Сингапурский квартет - Валериан Скворцов

Старый китаец наклонился и достал из перчаточного ящика тонкую кожаную папку. Протянул её Лябасти.

- Ваш тесть, господин Доуви, - сказал тихо Нго, - может подняться завтра на борт "Пастера" с этой папкой и предъявить находящийся в ней коноссамент на груз золота, который прибыл для генерала из Марселя. Его превосходительство генерал де Шамон-Гитри получит ценный груз незамедлительно от капитана пакетбота и отвезет его директору сайгонского отделения Индокитайского банка. Документы по закупке американских удобрений через "Туссен Тор" также в папке. По получении золотого обеспечения и этих документов банк даст распоряжение о выдаче генералу одиннадцати миллионов долларов. Чек на эту сумму я жду послезавтра утром. Ибо я и есть фирма "Туссен Тор". Договорились?

- Так точно, патрон, - сказал Бруно, старясь казаться возможно более спокойным. - Дожидаться, пока обернутся корсиканские деньги...

- Значит попусту терять время, - закончил подошедший Клео. - Пусть это будет параллельная сделка. Не обижайся, но документы на твоего тестя готовил заранее я... ха-ха...

Это значило, что золото в нательных куртках кули, которые понесут завтра утром чемоданы полковника Беллона на борт пакетбота, завтра же и вернется с пакетбота в сейф Индокитайского банка.

- Поздравляю, вы получаете свой треугольный флаг, - сказал Нго. Кажется, мы напрасно затягивали решение о привлечении вас к более тесному сотрудничеству, господин Доуви.

На жаргоне кантонских мафиози "треугольный флаг" означал, что Бруно Лябасти получал свой феод, на котором был в полном праве обирать кого хочет и сколько хочет, нанимать и выгонять подчиненных, казнить и миловать. Феод на стыке двух королевств - гибнущего французского и вечного, неизменного и непоколебимого королевства кантонских триад, узы Бруно с которыми отныне могла разорвать только его собственная смерть.

Тридцать лет спустя, превращая в пепел свое прошлое, Бруно поджидал Клео, который теперь, наверное, отдал бы девять десятых всего, чем обладал, чтобы сесть в машину времени и вернуться назад - в тот самый день в Сайгонском порту и в тот самый пакгауз 18-С. Вернуться, чтобы убить черепашье яйцо от капитана Сы, о котором и Бруно, и Клео и думать забыли через минуту после того, как его увидели...

Клео постучал в дверь номера.

Какое-то время они оба молча стояли у окна, в котором отражались их лица.

- Сегодня в гостинице, когда я возил отца к травнику, на меня выскочили Бамбуковые братья, эти... из банды "Бамбуковый сад", - сказал Клео медленно.

- У тебя с ними или у них с тобой счеты?

- Назвали одного. Капитана Сы...

- Что за личность?

- Длинная история. Человек долго гонялся за отцом в сорок девятом, пытался вырвать золото, которое и нам-то ещё не принадлежало... Думаю, что это кто-то из его потомков или людей, которым он передал сведения перед своей собачьей смертью.

- Вымогательство с использованием сведений такой давности?!

- Самое грубое и прямое.

- Успокойся...

- Легко советовать.

Бруно вычистил трубку в пепельницу, спрятал её в замшевый кисет. Набил новую из пачки "Боркумского утеса". Поворошил кочергой догоравшие бумаги. Пламя вспыхнуло ярче.

- Мне действительно легко советовать, - сказал он. - Завтра или послезавтра я начинаю крупномасштабное побоище тех, кто восстает против власти Круга в "Бамбуковом саду". Уничтожение. Начнет пресса. Теперь без неё не обходятся. Напустим информационного дыма. Расправы свалим на мелких бандитов.

- Я звонил Барбаре, - неуверенно сказал Клео.

- Барбаре? Барбаре Чунг?

- Что ты так взвился? Договорился встретиться, снабжу её материалами. Я тоже, как и ты, подумывал о прессе.

По акватории порта хлестанул прожекторный луч и тут же погас. Кому-то придется платить приличный штраф, подумал Бруно. Промашки вахтенных в сингапурском порту не сходили даром.

- Почтенный Лин Цзяо пятьдесят лет назад присвоил ценности, - сказал Бруно, стараясь придать голосу теплоту. - Кому-то стало известно, где он доживает дни. И вот налет, чтобы вырвать из слабеющих рук богатство, которое эти руки, некогда молодые и сильные, тоже отняли у кого-то. Это цикл, Клео. Молодость и устремленность, старость и смерть... Вот так, друг.

- Цикл должен быть прерван!

- Считай дело решенным, - сказал, незаметно усмехнувшись, Бруно. Хочешь что-нибудь выпить?

- Нет, друг...

Клео рассмеялся. Искренне, а потому горько.

Бруно ощутил, каким страшным бывает предчувствие разгрома.

- У нас, у китайцев, считается, что число драконов, живущих в мире, неизменно, - сказал Клео. - Всякий дракон вечен...

- Это ты к чему?

- Большие богатства подобны драконам. Человек не в силах изменить их предназначение... Добытое отцом может оказаться утраченным. Отец взял его как часть чужого богатства. Приумноженное мною, оно сделалось, как написала эта способная чертовка Чунг, деньгами с надвинутой на глаза шляпой. Впрочем, твои деньги тоже такие... Закон их не защитит. Деньги уйдут от нас. Драконы своего не отдадут.

- У тебя просто шок, Клео. От усталости, не от страха... И вот что...

Бруно догадался, как можно повлиять на китайца.

- Скажи-ка, друг, драконы меняют кожу?

- Кожу?

- Ну, да, как змеи.

- Как змеи? Не знаю... Дракон имеет чешую. Это я знаю. А вот меняет ли кожу...

- Что ж, пусть дракон имеет чешую... Клео, друг мой, если мы хотим, чтобы наши деньги стали богатством, стали большим и настоящим, открытым, законным и известным, как ты определил, драконом... нам нужно сменить кожу! Видел, как это делает змея?

- Нет, кажется... Нет.

Бруно видел. Ввинчиваясь меж двух камней, мучительно содрогаясь, розоватая, словно кость в изломе, гадина сдирала шелушившееся обветшавшее одеяние. На расстоянии вытянутой руки от затаившегося в засаде легионера Бруно Лябасти. Пронзительный, похожий на лай вопль обезьян несся из зарослей. Безошибочный сигнал о приближении противника...

- Да и неважно, - сказал Бруно. - Дракон это делает, может, как-то иначе. Но я уверен - делает!

- Ты говоришь загадками, Бруно...

- Тогда приготовься выслушать отгадку... Помнишь, я звонил тебе из гостиницы "Шангри-Ла" на Пенанге в Малайзии, куда якобы увязался за одной "леди четырех сезонов"?

- После последнего собрания Круга?

После последнего собрания Круга...

Глава четвертая

ИЗУМРУДНЫЙ ХОЛМ

1

Капот старенькой "тойоты" обдала рыжая волна. Накатившая следом достала ещё выше, усеяв лобовое стекло оспинами грязи. Волны гнал встречный автобус. По затопленному наводнением бангкокскому проспекту Плоенчит бампер в бампер ползли автомобили с зажженными фарами, и у некоторых фары светили из-под воды. Мотоциклисты плескались в потоке, лягая стартеры захлебнувшихся движков. Илистая жижа с ошметками помоев затекала в лавочки и конторы. На перекрестке, где вода стояла по грудь, предприимчивые ребята переправляли пешеходов в плоскодонке с подвесным мотором.

А дождь шел и шел.

- Такая картина - каждые три-четыре года в это время, - сказал Севастьянову сидевший за рулем "тойоты" Шемякин.

Так совпало, что журналист вылетал в Сингапур тем же рейсом. Консул Дроздов свел их, и Шемякин заехал в гостиницу за Севастьяновым, чтобы вместе отправиться в аэропорт. По пути предстояло завернуть в посольство, где Шемякин оставлял "тойоту", когда улетал из Бангкока.

Насколько Севастьянов понял из разговоров на ужине у Павла и Клавы Немчины, куда он был приглашен вместе с Дроздовым, мужик со странным именем Бэзил ломал в этих краях третью пятилетку, причем на самых невероятных ролях. Гнил в ханойских склепах под американскими бомбами. Вслед за первым танком въехал в захваченный красными Сайгон. Просочился в Пномпень к Пол Поту, где копал себе могилу перед расстрелом. Ночевал у пограничников заставы, через которую утром прошел главный удар китайцев в глубь Вьетнама. Не позднее чем за неделю предсказывал смены правительств в Бангкоке... Говорили об эмигрантском происхождении Шемякина и его службе в Иностранном Легионе. Но говорили как-то неопределенно и снисходительно, потому что годы шли и шли, а карьера у этого человека, ставшего теперь журналистом, все не шла и не шла. Даже медали не удостоился, между тем во Вьетнаме они полагались даже уборщицам.

- Так и сопреет в тропиках, - сказал про Шемякина Дроздов. - За мытарства могли бы перевести... ну, хоть в Португалию.

И, закинув огромные ручищи на загривок, консул мечтательно, явно имея в виду себя, протянул:

- Эх... Лиссабон! Алентежу!

Клава приготовила "океанский стол" - креветки, лангусты, крабы, устрицы... Расстаралась для Дроздова и приезжего, лицо которого, как она сказала, было ей знакомо. Вероятно, встречались, поскольку банк Севастьянова находился рядом с МИДом, на Смоленской-Сенной.

- Вот ведь, насколько могу судить, - сказал Дроздов, когда они продолжили перемывать кости журналисту, - и пишет интересно, при этом не загибает, про связи не говорю... и с местными ладит, а это очень нелегко, сам знаю, он же ладит и знает от них много... тем не менее собственная газета, да и вообще Москва его не жалуют... Не любят. Что-то простить или забыть то ли не могут, то ли боятся. А местные, наоборот, почитают. Отчего так? Кто у заграничных хорош, дома - негож...