Молчание ягнят - Томас Харрис

Приближаясь к клетке, Кларис не спускала глаз с доктора Лектера, сидящего спиной к двери за небольшим привинченным к полу столиком и погруженного в чтение. На столике лежало несколько книг и дело Буйвола-Билла, которое она дала ему еще в Балтиморе. К ножке стола цепью был прикручен маленький кассетный магнитофон. Как странно и непривычно видеть этого человека вне стен психиатрической больницы!

Еще будучи ребенком, Кларис не раз видела такие клетки. В начале века их изготавливала одна компания в Сент-Луисе. Никто и никогда не делал их лучше. Сборная стальная конструкция, способная превратить в камеру любую комнату. Стальной лист вместо пола, закаленные металлические прутья вместо потолка и двери. Яркое освещение, экран из тонкой бумаги перед унитазом.

Полосатая тень от решетки падала на пол и белые стены комнаты. У доктора Лектера были темные, гладко зачесанные волосы.

Кладбищенская крыса, сидящая между ребрами обглоданного скелета.

Она мотнула головой, стараясь выбросить эту дикую мысль из головы.

— Доброе утро, Кларис, — проговорил Лектер, не поднимая головы, и замолчал, дочитывая страницу. Наконец он положил в книгу закладку и развернулся лицом к девушке, уперевшись локтями в ручки кресла и положив подбородок на сложенные вместе кулаки. — Вот тут Думас учит, что добавленное в бульон мясо вороны осенью, когда они жиреют на ягодах можжевельника, весьма улучшает вкус и цвет супа. Вы бы хотели попробовать, Кларис?

— Я подумала, что вам будет не хватать ваших журналов и рисунков, которые остались в больнице. Пока у вас не будет настоящего вида на природу.

— Как заботливо с вашей стороны. Знаете, доктор Чилтон просто в восторге, что смог отодвинуть в сторону вас и Джека Кроуфорда. Или вас все же прислали сделать последнюю попытку?

Сидящий у клетки полицейский встал и отошел к столу переброситься парой слов с Пембри.

— На этот раз меня никто не посылал, я сама, — ответила Кларис, надеясь, что охранники не услышат.

— Люди скажут, что мы влюбились друг в друга. Не хотите спросить меня о Билли Рубине, Кларис?

— Доктор Лектер, никоим образом не… ставя под сомнение то, что вы рассказали сенатору Мартин, не могли бы вы посоветовать мне кое-что по поводу вашей мысли о…

— Не ставя под сомнение… Замечательно. Нет, Кларис, больше никаких советов. Вы хотели обмануть меня. Думаете, я играл с ней?

— Я думаю, что мне вы говорили правду.

— Жаль, что вы хотели обмануть меня. — Доктор Лектер закрыл лицо руками, так, что остались видны только глаза. — Жаль, что бедная Кэтрин Мартин больше никогда не увидит солнечного света. Солнце — это огненное ложе, на котором умирает ее Бог, Кларис.

— Жаль, что мы не сможем закончить начатый разговор, — ответила Старлинг. — В вашей мысли насчет имаго и всех связанных с ним ассоциаций, была какая-то… элегантность. Трудно выбросить все это из головы. Только теперь ваши рассуждения похожи на обломки, на половину арки.

— Да, половина арки устоять не сможет… Кстати, об арках, вам еще позволяют заниматься этим делом, Кларис? Удостоверение не отобрали?

— Нет.

— А что это у вас под жакетом? Часы-табель, как у папочки?

— Нет, это скорострельный револьвер.

— Значит, вы ходите с оружием?

— Да.

— Тогда лучше ходить без жакета. Вы, кстати, умеете шить?

— Да.

— Сами сшили этот костюмчик?

— Нет. Доктор Лектер, вы все видите и замечаете. Не может быть, чтобы вы, в свое время так откровенно беседуя с этим Билли Рубином, узнали о нем так мало.

— Почему же?

— Если вы действительно встречались с ним, вы должны знать о нем все. Но почему-то сегодня вы смогли вспомнить всего одну единственную деталь. То, что он когда-то лечился от слоновьей язвы. Видели бы вы, как они все подпрыгнули, когда Атланта передала, что это профессиональная болезнь мастеров по изготовлению ножей. Она попалась на вашу удочку, доктор, что вы и ожидали. Удивляюсь, как это за такую ценную информацию они еще не предоставили вам апартаменты в пятизвездном отеле. Доктор Лектер, я просто уверена, что если вы встречались с ним, то знаете о нем абсолютно все. Правда, возможно, вы никогда не виделись, а всю информацию о нем узнали от Распейла. Но продать сенатору сведения, полученные из третьих рук, не очень-то легко, правда? — Кларис обернулась. Один из охранников показывал охраннику какую-то статью в журнале «Оружие». — В Балтиморе вы собирались рассказать мне еще очень многое, доктор Лектер. И наверняка чрезвычайно важное. Прошу вас, расскажите сейчас.

— Вы хорошо прочитали дело, Кларис? Все необходимые сведения для того, чтобы поймать его, находятся здесь. Если, конечно, читать внимательно. Даже наш «Шерлок» Кроуфорд мог бы давно все увидеть. Кстати, вы читали его прошлогоднее выступление в национальной полицейской Академии? Потрясающая речь. Само воплощение чувства долга, чести и стойкости. Прямо, как Марк Аврелий. Посмотрим, что останется от его силы духа, когда Белла сыграет в ящик. По-моему, он начитался трудов Марка Аврелия и во всем придерживается его философии. Но если бы он действительно понял его, то наверняка смог бы разгадать это дело.

— Как это?

— Знаете, Кларис, когда вы демонстрируете вспышки контекстуального интеллекта, я забываю, что ваше поколение не умеет читать. Император же советует быть проще. В любом случае прежде всего нужно задать себе вопрос: что есть вещь в своей сути? Какова ее первопричина? Вот в чем заключается первый принцип.

— Не понимаю…

— Что делает человек, которого вы ищете?

— Убивает…

— Ох! — Доктор отчаянно покачал головой, не в силах вынести ее непонимания. — Убийства — это всего лишь следствие. А что он делает изначально? К какой цели идет через убийства?

— Злость, конфликт с обществом, сексуальная неполноценность…

— Нет.

— Что же тогда?

— Он жаждет недоступного. Жаждет стать тем, чем являетесь вы. В этом стремлении и есть вся его суть. С чего же начинается наша жажда невозможного, а, Кларис? Специально ли мы выискиваем вещи, которые потом начинаем хотеть и домогаться? Подумайте, прежде чем ответить.

— Нет. Мы просто…

— Вот именно. Мы начинаем желать только того, что видим каждый день. Разве вы сами не чувствуете на себе каждый день жаждущие, ненасытные взгляды? И разве ваши собственные глаза никогда не натыкались на что-то, чего бы вам очень хотелось?

— Хорошо. Но тогда расскажите, как…

— Теперь ваша очередь рассказывать, Кларис. Сейчас вы больше не можете пообещать мне каникул на берегу океана и прогулок по песчаному пляжу. Так что остается только наше quid pro quo. Хм, в разговоре с вами надо быть очень осторожным. Рассказывайте, Кларис.

— Что рассказывать?

— Две вещи, которые вы остались должны еще с нашего прошлого разговора. Что случилось с вами и лошадью, и как вам удается держать себя в руках.

— Доктор Лектер, когда у нас будет побольше времени, я…

— Мы больше не можем откладывать, Кларис. В прошлый раз уже отложили. Боюсь, нам вряд ли удастся встретиться еще.

— Послушайте, чуть позже я…

— Я именно слушаю. Итак, через два года после смерти отца ваша мать отправляет вас в Монтану, на ранчо, где вместе с мужем живет ее двоюродная сестра. Вам десять лет. Вы обнаруживаете, что на ранчо выращивают лошадей на убой. И вы убегаете вместе с подслеповатой лошадью. Что дальше?

— Было лето, и нам удалось удрать довольно далеко, до самого Бозмена.

— У лошади было какое-нибудь имя?

— Наверное, но на это не особенно обращают внимание, когда растят лошадь на убой. Я звала ее Анна. Тогда мне казалось, что это имя ей вполне подходит.

— Вы вели ее под уздцы или ехали верхом?

— И то, и другое.

— Итак, вы прошли и проехали до самого Бозмена.

— Да. Там, в пригороде, была платная конюшня, школа верховой езды или что-то в этом роде. Я попросила их подержать Анну у себя. Но загон стоил двадцать долларов в неделю, а стойло еще дороже. К тому же они сразу заметили, что она плохо видит. Я сказала: ладно, тогда я могу водить ее по двору и катать маленьких детей, пока их родители будут обучаться верховой езде. Сказала, что могу чистить стойла. Один из них, мужчина, стоял, слушал и соглашался со всем, что я говорила, а его жена тем временем позвонила шерифу.

— Шериф был таким же простым полицейским, как и ваш отец?

— Но это не помешало мне до смерти испугаться. У него было такое большое красное лицо. В конце концов шериф внес двадцать долларов за первую неделю, как он сказал, «до выяснения всех обстоятельств» и добавил, что в такую чудесную теплую погоду девчонке не следует драить стойла. Газеты напечатали объявление, поднялся страшный шум. В конце концов мамина сестра позволила отправить меня в лютеранский приют.