Неподвластная времени - Анхела Бесерра

Кадис одним глотком прикончил виски.

— Андалусия? — Художник задумался, и алкоголь тотчас подсказал ему блестящую идею. — Андалусия… Нет. Мы отправимся южнее... В пустыню.

55

С момента своего возвращения из Праги Рене безуспешно пытался разыскать Мазарин. Каждый вечер он упорно звонил в дверь зеленого дома, но открывать ему никто не спешил, и молодой человек уже начал сомневаться, не переехала ли его подруга.

Рене горько жалел о своем побеге. Он пустился и странствия, гонимый гордыней, но город ста куполов со всеми его пабами, клубами и джазовыми площадками так и не смог излечить его от безнадежного чувства. Рене по-прежнему любил Мазарин, как последний кретин. Любил, страдал... и злился. Красивая одноклассница отвергла его любовь, но оставила при себе в качестве друга-наперсника, а он согласился на эту унизительную роль, чтобы не потерять ее совсем.

Друг.

Слуга, носильщик, курьер, телохранитель и жилетка для рыданий. Самая красивая девочка лицея "Фенелон" и ее верный паж.

В один прекрасный день Рене осточертело изображать паиньку, и он сбежал; сбежал, потому что не мог справиться с поднимавшейся в груди злобой — он боялся причинить боль той, кого любил. Он был сыт по горло собственной податливостью, сыт по горло славным парнем Рене.

Симпатия. Вот что чувствовала к нему Мазарин, по ее собственному признанию. Симпатия, преданность, чувство товарищества и прочие глупости для младшей группы детского сада. Она говорила, что беспредельно ему доверяет и что он ее лучший друг. А настоящий друг не должен требовать ничего взамен своей дружбы, И все в таком роде... Сама она не давала ему ровным счетом ничего. Только требовала. Еще как требовала, черт возьми! Рене то, Рене се... Принеси то, достань это. Утешь меня, мне так грустно. Хнык, хнык, хнык… Крокодиловы слезы. Что и говорить, в те времена Рене готов был снять с неба луну и положить к ногам принцессы Мазарин.

Итак, с этим покончено; ни луны, ни звезд, полное затмение.

Ненависть.

Теперь Рене начал понимать, что это такое. Он задыхался от злобы.

В ту ночь, в "Гильотине", он увидел, как его подруга милуется со стариком, и с тех пор неустанно изобретал все новые способы мести. Ему бы только повстречать Мазарин, а уж способ задеть ее побольнее отыщется сам. Прежнего Рене больше не существует. А нынешний не станет попусту унижаться.

Ничего, он подождет.

Он будет ждать в "Ла-Фритери" с утра до вечера, и в один прекрасный день она придет. Хотелось бы ему взглянуть в глаза драгоценной Мазарин, когда он скажет, что видел ее со стариком.

— Рене!

Свершилось. Всего три ночи бдения у подъезда дома семьдесят пять по улице Галанд, и Мазарин собственной персоной бежала ему навстречу с распростертыми объятиями и радостной улыбкой на губах.

— Рене!.. Ну надо же! Ты вернулся!

Мазарин была прекрасна, как никогда, и, кажется, правда ему обрадовалась.

— Что ты здесь делаешь? Я замучила расспросами всех в "Гильотине", и они мне рассказали. А почему именно Прага? И почему ты не предупредил, что уезжаешь? Дай я на тебя посмотрю. Шикарно выглядишь.

Сама она и вправду шикарно выглядела, а вот он… Это что, очередная насмешка?

— Что же ты молчишь?

Присутствие Мазарин, как всегда, загипнотизировало Рене. Собственный голос отказывался ему подчиняться.

— Я... я очень рад тебя видеть.

— Я тебя тоже. Ну, поцелуй же меня.

Очередной идиотский братский поцелуй в щечку.

— Ты все еще играешь?

Рене кивнул.

— А ты все... все... еще рисуешь?

— Еще как. Каждый день пишу картины. Скоро откроется одна выставка, и тогда у тебя появится повод гордиться старой подругой.

— А... как твоя личная жизнь?

Мазарин лукаво улыбнулась и прошептала приятелю на ухо:

— Я выхожу замуж.

Рене резко отстранился.

— Ты что... Эх, Рене, Рене, Рене... Только не говори, что все еще не выбросил из головы эту глупую фантазию, будто в меня влюблен. Брось, ты же мне как 6paт. Мы ведь столько раз об этом говорили. Я думала, ты давно об этом позабыл.

И Мазарин звонко рассмеялась.

Она издевалась над ним. Унижала, как раньше. Терзала с ангельским видом и невинной улыбкой, за которую прежний Рене простил бы ей все, что угодно. Но на этот раз дело зашло слишком далеко. Его месть будет медленной и сладкой, как мед. Это все, что ему осталось.

МЕСТЬ.

56

После ужина на улице Помп Мазарин чувствовала себя потерянной. Обстоятельства сплелись в настоящий гордиев узел, ее то и дело бросало от ужаса к безрассудной отваге, от паники к безотчетной радости. Жизнь Мазарин напоминала карусель, которая раскручивалась с адской скоростью, угрожая сбросить пассажирку, а та из последних сил хваталась за поручень, тщетно пытаясь удержаться. Мечта Мазарин сбылась: художник умирал от вожделения. Однако победа эта слишком сильно напоминала поражение. Привычный мир рушился на глазах, и девушка не знала, как остановить разрушение. Теперь ее жизнью управляли другие люди, а она сама оказалась в эпицентре еще неразразившейся катастрофы. Единственным утешением для Мазарин по-прежнему оставалась Сиенна.

Спящая Святая излучала покой и умиротворение. Мандора стала мостиком, соединившим души названых сестер. Мазарин не знала, кто водит ее рукой, когда она прикасается к струнам, не понимала, о чем поется в песнях на непонятном языке, но музыка незаметно врачевала ее раны.

Тайные узы, соединившие молодую художницу и мертвую девушку с лицом ангела, крепли с каждым днем. В душе Мазарин рождалась музыка, вдохновленная великой любовью. Она пела и пела, и мандора пела вместе с ней.

— Сиенна, — прошептала девушка, поправляя волосы Святой. — Можно с тобой поговорить?

Казалось, что Сиенна внимательно ее слушает.

— Я будто заблудилась в густом тумане, которым хочет меня поглотить. Не дай мне пропасть, Сиенна, нас хотят разлучить. Эти люди не знают, что мы с тобой одно целое... Не знают, как сильно я в тебе нуждаюсь; вообще ничего не знают. Понимаешь, иногда мне кажется, что я живу какой-то ненастоящей жизнью, что на самом деле меня не существуем. Сиенна, ты ведь веришь, что я есть? Что все это не сон безумца? Где я? Открой же глаза, посмотри на меня. Помоги мне выбраться из этого жуткого туннеля. Я кажусь тебе счастливой?.. Не верь. Это не так. Наши лица лгут, все мы носим маски и участвуем в глупом представлении, а зрители тоже в масках. Тот, кто посмотрит на меня, скажет: "Наконец-то Мазарин обрела счастье". А вот и нет. Какая чудовищная ошибка. Тебе, Сиенна, я лгать не могу. Я одинока, как само одиночество. Мы, люди, такие слабые и жалкие. Живем только потому, что у нас нет другого. Каждый из нас с рождения попадает в эту ловушку. Все от тебя чего-то хотят: твоей помощи, твоего тела, твоей души... Страсти, нежности, внимания, смирения, каких-то слов. Твоей силы, твоей славы, твоего молчания, твоей радости... Даже твоих мыслей и твоего будущего, хотя еще неизвестно, есть ли оно, это будущее, у тебя. Все для всех, и в результате ничего ни для кого. Влечение делает людей животными. Никакой высокой, самоотверженной любви не существует. Мы хотим быть сильными, но превращаемся в жалкий безвольный студень. Мы хотим быть умными, но остаемся безвольными пугливыми тварями посреди диких джунглей. И сами не знаем, для чего ломаем эту глупую комедию. Сиенна, Какой была твоя жизнь? Что-то мне подсказывает, что в другoe время люди жили иначе. Что ты была не такой, как я, ты была цельной. Тебе не приходилось каждый вечер, перед тем как выйти на улицу, собирать себя по кускам.

А сейчас... Что у меня за жизнь, Сиенна? Какая она на самом деле? Хорошая? Или плохая? Какое наказание полагается тому, кто хочет стать счастливым и не знает как?.. Знаешь, я написала твой портрет. Ты бы видела, какая ты вышла красивая! И как взбесился Великий Художник! Наш Великий Бог Живописи! Он чуть не плакал от зависти... А я как ни в чем не бывало изображала наивную дурочку и восторженную почитательницу таланта. Мне ничего не стоило написать тебя, это даже была не я. Мной кто-то руководил извне. Иногда я очень ясно чувствую присутствие какой-то силы... Ну ладно, мне пора. Сейчас эта сила заставляет меня уйти.

Попрощавшись с Сиенной, Мазарин опустила крышку, нажала на рычаг и задвинула саркофаг обратно в шкаф.

Уже с порога она вернулась и убедилась, что шкаф надежно заперт. Потом проверила задвижки на окнах, обошла потайные углы — удостовериться, что там не притаились агенты Арс Амантис.

Как ни боялась Мазарин бешеных страстей Кадиса, в тот вечер ей предстояло вновь отправиться в Ла Рюш. Вновь ощутить прикосновения его рук, которые терзали и ласкали, а под конец опустошали и лишали сил. Она хотела увидеть учителя и страшилась грядущей встречи. Как он станет вести себя теперь, после кошмарного вечера на улице Помп?