Без труб, без барабанов - Гилмор Гарт

Этот бег был одним из тех, где я просто не мог остановить свободный полет. Я отлично справлялся с трассой, спринтовал, поднимаясь на холмы, и в полную силу спускался с вершин. Даже на последнем круге, когда я не сомневался, что завоевал наиболее почетный для себя титул новозеландского чемпиона, взбираясь на один из самых крутых пиков на трассе, я не перешел на ходьбу.

Несмотря на огромный подъем от этой победы, я отдавал себе отчет, что тренировка на выносливость проходит у меня не особенно хорошо. На высоком накале я состязался уже шесть месяцев, и теперь все говорило за то, что скоро наступит время, когда начинается естественная депрессия в тренировке. Я был на краю бездны, как физически, так и психически.

Поддерживать напряжение тренировок стало очень тяжело. Если предостерегающие симптомы оставить без внимания, то можно очень легко подцепить простуду или какое-нибудь иное недомогание, которое и заставит сделать необходимую передышку.

Я принял во внимание симптомы депрессии и начал тренироваться осторожно, не напрягаясь, а в конце августа перешел к тренировке по холмам, с прицелом на Перт. Я начал ее, не имея в резерве нескольких недель по 100 миль, но меня поддерживала мысль, что я хорошо побегал в кроссах.

Из-за отсутствия транспорта мне было нелегко добираться до артуровой замкнутой холмистой трассы Баундари-роуд в Блокхауз-Бэй, где тренировались Барри и Бейли. Не мог я добираться и до Эйр Стрит, где бегали Мюррей и Джефф.

Я выбрал поэтому холм на Вестерн-Спрингз. Он был короче и значительно круче, чем другие холмы, но я уже успешно использовал его раньше.

Однажды — это случилось через полторы недели тренировок на этом холме — я почувствовал острую боль под сводом стопы. Домой я кое-как добрался, но на следующий день мог лишь едва-едва передвигаться. Я заковылял к доктору, мне сделали рентгеновский снимок, и обнаружилось, что у меня сломана кость плюсны. Наверное, причиной этому были сильные напряжения на крутых подъемах.

Это был жестокий удар. Случившееся означало, что целый месяц вся моя тренировка будет заключаться в массаже и прогревании. То и другое я делал как можно чаще, а дни пролетали, и Британские игры подходили все ближе и ближе.

Тренировку я возобновил 1 октября, в тот самый день, когда доктор сказал: «Все в порядке». Я жаждал наверстать упущенное и, сознавая, что в оставшееся время многого не сделаешь, перешел на трехразовую ежедневную тренировку. В 6 часов утра я пробегал восемь миль по трассе для гольфа, затем в течение получаса перед завтраком бегал трусцой в парке Виктория и еще полчаса вечером на трассе для гольфа.

Из-за такого режима у меня возобновились тупые и острые боли в других суставах. То ли мои бедра были перегружены, то ли колени были слабыми, а может быть, все беды происходили оттого, что, жалея поврежденную ногу, я перегружал другую.

Прошла неделя, и я решил пробежать милю вполсилы в Вестерн-Спрингз, чтобы узнать, в какой я сейчас форме. Обычно в начале сезона милю вполсилы я пробегаю за 4.20,0 и бываю этим доволен. Но на этот раз я показал 4.41,5. Я совершенно расстроился.

Через пять дней я стартовал на милю в Пухои и на мягкой траве улучшил свой результат до 4.31,0. Еще через два дня я пробежал прикидку на три четверти мили за 3.14,0, а на следующий день три мили за 15.45,0, более чем на минуту хуже, чем в аналогичных прикидках перед рекордными забегами в начале года.

Теперь я уже серьезно сомневался, что смогу пробежать в Перте оба вида, и чувствовал, что без достаточной подготовки в состоянии подвести себя достаточно надежно к хорошей полумиле, но с милей дело обстояло по-другому.

Миля — это настоящая проверка готовности. Вы можете выдавить из себя быстрые 880 ярдов, но миля во всех случаях сортирует бегунов на мальчиков и мужчин.

До игр оставался один месяц. Приобрести за это время настоящую готовность к бегу на милю казалось безнадежным.

22 октября я выступал в гандикапированной полумиле на соревнованиях в Окленд-Домейн. Я попал в один забег с Филпоттом, который, как и я, был включен в команду на Британские игры. Я ожидал, что Гарри даст мне хороший соревновательный стимул. Но Гарри, у которого тренировка проходила исключительно хорошо, даже не пришлось бороться со мной. Уже на первом круге я отчаянно сражался, чтобы только удержаться рядом с ним. Мы пробежали первый круг за 53 секунды. На следующем же повороте я совершенно выдохся. Я закончил бег, показав 1.56,0, далеко позади Гарри, который пробежал полмили за 1.53,4, и для него это было, учитывая сильный ветер, вполне прилично.

Это соревнование, несмотря на поражение, стало одним из камней, по которым я мог перебраться назад, к берегу настоящей физической готовности. То, что я впервые в этом году потерпел поражение, едва ли могло обесценить тот факт, что я точно узнал степень своей готовности.

Местные утренние газеты вышли с огромными заголовками, возвещавшими читателям, что цепь моих побед оборвалась, но я был более озабочен, размышляя, на что это событие указывает в будущем.

Борьба, которую я в подавленном состоянии вел за возвращение готовности, имела свои светлые стороны. Одна из них проявилась в конце октября, когда однажды вечером я пробежал на тренировке 10 по 440 ярдов через 440 ярдов восстановительной трусцы, в среднем за 59,5 секунды каждые. В этот вечер я почувствовал, что при тщательной подготовке и отсутствии новых помех я, наверное, смогу приехать на игры в нужной форме.

Перед самыми играми я испытал огромное потрясение — после долгой болезни умер мой отец. Я был повергнут в такой же шок, как и в 1957 году, когда впервые узнал, что случилось с отцом.

Тогда я был в пансионе школы на горе Альберта, и ужасную весть привез мне священник из нашей пресвитерианской церкви в Те Арохе. Он приехал, чтобы отвезти меня домой. Я очень плохо себе представлял, что такое паралич, и, хотя тогда по дороге в Те Ароху он пытался объяснить мне положение дел, я, как и все члены нашей семьи, всегда верил в то, что отцу будет лучше. Однако его состояние не улучшилось до самой смерти.

В течение последних лет я, насколько мог, привык к его положению и думаю, что моя решимость преуспеть в жизни была вызвана именно его беспомощностью.

Недуг сразил его в самый критический момент моей жизни. Я знаю, что многие парни в детстве и юности никогда не знали своих отцов, но я переживал такой этап жизни, когда мне нужно было получить ответ на многие вопросы, и отец ничем не мог мне помочь. Возможно, поэтому я так сильно привязался к Артуру и был готов следовать любым его указаниям, находя в нем опору в течение первых лет нашей совместной работы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});