Гея: Альманах научной фантастики - Владимир Губарев

Он страшен, он мстителен — Морской змей.

Вспомним Лаокоона.

Этот жрец оказался единственным троянцем, не поверившим в уход хитроумных греков. В деревянном коне, утверждал Лаокоон, могут прятаться чужие воины.

«И чудо свершилось, — писал Вергилий. — В море показались два чудовищных Змея. Быстро двигались они к берегу, и тела их вздымали перед собой волну. Высоко были подняты их головы, украшенные кроваво-красными гребнями, в огромных глазах билось злобное пламя…» Эти-то гиганты, выбравшись на сушу, и заставили Лаокоона, а вместе с ним и его ни в чем не повинных сыновей замолчать навсегда.

Легенда?

Конечно.

Но ведь сотни людей утверждают: он существует — Морской змей! Мы его видели!

Но видеть мало. Надо иметь доказательства.

Когда в июле 1887 года моряки со шхуны «Авеланж» столкнулись в заливе Алонг с двумя мрачными морскими красавцами, каждый из которых был в длину не менее двух десятков метров, никто морякам все равно не поверил. Блеф. Массовая галлюцинация! Наученный горьким опытом и страшно разобиженный недоверием, капитан «Авеланжа» разумно решил, что лучшим доказательством существования Морского змея может стать только сам Змей. Однако Змей этот больше не встретился на маршрутах вышеуказанной шхуны.

В 1905 году горбатую спину Краббена видели у берегов Бразилии известные зоологи Э. Мийд-Уолдо и Майкл Никколс. Некоторое время Змей даже плыл рядом с судном, милостиво позволив зарисовать себя. Но рисунок не документ, и чтобы там ни утверждали такие защитники Морского змея, как датский гидробиолог А. Бруун или доктор Дж. Смит, первооткрыватель кистеперой рыбы латимерии, считавшейся безвозвратно вымершей, жизнь Морского змея почему-то активнее всего протекает все же больше в области морского фольклора, чем в области точных знаний.

Не меняют дела и относительно недавние встречи.

В 1965 году некто Робер ле Серек, француз, как это видно из имени, высадился с друзьями на крошечном необитаемом островке Уицсанди (северо-восточное побережье Австралии). После трехдневной бури, которая, собственно, и загнала друзей на остров, Робер ле Серек обнаружил в полукабельтове от берега на небольшой глубине весьма удивительное животное. Голова его была огромна — в длину почти два метра, тело покрыто черной кожей, изборожденной многими складками, на широкой спине зияла кровоточащая рана. Выглядел Краббен совсем дохлым, но, когда французы приблизились, медленно раскрыл чудовищную пасть. Оставив попытки наладить с чудищем более тесный контакт, Робер ле Серек занялся фотографированием. Его снимки вызвали в научном мире настоящую сенсацию.

Легенды. Рисунки. Фотографии.

Но кто он — таинственный Морской змей, могучий Гарвен, загадочный Анкетроль, великий Краббен?

Далеко не каждый свидетель, даже самый удачливый, имеет возможность рассказать о личной встрече с Краббеном. Например, счастливчик Гарвей со шхуны «Зенит». Его шхуна буквально столкнулась с Морским змеем. Друзья Гарвея видели, как счастливчик моряк вылетел за борт, плюхнувшись прямо на гигантскую спину дремлющего в волнах Краббена. Длину Краббена моряки определяли потом чуть ли не в двадцать пять метров, и некоторое время счастливчик Гарвей сидел на спине этого морского мастодонта, торжествующе восклицая: «Я поймал его!»

К сожалению, Краббен проснулся…

Первое описание Краббена (по Олафу Магнусу) звучит как гимн: «Змей этот долог, толст, массивен и весь снизу доверху покрыт блистающей чешуей». Похоже, он и бессмертен — никто никогда не встречал его трупов. И уж конечно, он прожорлив: жрет, не переставая, и растет, растет. При опасности, говорят, он умеет свертываться ежом, а может развивать поразительную скорость. Понятно, что и вооружен Краббен неплохо: клыки, шипы, когти, гребни. Когда как-то за чаем я пересказывал все вышеизложенное Агафону Мальцеву, Сказкин меня поддержал. «Точно, как в букваре!» Природа, продолжил Сказкин, явно кому-то подражая, природа, она в общем-то всегда справедлива. Изобретенное ею оружие она равномерно распределяет по разным видам. Одному достаются когти, другому — клыки, третьему — рога.

Третьим за столом сидел Агафон.

Он страшно обиделся.

Но все это было позже. Гораздо позже.

А в тот день, точнее, в ту ночь (ибо пришел я в себя по-настоящему только ночью) я сидел в узкой глубокой пещере и дрожал от возбуждения и свежего ветерка, налетающего на пещеру с залива.

Умножая знания, умножаешь печали.

К сожалению, мы слишком поздно осознаем правоту простых истин.

Меня знобило.

Мне хотелось наверх, на гребень кальдеры, и еще дальше — в домик Агафона, к кружке горячего чая.

Меньше всего мне хотелось повторить пресловутый триумф счастливчика Гарвея…

В тот момент, когда Краббен, туго оплетенный пенными струями, восстал из глубин, я был уже в сотне метров от него. Летели из-под ног камни, осыпался песок.

Но Краббен не торопился.

Он оказался не глуп и расчетлив.

Он (несколько позже объяснил мне Сказкин) очень точно определил то место, в котором теоретически я должен был оказаться минут через пять, и двигался, собственно, не за мной, а именно к этому, вычисленному им месту. Вот почему пещера, столь счастливо выручившая меня, Краббена разгневала.

Он так страшно возился в воде, недалеко от входа в пещеру, что я решился выглянуть наружу только в потемках.

Было тихо и пусто.

Смутно вспыхивали в потревоженной глубине фосфоресцирующие медузы. Вода была так прозрачна, что медузы эти казались туманными звездами, медленно дрейфующими в пространстве. Там же, в зыбких глубинах, преломлялся свет смутной Луны.

Как отблеск костра.

Впрочем, костер, причем настоящий, должен был, конечно, пылать на гребне кальдеры. Но Сказкин исчез, Сказкин сбежал, Сказкин не поддержал близкого человека.

Один.

Львиная Пасть простиралась так широко, что лунного света на нее не хватало. Я видел часть заваленного камнями берега, теряющиеся в полумраке базальтовые стены. Краббен, казалось мне, таился где-то неподалеку.

«Сказкин, Сказкин…» — с горечью повторял я.

Окажись фал длиннее, не позарься Сказкин на гречневую крупу Агафона, я сидел бы сейчас за столом и составлял необыкновенный отчет.

Морской змей. Это ли не открытие?

Но фал оказался коротким, а Верп Иванович бежал с поля боя, а Краббен караулил меня, затаясь в воде.

«Сказкин, Сказкин…» — с горечью повторял я.

Сказкину я мог простить многое — его речевые преувеличения, его мелкое хищничество, его неверие в прогресс, его великодержавность по отношению к Агафону Мальцеву. Я мог простить Сказкину даже испуг. Но прыгать по гребню кальдеры, когда твоего прямого начальника гонит по узкому пляжу невероятный хищник, прыгать по гребню и с наслаждением вопить и свистеть: «Давай, начальник! Давай!» — этого я Сказкину простить не мог.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});