Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей

— И вы считаете, что этого достаточно?

— Нет, конечно. Но это шаг в правильном направлении. Понимаете, Николай Александрович, нельзя построить справедливое общество, разрушив существующую систему. Нужно постепенно улучшать её, сохраняя то, что работает эффективно. И я точно уверен — начав все разрушать работающее ради лучшего, более справедливого мира, вы в итоге окажетесь в таком несправедливом, ужасном аду, что впору только пулю в лоб. Вспомните французскую революцию. Там тоже народ был недоволен королем. И кстати, совершенно справедливо недоволен. А чем кончилось? Сами все легли под гильотины, породили Наполеона, а тот устроил общеевропейскую бойню, в которой погибли миллионы людей. Нет, уж, Николай. Только медленное, эволюционное движение вперед. Никаких революций и рывков — пятилетка в три года…

— Простите, я не понял про пятилетку.

— Не обращайте внимания, это такая малоизвестная шутка в узких кругах.

Семашко задумался, после паузы произнес: — Признаю, в ваших словах есть рациональное зерно.

— Я рад, что мы смогли хотя бы частично найти общий язык. Эта женщина с ребенком… Она ушла?

— Нет, когда я уходил, сидела на ступенях крыльца.

— Верните ее в экспедицию, подайте горячего чая. Я сейчас сам телефонирую Романовскому — найдем ей койку в нашей больнице.

* * *

Ко мне зашел министр. А что, у нас тут демократия. А ведь мог и через секретаря вызвать. Николай Васильевич вчера находился под плотным контролем Софьи Александровны, а потому выглядел совершенно свежим и отдохнувшим. Поскорее надо жениться, чтобы Агнесс в критические минуты хватала за руку — меняла вино на яблочный сок. И вообще, может, свершить государственный переворот и одним из первых указов запретить проклятую марсалу, так любимую Великими князьями? Что они в ней нашли? Ведь известно старое, доброе правило. Пей чистые дистилляты и будет тебе счастье в жизни.

— Знаете, что там у вас в особняке вчера было? — спросил Склифосовский, разворачивая газету.

— Напрасная трата сил, времени, и денежных средств? — попытался угадать я.

— Нет. Сейчас, подождите. Вот, нашел. «…Вчера вечером товарищ министра здравоохранения, князь Баталов, открыл двери своего нового особняка для блистательного приема в честь новоселья. Это событие стало настоящим событием светского сезона. Особняк князя, поражающий своей архитектурной изысканностью, привлек внимание столичного общества не только роскошными интерьерами, но и великолепным аквариумом огромных размеров, который был центром всеобщего…»

Я встал, заглянул через плечо министра.

— Так у вас светская хроника? Я думал, какой-нибудь «Рабочий листок». Есть же такие газетки, где каждая статья начинается словами «Товарищи! Доколе?», а потом о мироедах и буржуях?

— Не знаю, наверное, есть. Но мне эту принесли. Слушайте дальше.

— Николай Васильевич! Умоляю. Давайте сразу последний абзац, будьте хоть чуточку гуманнее! Мы же с вами врачи, давали клятву Гиппократа.

— Как просили. Извольте. «…Подобные собрания становятся символом блестящей жизни столичной элиты, где каждый вечер превращается в праздник великолепия, благородства и изысканного вкуса. Новоселье князя Баталова стало еще одной яркой страницей в светской летописи этого светлого года…»

— Достаточно. Николай Васильевич, пожалейте. Тут Николай Александрович только что призывал к покаянию и смирению, а также отказу от икры и шампанского.

— Это уже слишком, — улыбнулся Склифосовский. — Что за жизнь без вина и вкусной еды? И зачем вы вообще этого аскета вытащили на прием? Он же единственный, кто ходил с кислой миной и пугал наших аристократов.

— А вот надо ближе к народу быть, Николай Васильевич! Мне нынче ваш тезка пенял за семитысячный аквариум — деревню год кормить можно.

— Как неделикатно! Я вообще не понимаю, что вы нашли в Николае. Грубый, упрямый. Да еще и, судя по всему, марксист. Вот чую, зря вы хлопотали за него перед Великим князем.

— Тащит работу всего секретариата, — начал загибать пальцы я. — Мы, считай, в райских условиях с вами. Все документы всегда вовремя подготовлены, зарегистрированы… Честный. Давал ему денег на расходы по переезду медицинского департамента под отчет. Сдачу до копейки вернул. Из него вырастет идеальный бюрократ, которому мы с легкостью отдадим бразды правления. Кстати, надо бы ему классный чин повысить.

Склифосовский тяжело вздохнул, покачал головой:

— Поверьте моему жизненному опыту. Наплачемся мы еще с ним.

Глава 21

САНКТЪ-ПЕТЕРБУРГЪ. Произведеннымъ, по порученiю градоначальника, осмотромъ переплетной мастерской Эвроима Новоилянскаго, по Малой Итальянской ул., въ домѣ № 13, обнаружено, что помѣщенiе мастерской содержится крайне грязно: на полу соръ и разные отбросы, стѣны и потолки закопчены; за неимѣнiемъ въ домѣ прачешной стирка бѣлья производится въ кухнѣ, почему воздух въ мастерской крайне тяжелый и удушливый. Для ночлега учениковъ не имѣется отдѣльной комнаты, и они спятъ на кухнѣ. Въ настоящее время сдѣлано распоряженiе о безотлагательномъ приведенiи этого заведенiя въ должныя санитарныя условiя. Для приспособленiя для ночлега рабочихъ отдѣльной комнаты назначенъ десятидневный срокъ. Министръ труда Янжулъ взялъ подъ особый контроль всѣ дѣла, связанныя съ соблюдѣнiемъ санитарныхъ нормъ на заводахъ, фабрикахъ и мастерскихъ. Обсуждается вопросъ введенiя крупныхъ штрафовъ противъ владѣльцевъ предпрiятiй въ пользу пострадавшихъ наемныхъ работниковъ, включая оплату медицинской помощи вслѣдствiи ухудшенiя здоровья отъ несоблюденiя санитарныхъ условiй.

ЗАГРАНИЧНЫЯ ВѢСТИ. «New-York Herald» сообщаетъ слѣдующiя свѣдѣнiя о пожарѣ въ Гваяквилѣ. Сгорѣло двѣ тысячи домовъ, и потери вычисляются въ 250 миллiоновъ фр. Вслѣдствiе того, что сгорѣли всѣ лавки со съѣстными припасами, 65,000 жителей, оставшихся безъ крова, вынуждены, кромѣ того, голодать. Существуетъ сильное подозрѣнiе, что былъ поджогъ. Нѣсколько человѣкъ арестовано, и одинъ изъ нихъ, считающiйся поджигателемъ на основанiи очень серьезныхъ уликъ, уже разстрѣлянъ.

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. На будущее время запрещено во время маневровъ и подвижныхъ сборовъ войскам у противной стороны брать плѣнныхъ и разныя вещи въ видѣ трофеевъ, такъ какъ это совершенно не соотвѣтствуетъ духу «мирныхъ» упражненiй.

ЛОНДОНЪ. Опубликованъ парламентскiй отчетъ о смертности въ Лондонѣ за 1895 годъ. Умершихъ отъ голода въ 1895 году насчитывалось 71 противъ 39 умершихъ отъ голода въ 1894 году.

У Склифосовского случилось люмбаго. В просторечии — прострел. Лежал, охал, малейшее движение составляло проблему. Вот сегодня первый день на службе, ходит, тяжело опираясь на трость и морщась после каждого шага.

Лежать бы ему, обмотав поясницу поясом из собачьей шерсти. Ну и мануальщика хорошего, если имеется. Сапожник без сапог. Я таких в Петербурге не знаю. А зря, надо бы у Ли Хуана спросить, может, познакомит со сведущими соплеменниками. Про фаворита царской семьи Бадмаева я в курсе, но вот прямо сейчас Петр Александрович отбыл на родину, в Бурятию. Когда вернется — неизвестно. А спина-то у Николая Васильевича болит сегодня!

Вызвали к начальнику. Сидит министр, будто вот только что начал в шпагоглотательстве тренироваться, и подход к снаряду не завершил еще.

— Телефонировали оттуда, — Склифософский пальцем показал в потолок. — Срочно езжайте, Евгений Александрович, в Военно-Медицинскую академию. Там у них в клинике умер племянник градоначальника Клейгельса. Не знаю, что от нас надо, но сами понимаете…

Как же помню, главный полицейский Питера и вообще, легендарная личность. Из-за странной «генетической аномалии» руки только к себе подгребать могут. Но я его на стройку подряжать не планирую, вспомню, что ворюга мне милей, чем кровопийца, да и поеду. Узнаю, от чего гибнут племянники больших людей.

Надо с «Бенца» пересаживаться уже. Прохладно в открытой кабине кататься. Так что ждем от Яковлева новый кузов. А пока преодолеваем примерно четыре километра с форсом, но испытывая некоторые неудобства. Не знаю, как Жигану в костюме из черной кожи, но мне зябковато.