Маска лжи. Часть 1 - Катерина Аркис

но так часто — в своих снах, что за долгие годы успел изучить до мельчайших деталей.

Вход в подземный лабиринт располагался среди пыльной выгоревшей степи в окружении желто-соломенной травы и побелевших, потрескавшихся от времени обломков разрушенных строений. Обитый железными полосами деревянный люк полностью скрылся под разросшейся полынью и тимьяном. Я, как и много раз прежде, потянул вверх проржавевшее местами кольцо люка, под которым начинались тёмные, ведущие вниз ступени. Столь же привычно я щелкнул пальцами, вызывая в памяти нужную руну и зажигая над плечом крупный зеленоватый светлячок.

За изгибом лестницы ступени стали гораздо круче. Наконец, спуск закончился. Лестница вывела в округлый зал с пятью проходами, расходящимися в стороны подобно лучам. Арочные проемы, над каждым из которых в камне были выбиты стилизованные изображения каких-то животных, были мне давно знакомы, но во сне я выбирал почему-то один и тот же путь: налево, во второй от центра проем, над которым с каждым моим шагом все ярче разгорался знак в виде маленького, но вполне узнаваемого дракона. Вдоль коридора через каждые десять шагов висели потухшие факела в ржавых кольцах. Особой надобности в них не было, магия давала мне вполне достаточно света, но я каждый раз задумывался о том, в какой же древности был вырублен этот проход, если его не оборудовали даже давно вошедшими в обиход осветительными шарами.

В тоннеле — каменном и сухом — всегда было странно сумрачно, словно за очередным поворотом горел один из факелов. Впрочем, источников света я ни разу так не увидел, хотя коридор петлял и извивался столь причудливо, что я мог просто до них не дойти. Путь мой раз за разом, сон за сном, всегда завершался в одном и том же месте. У третьей развилки, прямо за открытой для меня поднятой вверх шипастой решеткой с крупными квадратными ячеями, сквозь которые вполне мог пролезть какой-нибудь щуплый ребенок. Сразу за ней колыхалось, будто размеренно дышало, чернильно-туманное марево. Черный как сажа сгусток овеществленной магии, стена кромешной тьмы, иметь дела с которой мне совершенно не хотелось. Но сон на то и сон, что моего согласия никто не спрашивал. Каждый раз я шагал в это марево, от которого за версту несло смертью и тленом, попадал в очередной зал, после дрался и умирал, чтобы с криком проснуться в кровати, утирая со лба холодный пот и с трудом усмиряя бешено колотящееся сердце.

В этот раз — вот уж не знаю радоваться или огорчаться — сон ничуть не изменился. Стоило коснуться колеблющейся завесы тьмы, как она изменилась, перестала выглядеть непроницаемым сгустком мрака, внутри нее словно разразилась буря — откуда-то из недр тумана проступали красновато-бурые сполохи. Более того, туманный этот сгусток стал раздуваться, наползать на меня медленно, но неудержимо. Я рефлекторно отшатнулся, отступив на пару шагов назад. Но клубящееся облако тьмы — или то, что этим облаком притворялось — выползло за мной следом. С каждым моим шагом, с каждым проблеском красноватых зарниц, оно наливалось жаром, словно в глубине его разгорался невидимый кузнечный горн. Жар этот туманил сознание, полностью лишая меня воли. Я точно знал: если побегу, проявив малодушие, если отступлю хоть на мгновение, то меня просто пожрут, как букашку. Знание это было таким отчетливым, что я всегда шагал вперед.

Глава 14

— Мы не знаем, княже, — проговорил Мал. — Ситуация сложилась неразрешимая, обычные наши правила к ней не применимы. Служба, конечно, пыталась следовать стандартной процедуре. Мы сумели достать маго-генетическую карту одного из претендентов. Он, как оказалось, в прошлом проходил обучение в Военной Академии княжества, принес присягу, отслужил весь положенный срок. Благодаря этому стечению обстоятельств патриархам и удалось провести сравнительный анализ с картами обеих княжон.

Прозвучавшие в полной тишине слова сорвали внутри последние ограничители. Вьюга тут же откликнулась на мою ярость, ластясь внутри, как послушный щенок, одновременно обдавая меня морозной стужей и навязывая свое желание выступить в нашем тандеме на передний план, чтобы разорвать глупца, позарившегося на мое. Я старательно прижала несносную снежную демоницу, однако гасить все проявления ее существования не стала, позволила столу под моими пальцами покрыться тонким кружевным узором. Вот оно и наступило — время показать зубы и заставить окружающих со мной считаться!

— Скажи-ка, исав, ты вообще осознаешь, где находишься и с кем разговариваешь? — в голосе отчетливо зазвучали мощные вибрирующие, почти рычащие — гневно-агрессивные — нотки. — Или ты считаешь, что представитель Службы по Наследию, стоит выше законов княжества? Разве ты не изучал уложение о сословиях? Процитируй мне и всем присутствующим восьмой пункт статьи о самодержавии.

— Но позвольте, княжна… — попытался то ли оправдаться, то ли возразить мне мужчина. Ни того, ни другого я ожидать не собиралась.

— Не позволю! — твердо выговорила я, поднимаясь из кресла. — Я поставила перед тобой не такую уж сложную на мой взгляд задачу, но так и быть, процитирую уложение сама. Итак, в упомянутом пункте статьи о самодержавии говорится о том, как следует обращаться к прямым родственникам князя женского пола, то есть к сестрам, дочерям, тетушкам и всем прочим. Любой гражданин, не принадлежащий дворянскому сословию, обязан выказывать уважение представительнице рода Лютамарехт, обращаясь к ней — сиятельная княжна. Лишь главы тринадцати высших дворянских родов и их наследники имеют привилегию. В прямой беседе или в письменных посланиях им позволено опускать титул учтивости, используя вместо этого полное имя особы княжеского рода. Исключения из закона допустимы для кровных родственников, побратимов, щуров и супругов. К какой из указанных категорий относишь себя ты, исав Важдай?

Мужчина растерянно огляделся, видимо ожидая от кого-то из присутствующих поддержки. Я молча ждала его оправданий или извинений, однако так и не дождалась. Впрочем, идиотом этот двуликий не был и постарался исправить свою оплошность. Другое дело, что позволять ему этого, замяв скандал, я не собиралась.

— Сиятельная княжна, приношу вас свои глубочайшие извинения, однако я искренне считал это уложение пережитком дремучего средневековья, не имеющего силы в наше пресвященное время.

Я на мгновение прикрыла глаза, пряча довольный блеск. Мал Важдай ни на секунду не допускал мысли, что брат позволит мне обвинить его в такой мелочи, потому бесстрашно загонял себя в безвыходное положение. Каждое следующее его слово давало мне над ним преимущество.

— Ты дважды за короткий вечер оскорбил меня, исав. Оскорбил прилюдно. А теперь, кажется, и вовсе оскорбляешь моего брата, венценосного князя? А поясни-ка мне недалекой, пережитком дремучих веков ты считаешь не только действующий правовой документ, но и право княжеского