Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

Поднялся из-за стола и ее отец, герцог Магнус, лишь мать осталась сидеть, настороженно и внимательно наблюдая за вошедшей дочерью. Герцог отбросил в сторону льняную салфетку, с вышитыми на ней личными гербами, перед этим промакнув усы, и вышел из-за пиршественного стола, направляясь к Катарине.

- А вот и наша очаровательная дочь, о красоте которой вы нам сейчас так убедительно рассказывали, дорогой Стенбок! – произнес герцог, вполоборота посмотрев на юного рыцаря в сверкающих доспехах.

- Значит, его зовут Стенбок, и это посланец короля Густава. А он совсем неплох. – подумала про себя Катарина, разглядывая молодого человека. Вслух же сказала:

- И как же, благородный рыцарь, - Стенбок еще ниже склонился в поклоне, - мог рассказывать о моей красоте, если он меня никогда не видел? – чуть насмешливо произнесла Катарина.

Стенбок распрямился, услышав вопрос, и его лицо украсил легкий румянец смущения:

- Я говорил лишь о том, что рассказывает о вас молва, ваше высочество, - он еще раз поклонился, и подняв голову, продолжил, - но теперь, удостоившись чести лицезреть вас я должен, не просто обязан признать, что молва ничто, по сравнению с тем, что я увидел своими глазами. Вы - само совершенство! – Рыцарь поставил кубок на стол и опустился на одно колено, сверкнув серебром доспехов, и вновь склонил голову.

- Поднимитесь, благородный рыцарь, и назовите свое имя! – Катарина сама удивилась, откуда вдруг у нее взялись эти слова, будто ей всю жизнь приходилось иметь дело с рыцарями.

- Я Густав Стенбок, ваше высочество! Посланник короля Швеции Густава Эрикссона. – Юноша по-прежнему преклонял одно колено, не торопясь подниматься.

Катарина, опять же неожиданно для себя, приблизилась к Стенбоку и протянула ему царственным жестом руку для поцелую. Герцог Магнус торжествующе обвел взглядом весь зал – Моя дочь - королева! Истинная королева!

- Встаньте же, мой верный рыцарь! Я могу вас называть именно так? – обратилась Катарина к смущенному Стенбоку.

- Да! Да, конечно, ваше высочество! – пылко ответил юный посланник, осторожно касаясь губами протянутой ему руки.

- Хорошо, тогда, наконец, поднимитесь с колен! – чуть капризно потребовала принцесса, и рыцарь ей повиновался. Стенбок с нескрываемым восхищением смотрел на свою будущую королеву, и Катарине нравилось такое внимание со стороны этого миловидного и благородного юноши. Кто-то слегка кашлянул сбоку, и принцесса невольно повернулась на этот звук. Перед ней стоял мужчина средних лет, одетый в простую сутану священника синего цвета. Катарине почему сразу не понравились его глаза. Они светились недюжинным умом, но в тоже время их взгляд был ей не приятен. Он обдавал каким-то холодом, проникавшим в самое сердце принцессы.

- Петерссон, советник короля Густава. – представился человек, но поклон его головы был едва заметен, и не выражал такого почтения, как только что ей продемонстрировал рыцарь в посеребренных доспехах. Катарина вся внутренне напряглась и поджала губки, стараясь выдержать тяжелый взгляд и не отводить глаза в сторону. Этот человек в сутане был явно не благородных кровей в отличие от Стенбока.

- Скорей всего из бывших священников, что ныне называют себя реформаторами церкви и последователями того самого Лютера. – почти безошибочно определила Катарина. – Происхождения низкого, но несомненно умен и образован.

Принцесса собралась с духом и стараясь говорить, как можно спокойнее и увереннее в себе, произнесла:

- Не сомневаюсь, что король Густав окружает себя самыми лучшими людьми королевства, а тем более советниками. – С этими словами, Катарина вдруг протянула Петерссону руку для поцелуя. Это был миг ее маленького торжества – по лицу Петерссона пробежала гримаса смущения, испуга, недоумения, растерянности, злости, но советник быстро справился с собой, смиренно опустил глаза к полу и сделав шаг вперед, неуклюже ткнулся своими ледяными губами в протянутую ему руку, и тут же отступил назад, не смотря более на Катарину.

Но от нее было не так просто отделаться. Принцессе захотелось немного продлить собственное удовольствие, и она спросила, посмотрев на него самым невинным образом:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Я надеюсь, что и в дальнейшем, я смогу тоже рассчитывать на ваши мудрые советы? Не правда ли, господин Петерссон?

Советнику ничего не оставалось, как буркнуть:

- Да! Безусловно! – при этом он лишь на мгновенье приподнял веки и метнул на нее настолько выразительный взгляд, что Катарина тут же поняла – ничего хорошего от этого человека ожидать не следует.

- Я рад, что все решается к общему удовлетворению сторон. – вмешался герцог Магнус. – Я не ошибаюсь, моя очаровательная Катарина? – спросил он у дочери.

- Ваше сиятельство, - принцесса присела в поклоне, покорно склонив головку, - я всегда была и останусь вашей самой верной подданной, и исполню волю моего соверена и отца.

- Ну-ну-ну… - Магнус I даже растрогался и привлек дочь к себе. – Скоро ты сама станешь королевой и будешь править так же, как твои родители.

- Господа! – обратился герцог к гостям и собственным вельможам, - Мне кажется, все договоренности достигнуты и нам остается лишь весело это отпраздновать. Музыканты! – Герцог махнул рукой, и все сразу зашумело – послышалась музыка, гости тут же принялись бурно обсуждать увиденное и услышанное. Герцог взял за руку свою дочь и направился с Катариной к своему столу, где их ожидала обеспокоенная герцогиня-мать. Петерссон, не обращавший внимания на начавшееся веселье, хотел было что-то спросить Магнуса, но герцог лишь улыбнулся, опередив его:

- Мелочи обсудим завтра, советник. – и двинулся дальше вместе с Катариной. Петерссону ничего не оставалось делать, как отвесив поклон, повернуться к веселящимся, направиться к столам, найти свое место и погрузить в раздумья.

Принцесса испытывала невероятную усталость внезапно обрушившуюся на нее. За какие-то несколько минут она вдруг поняла, что ее детство закончилось, а будущее неизвестно и туманно. Она машинально продолжала улыбаться приветственным поклонам рыцарей, выслушивать произносимые в ее честь напыщенные тосты, но на душе девушки было тоскливо и одиноко. Она как-то обреченно обвела взглядом высокие своды залы, понимая, что скоро она никогда больше не увидит ни своих родителей, ни стен родного замка.

Глава 3. У государя должен быть наследник!

Пишут, что в тот день, земля и небо сотряслись от громовых ударов, молнии ударили в землю, опаляя все сухими, безжизненными искрами, но небеса не проронили ни одной капли живительной влаги, и лишь вспыхнули кое-где обреченными факелами деревья, что встретились на пути Божьего пламени, да сгорели дотла…

Так родился младенец, ставший добром и злом русской истории…

Три с лишним года минуло с тех пор, как вывезли обманом несчастную Соломонию из великокняжеского дворца, постригли и заточили в Суздальским монастыре, как призвала она Бога и Матерь Божью в свидетели сей несправедливости, просила мести своему гонителю, а роду его проклятье вечное.

Заняла хоромы княгинины новая жена царская – прекрасная Елена Глинская, только дело-то с места не двинулось…

И в Переяславль они ездили, в Ростов Великий, Ярославль, Вологду, в Белоозеро… пешком ходили в святые обители и пустыни, какие только пожертвования и милостыни не раздаривали, со слезами упрашивали пред образами древними ниспослать им чадородие, только все без толку. Словно обрело проклятие Соломонии силу Божию, словно отвернулась от них Богородица.

Хмурится стал чаще Василий, может и сам поминал то, как поступил он со своей женой прежней, может упрек Вассиана Патрикеева жег, а может и доносили доброхоты, что не переставал болтать народ на улицах московских, брак его новый, беззаконным прозвав.

Сама Елена уже обеспокоилась, и так и этак мужа ублажала, но не давал Господь главного… Каждый месяц с замиранием сердца ждала дней особых, когда остановиться все, что природой определено, а это одно лишь могло означать – понесла. Но нет! Все было, как всегда… И поговорить-то не с кем, поплакаться не кому, не могла Елена ни матери родной, ни сестре поведать о печалях своих.