здесь имеют место перверсивные отношения, а так называемая «здоровая, но слабая» часть самости вступает в сговор и сознательно позволяет нарциссической банде себя захватить. Перверсивные отношения между членами организации связывают их друг с другом и зачастую также с главой банды, гарантируя при этом лояльность. Те же самые извращенные связи опутывают и сковывают зависимые части самости, неспособные оставаться вне организации, даже несмотря на неодобрение ее методов и дискомфорт, испытываемый из-за тех выгод, которые предоставляет участие в организации.

Вероятно, столь же важно и то, как в эту организацию втягивается аналитик. Он также не может остаться в стороне и не быть затронутым перверсивным обольщением и запугиванием. Ситуация часто напоминает борьбу ребенка в перверсивной семье, включающей в себя и пациента, и аналитика, где ригидность базовой структуры обеспечивается теми ролями, которые вынуждены разыгрывать ее участники. В рамках этой ригидности участники часто меняются ролями и пациент иногда считает себя жертвой, а иногда – преследователем, а аналитик может вдруг обнаружить, что играет дополнительную роль.

Извращенный характер отношений этого типа описывали многие авторы. Джозеф (Joseph, 1975), изучая «труднодоступных» пациентов, подчеркивала, насколько ловко они могут изворачиваться и манипулировать аналитиком. Фокусируясь в основном на проблемах техники, она, тем не менее, описывает, как псевдосотрудничающая часть самости активно удерживает отщепленной другую, более нуждающуюся и потенциально отзывчивую часть. Бывает, что отщепленная часть самости словно бы наблюдает за ситуацией со стороны и деструктивно мешает состояться всякому реальному контакту. Джозеф дает понять, что, подробно исследуя ситуацию в переносе, мы можем осознать ее не просто как глобальную защиту, но и как выражение сложных и высокоорганизованных граней личности пациента. Она демонстрирует тонкую природу отыгрывания в переносе и обращает внимание на давление, оказываемое на аналитика с тем, чтобы он вступил в сговор и позволил, чтобы ему манипуляциями навязали роль, в которой он отыгрывал бы часть самости пациента, а не анализировал ее. Некоторые авторы (Sandler, 1976; Sandler and Sandler, 1978; Rosenfeld, 1978; Langs, 1978) описывают, каким образом собственные «слепые пятна» аналитика поддерживают тенденцию ввязаться в отыгрывание посредством сговора. Розенфельд (Rosenfeld, 1971а) полагает, что патологическое слияние инстинктов жизни и смерти может порождать ситуацию, когда примесь либидо, вместо того чтобы нейтрализовывать деструктивные импульсы, может фактически делать их еще более опасными. Это предполагает перверсивное взаимодействие между частями самости, и Гротстайн (Grotstein, 1979), похоже, имеет в виду нечто подобное, когда говорит об «основанном на сговоре симбиозе» между психотической и невротической организацией личности, приводящем к тому, что он называет «перверсивной амальгамой».

Возникает сложная ситуация, которую может оказаться трудно распутать, но обычно аналитик может с ней разобраться, ознакомившись с внутренним миром пациента и тем, как он функционирует. Базовая структура организации, как мы видели, представлена группой, бандой или сетью объектов, связанных взаимоотношениями. Эта организация порождается нуклеарной семьей и начинается с эдипального трио, но расширяется до более широкой семьи и на другие объекты в окружении пациента. Каждый из этих объектов во внутреннем мире обладает спроецированными в него частями самости, что обеспечивает их сложность и ригидность. Эти объекты часто выбираются по критерию пригодности для контейнирования неких конкретных частей самости. Таким образом, зависимые элементы самости будут, скорее всего, проецироваться в одну группу объектов, а деструктивные части самости будут проецироваться в другие фигуры, которые могут отбираться по признаку их мощи, жестокости или беспощадности. Зависимые элементы захватываются садомазохистическими отношениями с мощными, агрессивными элементами, и пациент может помещать себя в одну или другую группу или же может ощущать себя скорее беспомощным наблюдателем, чем участником. В то же время он не может освободиться, поскольку выход из этой ситуации означает отказ от элементов самости, которые он спроецировал. Более того, поскольку он одновременно идентифицирует себя и с жертвой, и с угнетателем, то боится, что выход из организации навлечет на него жестокое нападение.

Опасность продолжает угрожать каждому члену этой сети или банды, и даже если он чувствует, что временно находится в фаворе, то знает, что карты могут лечь иначе, и он окажется жертвой. Каждый из членов группы идентифицирует себя как с жертвой, так и с угнетателем, и каждого держит одна и та же перверсивная хватка. Эта хватка черпает свою силу в обольщении и сговоре, с одной стороны, и в угрозах насилия – с другой.

Можно видеть, как эти перверсивные связи по-разному действуют в большинстве патологических организаций, и случаи, которые обсуждались в предыдущих главах, можно рассматривать и с этой точки зрения. Однако вместо этого в данной главе я приведу клинический материал, дающий еще один пример организации с такими извращенными отношениями.

Клинический материал

Моим пациентом был г-н Ф., 40-летний доктор, обратившийся к анализу вслед за периодом тревоги, спутанности и деперсонализации. Будучи вполне успешным в профессиональном смысле, он почувствовал, что вынужден оставить клиническую работу ради исследований, и болезненно сознавал, что ведет ограниченную жизнь и не способен поддерживать личностные отношения.

Его родителями были исполненные благих намерений, набожные люди, преданные церкви и возлагавшие большие надежды на своих детей. Отец некоторое время, когда пациент был маленьким ребенком, страдал от депрессии и был разочарован своими профессиональными достижениями. Мать упоминалась крайне редко и осталась смутной фигурой, занятой, по-видимому, главным образом младшей сестрой пациента, передав часть заботы о маленьком г-не Ф. отцу. Старший брат пациента в какой-то степени воспротивился семейным ожиданиям и пошел в рабочие, чтобы состояться как художник, в чем довольно преуспел. Сестра пациента, которая младше его на полтора года, была для него источником сильной ревности, чего он практически не осознавал. И брат, и сестра состояли в браке, имели детей, и пациент ощущал себя неполноценным по сравнению с ними.

Это