Искушение - Александр Зиновьев

Хотя предпосылки кризиса вызревали в самих основах общества по всей стране, описанное выше состояние наступило в Партграде не сразу. Партград втягивался в него постепенно. Политика перестройки ввела в заблуждение и обольстила многие миллионы людей в стране, в том числе – и партградцев. Ухудшение материального положения первое время горбачевцам ещё удавалось отнести за счет застойного брежневского периода. Потребовалось по меньшей мере два года, чтобы партградцы стали воспринимать ухудшение всех аспектов их жизни как следствие именно политики перестройки. На высотах власти в Москве к этому времени было произнесено слово кризис. Стали его употреблять и в Партграде.

Чернов

Чернов с самого начала перестройки обратил внимание на такие три её особенности. Первая из них – узурпация высшей властью функций критиков недостатков советского общества. Разгромив диссидентов, власть в лице Горбачева и его сообщников вернула себе право на критику своего общества, которую (критику) на короткое время захватили в свои руки оппозиционеры. Высшие руководители страны сами заговорили, как диссиденты. Запад преисполнился неслыханными восторгами по этому поводу. О людях, которые ценой жертв и даже ценой жизни сумели сказать Западу правду о советском обществе, теперь позабыли совсем или отпихнули куда-то на задворки. В качестве главных критиков советского режима стали выступать те люди, которые ранее были оплотом режима и душили его критиков. В этом Чернов усмотрел первую величайшую подлость перестройки.

Вторым из явлений перестройки, затронувшим Чернова, была дестабилизация и дезорганизация всего привычного строя жизни. Чернов приготовился к тому, что коммунизм с его привычными атрибутами пришел на многие века. Как бы он ни относился к этому, он был уверен в том, что страна жила, живет и будет жить стабильно и в будущем, и строил стратегию своей жизни применительно к этому фундаментальному условию. Теперь же все, казалось, рушилось. Он, Чернов, не был сторонником коммунизма. Но кажущееся и частично реальное крушение коммунизма его не обрадовало. То, что приходило на смену привычному состоянию общества, оказывалось неизмеримо хуже его, грязнее, подлее, оскорбительнее. В ситуации хаоса теряла смысл любая честная жизненная стратегия. Решающую роль приобретали самые гнусные качества людей. Раньше Чернов мог построить свой независимый мирок в рамках того стабильного образа жизни. Теперь этот мирок рухнул, а создать нечто подобное вновь было в принципе невозможно.

И третьим явлением, глубоко затронувшим Чернова, было поведение окружавших его людей. Как только стало ясно, что на вершине власти принята установка на разоблачение, дискредитацию, очернение и оплевывание всего советского и коммунистического, неисчислимое множество всякого рода подлецов, прохвостов, конъюнктурщиков и прочего сброда ринулось исполнять эту установку, наживая себе репутацию мужественных борцов против режима и глубоких мыслителей. На самом деле мужество требовалось на то, чтобы не попасть в эту моральную и интеллектуальную помойку, выпущенную из гнойников человеческих душ. А глубокомыслие этих мыслителей было взято из антисоветской и антикоммунистической литературы, из передач антисоветских радиостанций, из критических книг самиздата и тамиздата. Идейные воры и мародеры завладели умами и чувствами людей. Эти люди, большинство из которых сделало сравнительно успешную карьеру в доперестроечные годы и пользовалось какими-то благами того периода, стали изображать из себя жертвы брежневского террора. Перестройка в огромных масштабах удовлетворила затаенное желание палачей выглядеть жертвами, апологетов режима выглядеть его критиками, бездарностей выглядеть талантами, трусов выглядеть храбрецами, дураков выглядеть умными, короче говоря – желание ничтожеств выглядеть значительными и благородными личностями.

Вот долгожданные приблизилися сроки. И свора старых подлецов,Приняв обличие борцов, Отважно ринулася обличать пороки.

Чернов решил, что эта перестройка не для него. Ему в мире, захваченном этим сумасшествием, места нет и быть не может. Перестройка сделала бессмысленной его идейную ориентацию. Перестройщики, пришедшие к власти, с огромной выгодой для себя сделали то, что по законам нормальной истории должны были бы сделать исключительные одиночки в борьбе с властью и ценой жертв. Они превратили в источник и средство для своей корысти и тщеславия все то, что было источником потерь и страданий для этих исключительных одиночек. Они присвоили себе все то, что по праву распределения функций в обществе выполняла его страдающая часть. Но они это сделали не с целью самим пережить страдания, а с целью появиться на арене истории в обличий благодетелей рода человеческого. Подлость и лицемерие коммунистического общественного устройства в этом антикоммунистическом обличий превзошли все подобные случаи прошлой истории. Самодурство коммунистической власти здесь проявилось как саморазрушение, а хамелеонство коммунистических подвластных как холуйская готовность вывернуться наизнанку и наплевать самим себе в лицо.

Маоцзедунька

Маоцзедунька была первой в партградском руководстве, кто сообразил, что горбачевская политика есть нечто более серьезное и долговременное, чем новая метла. Хотя первый секретарь обкома партии Жидков из кожи лез, чтобы показать, что он не консерватор, что он душой и телом за перестройку, судьба его была предрешена. Новая Великая Революция Сверху требовала жертв. В Москве начались поиски козлов отпущения среди брежневцев. Первой жертвой стал выходец из Партграда, секретарь и член Политбюро ЦК КПСС Портянкин, обвиненный в консерватизме и в коррупции. Жидков как брежневский ставленник должен был стать козлом отпущения на уровне области. Маоцзедунька почуяла это и с яростью накинулась на Жидкова, сваливая на него вину за все недостатки прошлого. В Партградской правде была напечатана гигантская статья за её подписью с дифирамбами по адресу Горбачева и с руганью по адресу Брежнева, Портянкина, консерваторов и, разумеется, Жидкова. По слухам, статью для неё написал писатель Смирнов, упоминавшийся выше.

Маоцзедунька была уверена, что её изберут на место Жидкова, и размечталась о том, как она потом скакнет в Москву и войдет в число лидеров перестройки. Чем черт не шутит! Те, кто сейчас всплыл на поверхность, ничуть не умнее её. Ту чушь, какую они там порют, она, Маоцзедунька, может сама пороть, даже глотнув без закуски бутылку водки. Но надежды её не оправдались. Из Москвы прислали своего человека, Крутова, старого приятеля Горбачева по совместной работе в Ставрополе. И по законам борьбы за власть с ней произошло то, что произошло в Москве с Ельциным, которому не удалось стать первым, а именно – она ударилась в ту самую крайность, в какую ударился Ельцин в Москве. Она стала шляться по магазинам и призывать стоявших в очередях граждан взять дело перестройки в свои руки. Её популярность стала расти не по дням, а по часам. Она вкусила яда славы. В ней пробудилась страсть к власти более высокого качества, чем та, какую она имела, – к власти повелителя и, вместе с тем, избранника народа. Кругов перестал спать ночами, дрожа от страха, что эта жирная, обнаглевшая от дурости свинья скинет его и займет его место. Начальник управления КГБ Горбань не раз намекал Крутову, что с этой взбесившейся сукой надо что-то делать, иначе она подведет всех под монастырь. Лишь замечание Горбачева в какой-то речи о необходимости бороться против двух крайностей, т.е. против консерватизма и авантюризма, несколько охладило пыл Маоцзедуньки.

Видя такое превращение Маоцзедуньки из партийного работника, характерного для брежневского периода, в активного перестройщика, Чернов начал сбор материалов об её деятельности в этой новой роли. Упомянутая выше статья в Партградской правде, подписанная Маоцзедунькой, стала первым документом в третьем томе Дела.

Белов

Некоторые представители культурной фронды искренне попались на удочку горбачевской политики. В их числе оказался Белов.

– Горбачев делает то, к чему стремились все критики режима, диссиденты, либералы и вообще порядочные люди, – говорил Белов. – Это большая удача, что во главе власти оказался наш человек, можно сказать – диссидент. Уникальный случай в истории! Мы должны всячески его поддерживать. Ему нелегко. Консерваторы ещё держат власть во всех звеньях и на всех уровнях системы власти. Ты только взгляни, какие он дела начал заворачивать!…

– Какие дела?! – говорил Чернов. – Война с пьянством, с бюрократией, с коррупцией? А когда этого не было?! Освобождение диссидентов? А что от них осталось после того, как их разгромили те же Горбачевы?! Экономические реформы? А кто их не пытался осуществить?! Если хочешь сохраниться порядочным человеком, поступай всегда с точностью до наоборот по отношению к тому, как поступают наши власти.