Сад теней - Вирджиния Эндрюс

Вторая Рождественская елка, установленная в зале, достигала десяти метров в высоту и была украшена тысячами игрушек и разноцветных огоньков. Звезда на верхушке дерева была отлита из чистого серебра, а у самого основания Малькольм бережно сложил десятки подарков для Коррин, завернутых в золотистую фольгу. Мне пришлось напомнить ему и о подарках для Мала и Джоэля.

Малькольм нанял огромное количество прислуги по этому случаю. Через каждые три шага стоял официант с подносом для использованных фужеров и тарелок. В дальнем правом углу был установлен стол длиной несколько десятков метров, а на нем были выставлены жареные индюки, ветчина, ростбифы, куропатки, ломтики лосося, тушки креветок и хвостики омаров. Все было вычурно сервировано и разложено на серебряные блюда. На каждом столе стояли цветы, а в некоторых местах возвышались огромные вазы. Малькольм ничего не жалел. Он нанял оркестр из десяти человек, и для них была сооружена сцена в левом углу фойе. Была даже певица, исполнявшая самую современную музыку, которую Малькольм терпеть не мог. Вечер стал огромным коммерческим предприятием, к которому меня даже не допустили.

Казалось, что и погода была выбрана на заказ для нашего Рождественского вечера, так как шел легкий снежок, и большие снежинки дополняли праздничную атмосферу. Один из наших соседей даже запряг лошадь с санями и подвозил гостей к замку на вершине холма под звон бубенчиков, все гости были одеты в меха и пели праздничные песни.

Лакеи, служанки принимали их меховые шапки и шубы прямо у входа, затем сразу провожали в зал, где они могли с бокалом шампанского в руках провозгласить тост за здоровье Коррин вместе с самим Малькольмом, который пил намного больше, чем обычно.

Малькольм приказал зажечь тысячи свечей, которые весело поблескивали в серебряных подсвечниках. Все пять ярусов трех огромных хрустальных с позолотой люстр были зажжены. Мерцающие огоньки создавали паутинку удивительной красоты, которая отражалась от зеркал в хрустале, а затем в алмазах присутствовавших женщин.

Это было похоже на съемки фильма о королевских дворах Европы. Богатство создавало атмосферу чуда. Все ждали появления Прекрасного Принца, держащего в объятиях Золушку. На всех гостях были самые изысканные одежды, самые дорогие меха и бриллианты. В воздухе витал их восторг, слышался смех и веселая болтовня.

Чтобы увековечить рождение Коррин, Малькольм пригласил профессионального фотографа. Он должен был заснять малышку в колыбели или в его объятиях. Фотографии затем увеличивались до гигантских размеров и вставлялись в золотые рамки, которые укреплялись на штативах прямо у входа, чтобы все гости видели с порога чудесную дочь Малькольма Фоксворта. Фотографу удалось запечатлеть голубизну ее глаз и роскошные золотые кудри. Нельзя было пройти мимо фотографии и не сделать комплимента девочке с прекрасным цветом и изящными чертами лица.

Удивительная внешность Коррин очень рано стала темой для разговоров. Некоторые наши соседи, вроде Бениты Томас и Колин Демерест очень откровенно высказывали свои мысли, точнее, зависть. Когда я остановилась, чтобы побеседовать с ними и некоторыми другими гостями, то обнаружила, что они детально обсуждают одну из фотографий Коррин.

— Она многое унаследовала от Малькольма, — сказала Бенита, — но почти ничего от вас.

Я вновь, как и много лет назад, на первом светском приеме в честь нашей с Малькольмом свадьбы, почувствовала желание элиты вирггинского общества высмеять меня и поставить в дурацкое положение. Я решительно встала на защиту Коррин, стремясь не допустить того, чтобы происшедшее со мной когда-нибудь коснулось ее ушей.

— Я уверена, что она будет стройной и неотразимой, но достаточно высокой, — прибавила Коррин, сделав ударение на слове «высокой».

Некоторые из женщин отвернулись, чтобы спрятать свои усмешки и ухмылки, но я старалась держаться суровой и не реагировать ни на что. У них не было таких дочерей, как у меня. Они скоро это поймут.

С усмешкой я добавила:

— Да, я с уверенностью могу утверждать, что у нее мой характер. Она не плачет и не хнычет, она не будет слабой и беззащитной, как большинство современных женщин. Я уверена, что ей передастся моя наблюдательность и любознательность, когда она повзрослеет, и она не будет болтать попусту.

Я отошла, а они так и остались стоять с открытыми ртами.

Многие гости отмечали незаурядную красоту Коррин, но особенно поражали всех ее голубые глаза и золотистые волосы, перешедшие по наследству от Фок-свортов.

Я сопровождала Дороти Кэмпден, муж которой был президентом крупной текстильной компании, ее собирался купить Малькольм, и я слышала, как она убеждала кого-то, что Коррин является доказательством того, что дети чаще наследуют внешность и характер своих бабушек и дедушек, чем прямых родителей.

— А для данного ребенка это — просто дар неба, — отметила она, — особенно, если принять во внимание данные ее матери.

Все в кружке, собравшемся вокруг нее, зашептались, когда я подошла к ним сразу после этой фразы.

— В каком смысле — дар, Дороти? — спросила я.

Она была маленькой женщиной средних лет, постоянно боровшейся с возрастом, подкрашивавшей волосы, молодящейся, надевающей самые модные наряды, применявшей загадочные эликсиры и кремы, чтобы избавиться от морщин. Я склонилась над ней, и она попятилась назад, приложив руки к горлу, словно я собиралась задушить ее.

— Да… я… я лишь хотела сказать, что девочка очень похожа на мать Малькольма.

— Я и не думала, Дороти, что ты настолько стара, что помнишь его мать.

— Да, конечно, помню, — сказала она, отводя глаза в сторону.

Она ждала, чтобы кто-нибудь пришел к ней на помощь. Мне так нравилось ставить их в безвыходное положение.

— Да, конечно, дети меняются с возрастом, не так ли? Разве сейчас кто-нибудь узнал бы тебя на детских фотографиях? Вряд ли.

И тут же я прижала палец к губам, словно допустила чудовищную оговорку.

— О, прости меня, Дороти. Разве фотография уже существовала в пору твоего детства?

— Как? Что? Почему? …Конечно, я…

— Извини, — коротко ответила я. — Я вижу, что прибыло семейство Мэрфи, — и тут же я направилась навстречу гостям, оставив ее запинающуюся и заикающуюся.

— Какая бестактность, — сказал кто-то из гостей, и они окружили ее, словно цыплята раненую наседку.

Я вращалась среди гостей, порой встревая в подобные беседы в тот самый момент, когда в мой адрес отпускалась какая-нибудь гадость. Мне нравилось класть приманку и затем ловить на крючок этих бестактных кумушек. Не успев побеседовать и с половиной гостей, я почувствовала, что многие уже возненавидели меня. Однако, мне было все равно. Теперь у меня была Коррин, и я стала знаменитой матерью самого очаровательного ребенка в штате.

Слухи о моем поведении дошли до Малькольма, и он затащил меня к себе в библиотеку. Я вспомнила, как в тот первый злополучный вечер он также уединился в библиотеке с той «девочкой-подростком». Это вспыхнули мои прежние обиды, я не намерена была больше терпеть его вспышки и выходки.

— Что может быть такого срочного, что не терпит отлагательств? — потребовала я.

— Это ты и твое поведение, — сказал он, а глаза его расширились и налились кровью. Шампанское ударило ему в голову.

— Поведение? Мое? — я знала, что он имеет в виду, но притворялась несведущей и невинной.

— Ты оскорбляешь этих женщин, раскрываешь перед ними свои чувства, оскорбляешь жен моих известных деловых партнеров, — добавил он с таким возмущением, словно я изрыгала богохульство перед лицом священника.

— Что касается меня, то весь этот так называемый высший цвет…

— Мне наплевать на то, что ты считаешь. Я не позволю тебе испортить вечер. Это подарок Коррин. Мы проводим его для Коррин. Мы хотим дать ей хорошее начало, а не тебе!

— Коррин? Ты с ума сошел? Она моя дочь, но она — еще малютка. Я не хочу, чтобы она стала такой же пустой и легкомысленной, как большинство собравшихся здесь женщин — такой, как твоя мать. И, кроме того, она даже не подозревает о том, что мы здесь устраиваем. А все затраты на такую крошку, какой бы чудесной и бесценной она не была… это… грешно.

— Это не грешно, — ответил он, вдавливая сжатую в кулак правую руку в свою ладонь.

Я никогда не видела, чтобы он прежде так яростно спорил.

— Это то, чего она заслуживает!

— Заслуживает? — я чуть не рассмеялась.

— Ты ревнуешь, — сказал он, указывая пальцем на меня. — Ты ревнуешь к младенцу. Ты ревнуешь к Алисии за то, что она родила такую чудесную малышку, ты завидуешь ее голубым глазам, золотым волосам и изумительному цвету лица. Ну, я это не потерплю, ты поняла? Я не потерплю этого!

Он снова сжал руки в кулаки. Я решила, что он взбешен, пьян и готов ударить меня, но я не позволю ему угрожать мне.