История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

В это время арабские офицеры, опасавшиеся значительных сокращений военных расходов, начали требовать введения конституции, ограничивающей власть монарха, и удаления из правительства европейцев. Гражданское население, в частности малообеспеченные слои, растущий слой мелких арабских землевладельцев и молодые улемы поддержали требования военных. Хедив вынужден был отдать пост министра обороны Ахмеду Ораби, лидеру арабских офицеров. Однако, когда Ораби попытался покончить с доминирующим положением европейцев в политической системе Египта, Великобритания (единственная европейская держава, готовая к реальным действиям) устроила бомбардировку Александрии с моря. В 1882 году англичане оккупировали Египет от имени хедива, подавили сопротивление Ораби и выслали из страны главных участников восстания. Они восстановили в стране абсолютную монархию, которая оказалась под их контролем.

Во время английской оккупации британский генерал-губернатор обладал практически неограниченными полномочиями, он имел право вмешиваться в действия местного правительства и отменять распоряжения местных властей по собственному усмотрению. Самой значительной фигурой в этом отношении стал губернатор Эвелин Баринг, лорд Кромер (1883–1907 гг.). Этот высокообразованный человек, обладавший обширными познаниями в области современной западной культуры, представлял собой классический образец типично западного отношения к непрошедшим современные преобразования нациям, их месту в мире и их национализму. Он считал такие нации (в данном случае египтян) «низшими расами», которые нуждались в опеке со стороны европейцев. По его мнению, такая опека шла только на пользу как самим «низшим расам», так и европейцам. Кромер старался всячески избегать ситуаций, подобных восстанию Ораби, которые могли бы спровоцировать британскую военную оккупацию. Он полагал, что для защиты европейских интересов в регионе вполне достаточно лишь небольшого политического давления. Такая позиция, однако, объяснялась вовсе не беспокойством за местное население (поскольку британское правление было для них наилучшим вариантом), а интересами самой Великобритании, которая, вмешиваясь в дела Египта, взваливала бы на себя еще одно непосильное бремя. Кромер не допускал даже мысли о том, что египтяне, эти «младшие братья» по человеческой расе, овладеют европейской культурой в достаточной степени, чтобы самостоятельно управлять собственной страной на западный манер. По мнению Кромера, «быть цивилизованным» означало «быть европейцем», два эти понятия были для него неразрывны. Так называемые «восточные народы» нуждались в таких политических институтах, которые соответствовали бы их образу мышления, не вполне рациональному. По его мнению, ислам по самой своей природе являлся препятствием для прогресса. Отвечая тем, кто утверждал, что ислам может измениться, приспособившись к новым историческим условиям, Кромер полагал, что «реформированный ислам» просто перестанет быть исламом, так как ни одна составная часть этой религиозной доктрины не может измениться, не меняя при этом всю систему в целом[412].

Позиция Кромера отражала общую позицию европейцев того времени — европейцы плохо знали всемирную историю, поэтому им казалось, что именно Европа составляет своего рода «авангард человеческой цивилизации» и такое положение сохранится на неопределенно долгий срок. Но его мнение базировалось на печальном опыте. В финансовом крахе Исмаила Кромер увидел нечто большее, чем некомпетентность отдельно взятой личности; и, хотя его исторический и психологический анализ отличался удивительной наивностью, ему удалось разглядеть те самые «болевые точки», с которыми националистам рано или поздно пришлось бы столкнуться.

Александрия после бомбардировки. Фото XIX в.

Рассуждая о «злоупотреблениях, свойственных всем восточным правительствам, где бы они ни находились», Кромер при этом умалчивал о вопиющих инцидентах, связанных с некоторыми членами египетской династии, поскольку в отдельных случаях он просто не располагал достаточными доказательствами, но широко использовал менее шокирующие истории, чтобы проиллюстрировать свои доводы: «Стремление к духовной симметрии и точности — вот где проходит грань, разделяющая нелогичный, полыхающий яркими красками Восток и трезво мыслящий Запад»[413]. Пароход Саида, предшественника Исмаила, как-то раз совершал путешествие по Нилу во время низкой воды и застрял в грязи. Услышав об этом, Саид приказал дать рулевому сто ударов плетьми. Когда пароход снова застрял в грязи, Саид взревел: «Дайте ему две сотни!» Услышав это, рулевой прыгнул за борт. Когда его подняли на борт, он объяснил, что прыгнуть в воду его заставил страх — он хотел покончить с собой и избавиться от мучений. В ответ Саид лишь рассмеялся: «Дурак, я же имел в виду две сотни золотых монет, а не плетей!» — и рулевой получил в награду сумку, набитую золотыми монетами. На основании этого эпизода Кромер делает совершенно правильный вывод: восточные правители упивались собственной щедростью, награждая своих подданных, при этом совершенно забывая о тех, кто был подвергнут несправедливому наказанию. Таким образом, мы должны провести четкую грань между техникализированными европейскими и исламскими социальными нормами. Убийства, грабежи, самые изощренные пытки были обычным явлением среди правящих классов мусульманского общества, что приводило в ужас современных европейских наблюдателей, но также порицалось как несправедливость и зло самими мусульманами. Традиционным мусульманам, за исключением сторонников идеализированного шариата, в свою очередь, весьма необычным казалось стремление европейцев создать предсказуемое «правовое пространство» для каждого индивидуума, гарантировать каждому гражданину, независимо от его социального статуса, право на личную неприкосновенность.

Каирская цитадель. Фото XIX в.

Кромер рассматривал приведенный выше эпизод как типичное проявление восточного менталитета: непредсказуемое поведение Саида, по его мнению, отражало образ мышления восточного человека в целом. Здесь мы должны провести границу между тем, что действительно имело отношение к до-техникализированным образцам поведения, и тем, что было неправильно понято сторонним наблюдателем. Та алогичность и непоследовательность, о которой говорит Кромер, при более тщательном анализе распадается на целый ряд отдельных элементов, ни один из которых не является определяющим. Кромер приводит несколько типичных плачевных примеров неточности мыслей и действий. Однако такая неточность иногда может просто выражать чувство красивой формы, которая могла быть свойственна более интимной и неторопливой эпохе. Но оно также может быть ответом дотехнической эпохи на рационалистический посыл: причина могла заключаться во вполне рациональных страхах (когда крестьянин, который пытается скрыть свое имущество от незнакомых людей, которые вполне могли оказаться сборщиками налогов) или вполне здоровым чувством меры дотехникализированного общества (например, вольное обращение со временем, поскольку ошибка в несколько минут не имела для человека решающего значения). Большинство подобных проявлений неточности могло быть с легкость обнаружено и на Западе до начала эпохи Нового времени. Рассуждая о присущей людям Востока неточности, Кромер совершенно не принимал во внимание все эти культурно обусловленные различия. При таком подходе полностью исключалось какое-либо взаимодействие между различными культурами. Кромер не мог понять, почему человек Востока, указывая на какой-либо предмет, находящийся слева от него, пользуется правой рукой, ведь, с точки зрения европейца, это очень неудобно, гораздо логичнее использовать левую руку. Он не принял во внимание тот факт, что левая рука у мусульман была предназначена для совершенно иных целей.

Наконец, он связал с «нелогичностью» «восточного мышления» все моральные дефекты социальных моделей, которые проявились в анекдоте с рулевым и которые на самом деле проявляются в аграрных обществах всегда и везде, где защита группы перестает действовать под влиянием таких чрезвычайных событий, как, например, война или присутствие абсолютного монарха. Но моральный аспект этого в техникализированном обществе последующие поколения осознали намного более остро, чем могли себе представить Кромер и его современники.

Однако главной ошибкой Кромера стала его историческая оценка «восточного мышления», его способ мышления разделяло большинство европейцев, лучшие представители которых оценивали население и институты в мусульманских странах исходя из точно таких же предпосылок. В то же время эти предпосылки сформировались под влиянием существовавших реалий. Эти реалии давали удобные предлоги для военных интервенций с целью поддержания европейских стандартов везде, где жили и работали европейцы, а также создавали основные препятствия, которые сводили на нет любые попытки мусульман встать на путь техникализированного развития.