Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Будьте здоровы, мой милый, дорогой, несравненный друг. Всею душою горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

287. Чайковский - Мекк

Клин, Майданово,

6 июля [1885 г.]

Милый, дорогой, бесценный друг!

Я не только не в претензии, но очень рад, что Вы о чем-нибудь просите, и для меня не может быть большего удовольствия, как причинить что-либо приятное и угодное Вам. В настоящем случае мне тем легче хлопотать об исполнении Вашего желания, что я не сомневаюсь в серьезности и добросовестности Пахульского и уверен, что он будет хороший деятель в консерватории. Тем не менее, позвольте мне, милый друг, дать Вам положительный ответ в сентябре. В настоящее время, когда нет ни директора-консерватории, ни директоров Музыкального общества, я не могу приступить к хлопотам о принятии Генриха Пахульского в число преподавателей консерватории. Одно могу Вам сказать: употреблю всё свое влияние и значение, чтобы дело это устроилось, и надеюсь вполне, что так оно и будет.

Как мне жаль, что бедная Софья Карловна больна, и как горячо я желаю, чтобы она поскорее поправилась! Говорят, что она поедет в Карлсбад; я возлагаю большие надежды на это лечение.

Анна прогостила у нас три дня, из коих третий день я ее не видел, так как принужден был по делам отправиться в Москву.

У меня есть большая просьба к Владиславу Альбертовичу. Не найдет ли он возможным в течение лета посвятить несколько часов на поездку в Дубровицы (шесть верст от Подольска). Говорят, что место чудное и что имеются отдельные дачи, в коих и зимой можно жить. Так как я завален корректурой и работой, то мне трудно туда съездить, и он бы оказал мне величайшую услугу, если бы сделал это. Мне хочется знать, имеется ли там дом, отдельно расположенный, с отдельным садом, с красивым видом и с условиями для зимнего пребывания. Это не к спеху, и можно ждать сколько угодно. Вот я каков! Собираюсь оказать услугу его брату и, еще ничего не сделав, прошу отплаты! Несколько совестно, что так злоупотребляю его дружеским расположением, но мне в самом деле очень неудобно самому съездить.

Будьте здоровы, дорогой, милый друг мой! Насчет Г. Пахульского будьте покойны; я не могу сомневаться, что дело это сладится.

Беспредельно преданный Вам

П. Чайковский.

288. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

12 июля 1885 г.

Милый, дорогой, несравненный друг мой! Как Вы добры и как отзывчивы на всякие нужды человеческие! Я не знаю, как и благодарить Вас за Вашу дружбу и готовность оказать мне одолжение; меня несказанно обрадовало Ваше обещание устроить судьбу Генриха Пахульского. Для него это будет величайшее благодеяние, тем более, что с ним живет и мать его, которая постоянно больна и постоянно нуждается в докторе, а без Вашего благодетельного участия эти бедные люди ничего не достигли бы. Благодарю Вас бесконечно, дорогой, милый друг мой.

Я сегодня совсем больна, поездка на свадьбу моего Сашонка в Москву совсем меня расстроила. Жара и духота в московских комнатах были Невыносимы, к тому же волнение, хлопоты и отступление от привычного режима - всё это расстроило меня, и я еще не могу оправиться от этого дня. Молодые мои уехали на другое утро. Бедному Сашонку сделалось дурно под венцом, так что его усадили на стул; он такой у меня слабенький.

Соня у меня, и хотя, слава богу, ей лучше, но вообще меня ужасно пугает ее здоровье; это такой нежный организм, который надо беречь как оранжерейный цветок, - и никакого запаса сил. Слава богу еще, что муж у нее такой добрый и заботливый об ней, как лучше и желать нельзя, но мне жаль его, бедного, что ему всё время приходится возиться с больною женою: это так печально.

Насчет поездки в Дубровицы, дорогой мой, Влад[ислав] Альб[ертович] просил меня передать Вам, что он с величайшим наслаждением исполнит Ваше приказание и будет искать самым усердным образом. О результатах я сейчас [же] сообщу Вам. Будьте здоровы, мой милый, бесценный друг. Всею душою горячо Вас любящая

H. ф.-Мекк.

289. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

18 июля 1885 г.

Мой милый, несравненный друг! Всё это время Влад[ислав] Альб[ертович] ездил искать зимнего помещения для Вас, но без большого успеха. В Дубровицах из маленьких дач есть только одна с печами, но она переделана на дачу из кухни и потому низка и невзрачна. Затем есть только зимнее помещение в самом старинном дворце, можно нанять весь бельэтаж, но это, конечно, слишком много для Вас, и они согласны отделить шесть комнат, но цену еще не могли определить. Влад[ислав] Альб[ертович] был в главной конторе князя Голицына в Москве, чтобы узнать цену. Там сказали, что сделают расчет, сколько им обойдется устроить зимние рамы и вообще всё для зимней жизни и тогда сообщат Влад[иславу] Альб[ертовичу] в Плещеево, но до сих пор еще нет уведомления. Надо полагать, что цена будет около шестисот рублей за год. Дрова можно покупать в самом имении, есть одна лошадь для разъездов за особую плату, можно иметь молоко и масло на месте. Кроме Дубровиц, Влад[ислав] Альб[ертович] ездил в Бутово, но там ничего нет сам хозяин, генерал Савельев, сознался, что у него дачи простенькие, за сто пятьдесят рублей в лето. Я боюсь, дорогой мой, что з и м о ю Вам будет очень неудобно в деревне, в наших глубоких снегах и при полном неблагоустройстве нашего бедного отечества; не было ли бы Вам удобнее зимовать за границею? В Дубровицах - место прелестное, но конечно, летом. Если Вы всё-таки готовы остановиться на Дубровицах, то не приедете ли Вы взглянуть помещение, и если Вы уведомите Влад[ислава] Альб[ертовича] о времени Вашего приезда, то он выедет в Подольск на станцию встретить Вас и проводить в Дубровицы.

Я уезжаю во вторник совсем из Плещеева, переночую в Москве, и в среду - в дальнейший путь, в Эмс. Соне предписал доктор и эти воды, и потому я тороплюсь везти ее туда, чтобы юна успела в теплое время отбыть курс питья и ванн. Оттуда я предполагаю поехать в Belair на осень и потом на зиму во Флоренцию. Соня, по совету доктора Остроумова, также останется зиму за границею. Ей, слава богу, лучше, по всё-таки она далеко не может назваться здоровою.

У меня суета и хаос во всем доме, как бывает обыкновенно перед скорым отъездом. Как бы я желала, дорогой мой, чтобы Вы нашли себе такой приют на зиму, которым Вы были бы совершенно довольны и где никто не докучал бы Вам.

Теперь уже отсюда мне не удастся написать Вам, милый друг мой, и потому до следующего письма из-за границы. Будьте здоровы, мой дорогой, несравненный друг. Горячо желаю Вам успеха во всех Ваших желаниях. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

290. Чайковский - Мекк

Майданово,

19 июля [1885 г.]

Милый, дорогой друг!

Тысячу раз благодарю Вас за заботу о приискании для меня помещения. Если бы я знал, что Вы были так близки к сборам за границу, я бы не позволил себе отрывать от дела Владислава Альбертовича. Тем более раскаиваюсь в том, что беспокоил его и Вас, что, как оказывается, Дубровицы - совсем неподходящее для меня место. Там живет летом множество дачников, в том числе даже знакомые мне оказались, а я именно дачников-то и боюсь.

Итак, простите, дорогой друг, что беспокоил Вас.

Вы пишете, дорогая моя, что мне лучше зимовать за границей, чем жить погребенным в снегу. Но я хочу где-нибудь в России устроиться не для того, чтобы безвыездно жить, а для того, чтобы у меня был, наконец, свой угол, свой дом. Мне уж сорок пять лет, и я чувствую, что дальнейшее скитание по свету без собственного уголка, где бы были все мои вещи, книги, ноты, воспоминания, - словом, всё то, что составляет un chez soi [домашний уют], - невозможно.

Потребность эта во мне теперь до того сильна и неодолима, что я не буду покоен, пока не оснуюсь где-нибудь прочно. Это нисколько не помешает мне зимовать иногда в Италии или где бы то ли было. Напротив, сознание, что мне есть где укрыться, что я не бездомный скиталец, удвоит для меня удовольствие путешествий.