Рождённая Небом. Три сестры (СИ) - Лайт Элеонора

— Да, да, конечно, я помню… но всё остальное вы, очевидно, придумали. Вы не похожи на колдуна.

— А кто тогда, мастер Дерриус, похож на колдуна? Вы подозреваете в этом моего друга Лаэртиса Рама или, может быть, Рена Отто или кого-нибудь ещё?

Вопрос был задан прямо в лоб. Директор помялся, после чего выдал не менее сокрушительный ответ:

— Как мне думается, Лаэртис Рам гораздо больше похож на колдуна, чем вы. Я не раз слышал его обсуждения с друзьями весьма странных вещей и опытов, а вчера я случайно увидел его в вашей спальне, читающим вот эту книгу. Я только не смог разобрать её названия.

От неожиданности Этт замер на месте. Так вот оно что! Оказывается, мастер Дерриус тайно шпионил за ним или пытался это делать, только вчера, заглянув в щель приоткрытой двери, застал в ней его друга Лаэртиса Рама! Это казалось в высшей степени несправедливым.

— Вы ошибаетесь, мастер Дерриус. Это я изучаю магию и провожу опыты на пароктусах, и пару раз провёл их на Лаэртисе с его согласия. Также я тайком покидал семинарию через потайное отверстие в стене двора семинарии и уединялся в подвальной библиотеке городского храма с этой книгой и ещё с другими, и проводил там опыты на пароктусах и других мелких существах, и никто до сих пор этого не замечал. Как и того, что я целых два раза встретился с ученицей из девичьего пансиона, эйди Аулой. Первый раз она пришла ко мне, когда я занимался магией в подвале храма, а второй — когда убежал через ту самую дыру в стене, и мы отправились с ней на праздник, в долину речки, куда ушли все жители города, кроме нас и обитателей того пансиона. Вы и этого не заметили?

— Вы говорите очень странные вещи, юноша. Я, конечно, слышал о том, что один из студентов то и дело покидал территорию семинарии, но уж точно не мог предположить, что это окажетесь вы, не пропустивший ни одного занятия, сдающий вовремя все предметы и претендующий на получение высшего звания! Немногим светит такая честь. И потому мне не понять, ради какой цели вы себя очерняете?

Этт посмотрел на него долгим пронизывающим взглядом.

— Ради какой? Я влюбился. Это вы можете допустить?

— Влюбились? Понимаю… как я уже начал догадываться, в ученицу из местного пансиона?

— О да, мастер Дерриус. И произошло так, что её отчислили или просто перевели в другой город, в общем, она уехала. И теперь я не знаю, где она и что с ней.

— Ну тогда, мой мальчик, вам вовсе не о чем беспокоиться. Девушка уехала, значит, ваша страсть скоро пройдёт. Или не очень скоро, но это излечимо. Чего не скажешь о страсти к чародейству, но в этом я вам, как вы сами понимаете, не верю.

Этт замотал головой.

— Нет, нет и ещё раз нет, мастер Дерриус! Моя страсть к этой девушке зародилась очень давно, когда мы были ещё детьми, она сопровождает меня повсюду, живёт в моём сердце и течёт по моим жилам в крови. Я чувствую, что нуждаюсь в ней, равно как и она во мне. И ради этого я готов пожертвовать всем, что имею или собираюсь иметь. Мне не нужна жизнь в богатстве, почёте и высшие духовные чины без моей Эас… то есть… без моей Аулы Ора!

— Что вы сказали? — пожилой жрец внезапно вскинул голову, слегка отстранился от него и поглядел пристально в его глаза. — Эас — Владычица Ветров, вот она. Смотрите!

Он показал на полотно с изображением юной девы в одеянии голубовато-серебристых тонов, длинными серебристыми с золотым отливом волосами и огромными ясными глазами ярко-голубого цвета, сжимающую в руках большой прозрачный сосуд, в котором был нарисован бушующий вихрь. Этт вздрогнул, отметив, что нарисованная красками Богиня странным образом похожа на его несравненную, непредсказуемую, любимую Аулу Ора. Однако та была трогательна, наивна и слаба, её хотелось защитить, прижать к себе и никогда больше не отпускать, а Богиня Ветров выглядела грозной стихийной силой, которой, для того, чтобы снискать её милость, необходимо было каждый раз преподносить дары искреннего служения своей верой, правдой и почтительной любовью. И всё же он видел в изображении этой Богини свою Аулу, как в той видел Эас…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, я вижу… Это Богиня Эас, Дочь Небесного Ока, я знаю Её.

— Хорошо, что знаете, — ответил глава семинарии. — Но вы только что назвали этим именем смертную девушку, в которую влюблены. Это, конечно, поэтично, но не стоит хулить Богов в стенах семинарии. Это такой же храм, только для обучения.

— Я всё понимаю, мастер Дерриус. И всё же… вы сказали, что я себя очерняю? Но посмотрите на меня. Мой волос и взгляд чёрен как ночь… и, наверное, душа тоже черна, если я вздумал нарушить главные правила и законы духовной жизни и предать жречество, увлекшись чародейством и смертным существом женского пола! И признаюсь в этом… вы мне всё ещё не верите? Так смотрите!

На глазах у почтенного жреца он достал из кармана камзола полудохлого пароктуса и положил его на стол. Отвратительное, на взгляд мастера Дерриуса, существо было к тому же всё покрыто странными волдырями, закатило глаза и едва могло переставлять конечности. Пока директор пытался сообразить, что за странная болезнь могла поразить одну из этих вездесущих в замке мелких тварей, которые, к счастью, не нападали на людей, а только беспокоили своим видом и отвратительным скрежетом по ночам, Этт наклонился над столом, поводил над несчастным существом руками, сверля его взглядом, и произнёс что-то на незнакомом ему, Дерриусу, языке. В считанные мгновения волдыри исчезли и внезапно поправившийся пароктус выставил все восемь конечностей, расправил крылышки и запрыгал по всей директорской комнате, разыскивая подходящую щель в полу или в стене.

— Теперь-то вы мне верите? — спросил волшебник, с победным видом глядя на директора семинарии.

Тот внезапно отошёл от него подальше и замахал руками.

— Всё, всё, всё… похоже, то, что я сейчас видел, точно — какое-то колдовство, которое вы намеренно мне продемонстрировали, чтобы я принял решение изгнать вас из семинарии. И перед этим отняли уйму времени у меня и у себя. Сиентат сам разберётся, что с вами делать, а сейчас отправляйтесь на занятия. Но имейте в виду, что то, что вы честно пришли и признались, свидетельствует как раз не о чёрной душе, а о честной и светлой. Осознание своих страстей чаще всего приводит к победе над ними. Но знайте — если в сиентате узнают о ваших проделках, вы покинете семинарию прежде, чем успеете победить эти свои страсти, и путь в жречество будет для вас навсегда закрыт. Не обидно ли будет, если вы были жрецом храма с детства?..

Этт вздохнул и, задумавшись, посмотрел сначала на пол перед своими ногами, а затем снова на главного директора.

— Если жречество намерено разлучить меня навсегда с моей любимой, оно мне более не нужно. Я не хочу становиться монахом, пока в моём сердце живёт страсть посильнее увлечений магией. Вы можете отчислить меня за колдовство, если любовь к женщине для вас — пустые слова. А если я перестану быть жрецом, то мне не придётся отказываться ни от своего чувства к Ауле, ни от магии, я вольюсь в мирскую жизнь и стану целителем. Почему вы, имея высший монашеский чин и являясь членом сиентата Ордена Звезды Мира, не можете выполнить мою простую просьбу — заявить обо мне в высшем жреческом совете как о чародее и нарушителе священного устава?? Не беспокойтесь за меня, я не пропаду, хотя и являюсь сиротой.

В глазах почтенного мастера Дерриуса мелькнуло бешенство.

— Хватит болтать! Идите на занятия и перестаньте уже меня изводить! Да, и… заберите свою книгу, если она принадлежит кому-то другому, кроме вас и меня.

В сердцах он швырнул Этту Мору «Магию медицины» Аффариса Лигендианского. Отвесив низкий поклон, тот подобрал книгу и удалился, а мастер Дерриус, захлопнув за ним дверь, привалился к ней, и, переведя дух, воздал благодарность Богам за то, что избавили его, наконец, от этих мучений.

Глава тринадцатая

Читатель теперь, наверное, задастся вопросом — а что случилось после отъезда Аулы Ора с главной директрисой лиерамского пансиона для девушек, Серрель Обриа? Ещё в начале зимы, во время пребывания в Лиераме Аулы из Оттари, она стала замечать у себя признаки странного недомогания, о котором никому не рассказывала. Втайне же она приписывала их причины дурному влиянию новой ученицы, которая своим характером и поведением поставила с ног на голову весь пансион. Виновность в этом голубоглазой девушки с нежной бело-розовой кожей и золотисто-пепельными волосами, так непохожей ни на одну из местных и других приезжих эйди, смутно подтверждалась «откровениями», которые приходили госпоже Обриа во снах, а иногда даже наяву. Почти в каждом своём сновидении или просто видении она видела фигуру высокой женщины с чарующим мраморно-светлым лицом, золотисто-рыжими волосами, завитыми в локоны и уложенными в перевитую прозрачными бусами сложную причёску, расшитых золотом одеждах немного фривольного покроя и изысканных украшениях. Эта женщина улыбалась, подмигивая чуть прищуренными глазами благородного нефритово-зелёного цвета, брала её за руку и каждый раз рассказывала новое, давая очередные советы и расспрашивая о жизни пансиона и его юных обитательниц. То, что эта призрачная наставница рассказала ей об Ауле Ора, казалось для Серрель невероятным, и ещё более странным было то, какие она предлагала способы борьбы с этой напастью. По мнению незнакомки, ни разу не назвавшей своего имени, просто наказать дерзкую девчонку было нельзя — это не искореняло в ней того начала, которое могло, будучи высвобожденным, перевернуть вверх дном весь мир и свергнуть все устои, на которых держится нынешняя цивилизация Элайи. Она предлагала, по крайней мере, два варианта: попытаться договориться с Аулой Ора или же сделать так, чтобы тайная сила, спрятанная в ней, оказалась связанной настолько, что никогда не могла бы пробудиться. Будучи женщиной неглупой, госпожа Серрель, конечно же, последовала второму совету своей наставницы, ибо договориться об этом с дитём, которое само наверняка не подозревало, что вообще из себя представляет, она считала шагом неразумным и опасным. Поэтому она попыталась применить тот же способ, с помощью которого, слушая советы рыжего «хранителя», успешно воспитывала высокомерных, расчётливых, жестоких и холодных сердцем девиц, привлекая к этим методам воспитания двух других директрис и всех преподавателей. Иные способы, как говорила неизвестная дама, были опасными, так как могли привести к тому, что воспитанницы станут действовать по побуждениям своего сердца и выйдут из-под контроля, но особенно нежелательным это было в отношении Аулы Ора из Авингора. И госпожа Серрель, посоветовавшись со своими коллегами, принялась с особым энтузиазмом претворять этот совет в жизнь.