Сингапурский квартет - Валериан Скворцов

- Недели на две...

Севастьянов взял у стюардессы два стакана. Шемякин покачал головой, отказываясь от своего.

- Принципиально непьющий или закодирован от запоев? Это же "Алексис Паншин"! Оч-ч-чень советую... Французское сухое.

- В походе ни грамма, - сказал Бэзил и взял "Перье". - Выгонят на пенсию - буду строчить воспоминания. Каждая минута должна запомниться... Никаких загулов до тех пор! Только танцы...

- Простите? - спросила стюардесса по-английски.

- Может, станцуем, красавица? - сказал Шемякин на русском. И по-английски: - Все в порядке! Нам бросилась в глаза ваша красота, мисс...

- Панья... Ах, большое спасибо! Кофе или чай, пожалуйста?

Едва допили жидковатый "мокко", на столики легли опросные листки пограничного и таможенного контроля в Сингапуре. В красном квадрате, оттиснутом в центре бланка, жирными буквами значилось: "Предупреждение! Провоз наркотиков в соответствии с сингапурскими законами карается смертной казнью!"

"Боинг" круто пошел вниз, в иллюминаторе встал на дыбы Малаккский пролив - зеленые волны, бакены и створы, старый миноносец и сотни судов на рейде. Море провалилось, мелькнула зелень травы и кустов вдоль взлетно-посадочных полос аэропорта Чанги, показались дренажные каналы с мостками и контрольная башня с крышей, напоминающей парадную шапку пекинского мандарина. Потянулись стальные пальмы - мачты освещения, между ними высовывались гармошки трапов.

- Подумать только, - сказал Шемякин, - взлетно-посадочные полосы проложены на ссыпанных в море городских отбросах! А вон там, - он ткнул авторучкой в стриженые холмы, - японцы держали концентрационный лагерь, в котором сидели пленные англичане, австралийцы и новозеландцы.

- И индусы тоже, - сказал Севастьянов. - На ссыпке мусора для наращивания берега их потомки заработали тут больше всех...

Сикх в черной чалме, с аккуратной бородкой, в отутюженной форменке автоматически штемпелевал паспорта за деревянной конторкой. Казалось, это не он, а припрятанный в его усах и бороде магнитофон твердит: "Следующий, пожалуйста... следующий..."

Севастьянов шел за Шемякиным. Журналист вытянул из потрепанного бумажника паспорт, авиабилет и конверт с деньгами. Разложил на стойке.

- Старший! - окликнул сикх слонявшегося вдоль конторок высокого китайца в форменке без погон. И сказал Шемякину: - В сторону, пожалуйста, господин Шемякин! Давно не виделись! В сторону, пожалуйста...

На Севастьянова напирали со спины, и, когда он оглянулся, увидел горевшие любопытством глаза не протрезвевших командированных господ Чона, Кау, Тана, Ео и Ю. Действительно, не каждый день увидишь, как у паспортного контроля останавливают перевозчика героина, проникающего в Республику Сингапур. Классное зрелище - русская мафия!

Севастьянов положил свой паспорт.

- Следующий! - провозгласил сикх, мазнув по паспорту Севастьянова печаткой.

Господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю выложили кучкой тайваньские паспорта. Не разбирая, где чей, пограничник, шевеля коричневыми губами, пересчитал их и, развернув веером, обстучал печаткой.

- Я тебя подожду, - сказал Севастьянов Шемякину.

Китаец медленно листал паспорт журналиста, всматриваясь в штампы и надписи. Толстый шемякинский документ с многочисленными вклейками пестрел треугольниками, кругляками и квадратами всевозможных цветов.

- Вы ведь журналист, господин... э... Шем... Кин? Зачем вам сутки в Сингапуре? Цель вашей поездки - Джакарта, как я понимаю из визовой отметки, - сказал китаец.

- Похоже, я просто имею на это право согласно закону. Вот билет на завтрашний рейс, вот наличные в доказательство, что меня не придется кормить в качестве неимущего беженца...

- Значит, по-прежнему журналист, - протянул старший.

Севастьянов с удовольствием прислушивался к его английскому произношению. Американское в Бангкоке всюду резало ухо.

- Все в порядке, - сказал китаец, и сикх, не глядя, пристукнул печатью шемякинский паспорт.

Когда Севастьянов и Шемякин спускались по эскалатору к змее транспортера, ворочавшейся с чемоданами, господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю быстро отвели от них глаза в сторону багажа.

- Лев Александрович? - спросил человек, который появился в поле зрения Севастьянова сначала ковбойским ремнем с бляшками, затем спортивной рубашкой в цветочек с погончиками, корейским галстуком, потом широченной грудью, мощной шеей и только в завершение рыхлым лицом, которое невозможно запомнить. - Я водитель представительства...

- Поезжай, - сказал Шемякин Севастьянову. - Я доберусь до гостиницы на такси. Нет проблем... Остановлюсь в "Стрэнде". Если что, звони... и вообще.

- Счастливого плавания, - ответил Севастьянов. И подумал, что Дроздов может подтрунивать над этим человеком, но смеяться не будет. А Немчина, возможно, ещё его и боится.

Капитан Супичай приехал в бангкокский аэропорт Донмыонг за полчаса до посадки пассажиров рейса TG-413. Как руководитель практики, он намеревался принять зачет у юнкера, экзаменационным билетом которого был русский банкир. Ничего специального. Рутинное наблюдение за работой практиканта на проводах подопечного.

Русский улетел в компании журналиста, и теперь юнкер стоял перед капитаном в каморке, предоставленной пограничной стражей.

- Вы не сдали зачет, юнкер, - сказал Супичай. - Сожалею. Свободны!

Когда юнкер вышел, капитан достал из портфеля портативную рацию, вытянул прут антенны и, условными щелчками дав сигнал вызова, сказал:

- Внимание, Випол! В секторе бэ-двенадцать, повторяю, в секторе бэ-двенадцать подвальной автостоянки будет садится в синий "ситроен" человек с бородкой... Нет, не фаранг... Азиат. Двигайся за ним. Мне нужно знать, какая птица летает в этой машине и, в особенности, куда она направится сейчас. Как понял? Хорошо...

Бородач фотографировал телеобъективом Севастьянова, когда тот вместе с другим русским устремлялся к паспортному контролю.

Капитан зевнул и потянулся. Поразмыслив, отправился на второй этаж в ресторан для летного состава. В Бангкок торопиться не стоило. Шел пятый час пополудни. Пробки, да ещё наводнение... Ему хотелось спокойно выпить кофе. В конторе это не удавалось.

...В Чанги, у выхода из аэропорта к стоянке такси, Шемякин набрал на плашке кнопочного телефона-автомата семизначный номер.

- Это Бэзил говорит, - сказал он в трубку. - Я прилетел...

2

...Осенью в Голицыно стали заметнее припозднившиеся с отлетом скворцы, вокруг которых крутились, поджидая высвобождения птичьих угодий, суетные синички. Кошки, задирая головы на это изобилие дичи и дергая хвостами, ползали в жухлой траве и, оставшись без маскировки, орали от нервного перевозбуждения. Под Москвой предотлетные стаи тянут с убытием дольше, чем в других местах.

После прогулки по дачным просекам, называвшимся проспектами Мира, Комсомольским, Маяковского и Коммунистическим, куртка Шемякина пропахла дымом горевшей листвы. Синюшные костры чадили между развалюх и подновленных усадебок, гарь стлалась над узкими выщербленными "проспектами" - словно здесь только что проскакала орда с факелами. В дыму, как остатки разгромленного войска, появлялись в обнимку или ругаясь между собой пьяные, возвращавшиеся из ресторана "Иверия" на Минском шоссе.

Шемякин ждал гостью в доме творчества. Но никто не приехал.

Одичав за две недели сидения над рукописью, Бэзил завел выданный во временное пользование Ефимом Шлайном "москвич", стоявший во дворе у котельной, и покатил в Звенигород. На выезде в сторону Лесных Полян он две минуты слушал безответные гудки в телефонной будке. Потом проехался вдоль Москвы-реки и мимо монастыря, стены которого белели сквозь безлистные деревья, вдоль поймы и капустных грядок, на которых топтались люди в резиновых сапогах. На середине Москвы-реки одинокий байдарочник выгребал против ветра, рябившего серую воду.

Бэзил потихоньку рулил, поглядывая на реку. Когда он на обратном пути остановился возле почты и перезвонил, телефон опять промолчал. Шемфкин купил пестрый туристский журнал, выставленный за стеклом над почтовым прилавком, и прочитал там же, стоя, собственную корреспонденцию из Малакки. Он отправил её два с лишним месяца назад, в начале августа, перед отъездом в отпуск.

А были времена, когда материалы давали с колес. Первую свою журналистскую премию в России он получил за репортаж, который передал по рации, висевшей на спине у "красного кхмера" под Пномпенем. Присевший на корточки боец накинул конец клетчатого шарфа, который кутал его голову, на обшарпанную коробку китайского передатчика, прикрывая его от палящего солнца. С кончика мотавшейся под ветром антенны рвался улететь зеленый лоскут с номером батальона. И с неё же уходил на никому не известные ретрансляторы, потом на Центральную московскую станцию и дальше в редакцию текст Бэзила:

"...Март 1975 года выдался в Кампучии жарким. Раскаленное солнце сухого сезона сжигает траву и листья латаний. Буреет и жухнет бамбук. Скрипуче трутся друг о друга его потерявшие сочность стебли. Иссохло озеро Тонлесап, обмелел Меконг, и там, где обычно ходят суда, песчаные языки зализывают фарватер. А здесь, у южных застав Пномпеня, река представляется адом. Течение тащит чадящие пятна мазута, волочит полузатонувшие баржи и боевые катера, сквозной огонь крупнокалиберных пулеметов прошивает берега в обе стороны и косит сахарные пальмы..."