В двух шагах от рая - Наталия Рощина

Пожарская даже не представляла, сколько боли причинила Щеголеву. Ему казалось, что из него сделали посмешище. Он — никчемное существо, от которого даже ребенка родить стыдно. Он никому не нужен. Ни он, ни плод его безрассудной любви. И он ничего не может с этим поделать. Еще одна невинная душа будет загублена по его вине. Андреев участливо пододвинул ему стул, и Щеголев опустился на него. Его лицо ничего не выражало. Словно вся мимика куда-то исчезла, потому что больше была не нужна ему.

— Лева, что с тобой? — наклонившись, спросил Андреев.

— Ничего, — отрешенно ответил Щеголев. — Налей мне коньяку.

— Это поможет?

— Наверняка.

Он только поставил пустую рюмку на стол, как рядом оказалась Маша.

— Я плохо себя чувствую и поеду домой.

— Да, конечно, — рассеянно ответил Лев.

— Обращать внимания на свой уход не буду — уход по-английски, — наклонившись к Щеголеву, сказала она. — Я не могу больше здесь оставаться.

— Хорошо. Если найдешь в себе силы, собери мои вещи, пожалуйста. Я пришлю за ними завтра утром своего шофера, — не глядя на нее, так же негромко ответил Щеголев и вытащил из кармана пиджака ключи. — Вот, возьми.

— Ты можешь сделать все сам. Приезжай, я не гоню тебя на улицу, пойми.

— Не могу, — закрывая лицо руками, ответил он. — Я не бомж и не сирота. У меня еще осталось много из того, ради чего я останусь на плаву, слышишь?! Уходи, прощай.

— Прощай, — улыбнувшись наблюдавшему за этой сценой Андрееву, ответила Пожарская и быстро вышла из банкетного зала.

Щеголев отнял руки от лица и повернулся к другу.

— Я еще жив? — дрожащими губами произнес он.

— Обязательно, — похлопав его по плечу, ответил Андреев.

— Ты знаешь, чем Лев отличается от козла? — неожиданно грубо спросил Щеголев и налил себе еще рюмку.

— Чем?

— Льва по плечу не похлопаешь… — большим глотком он влил в себя коньяк. Прижав рукав к носу, шумно вдохнул и захохотал.

— Что ты несешь?! — Андреев возмущенно заерзал на стуле, поглядывая по сторонам. Никто ничего не заметил.

Все достаточно много выпили. Кажется, исчезни именинник из-за стола — никому и дела не будет до этого.

Официанты принесли повторно кофе и чай. Со стола исчезла пустая посуда. Остались чашки, блюда с фруктовыми салатами, подносы с тортами. Щеголев смотрел на десерт с недоумением. Несколько человек накладывали в свои тарелки бананы, апельсины, киви. Эта аппетитная ароматная смесь показалась Щеголеву чем-то гадким, тошнотворным. Он почувствовал, как все внутри поднимается, и отвернулся. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он понял, что тоже больше не может здесь находиться. Он не мог видеть знакомых лиц, занятых поглощением сладкого.

— Саня, — Щеголев медленно повернул к нему голову. В этот момент он понял, что слишком много выпил. — Давай тоже уйдем по-английски. К едреней фене махнем отсюда куда-нибудь!

— Ты что? Тебе нельзя. Люди останутся в недоумении. Завтра тебя достанут вопросами. Уход Маши никто не прокомментирует, а вот твое исчезновение вслед за ней… Не выставляй себя посмешищем.

— Как ты сказал?

— Не обижайся, дружище. Я пытаюсь привести тебя в чувство, — миролюбиво сказал Андреев.

— А мне нужно абсолютно противоположное, понял? — выходя из-за стола, произнес Щеголев.

— Куда ты?

— Курить.

— Я с тобой, — Андреев быстро поднялся и пошел за ним.

В фойе они молча курили. Щеголеву было невыносимо чье бы то ни было присутствие, но нужно было как-то прожить этот день, доиграть свою роль именинника.

— Лева, все пройдет. Ты же знаешь, — не выдержав долгого молчания, сказал Андреев.

— Знаю, а как жить, пока не прошло?

— Ты сильнее. Скажи себе, что ты выстоишь.

— И все? — Щеголев пьяно улыбнулся.

— Да.

— Ну и дурак ты, Саня.

— Ладно, ты больно умный, — Андреев был рад уже тому, что Щеголев не молчит, тупо глядя в пол. — Пойдем к гостям. Осталось продержаться какой-то час.

Щеголев кивнул, выбросил окурок и, шатаясь, направился в банкетный зал. Андреев осторожно взял его под руку. Они снова заняли свои места. Их ждали чашки с нетронутым остывшим кофе. Лев залпом выпил свою и, подперев голову руками, обвел взглядом присутствующих. Небольшие обособленные группки общались, обсуждая привычные темы. Длинный стол разбился на несколько частей, в каждой из которых велись свои разговоры. Щеголев наблюдал за ними и четко понял, что людей, которые собрались здесь, совершенно не волнует то, что на самом деле с ним происходит. Это к лучшему. Размеренная, сложившаяся жизнь, которую он собственноручно превратил в бульварный роман, останется известной в неприглядных подробностях только ему и Андрееву. Он всегда на виду. Пресловутый сор из избы не добавит ему очков, не укрепит годами зарабатываемый авторитет. Никому не придет в голову, что происходит с ним в действительности. Почему-то в одурманенной коньяком голове именно эта мысль вытеснила остальные. Сейчас Щеголеву было важно, чтобы никто не узнал, что он остался у разбитого корыта.

Сегодня он появится у родителей и, в ответ на их удивленные взгляды, произнесет фразу типа: «Надеюсь, мое присутствие не стеснит вас?» или «Имениннику можно на некоторое время занять свою комнату?» К их нескрываемой радости от того, что он оставил Юлию, наверняка прибавится некоторое неудобство — они слишком давно не жили бок о бок друг с другом. Почему-то от мысли, что его присутствие в доме родителей разрушит устоявшийся комфорт, Щеголев почувствовал удовлетворение. Он усмехнулся и, найдя глазами бутылку с коньяком, потянулся за ней.

Юлия набирала номер телефона Нади и откровенно ругалась, потому что вот уже полчаса линия была занята. Любовь Андреевой к долгим телефонным разговорам была известна всем ее знакомым. Она не могла ограничиться десятиминутной беседой. Тема за темой, одна плавно переходила в другую. Надя всегда говорила, что в наше бешено бегущее время телефон — единственное, что поддерживает близость отношений. Встречаться некогда, общаться тет-а-тет — по праздникам и дням рождениям. Это сводило дружбу к нескольким дням в год, когда можно с душой провести время в компании приятных тебе людей. У Надежды была своя теория, которая помогала ей поддерживать отношения. Спорить с ней было бесполезно, да и не стоило, потому что собеседницей она была такой же прекрасной, как и слушательницей. Поэтому многие пользовались ее умением до конца выслушать, что тоже — несомненный талант. Надя знала, что в ее теории общения нет изъяна, и основным ее столпом был телефон.

Всегда относившаяся к слабости подруги с пониманием, на этот раз Щеголева чувствовала нарастающее раздражение. С каждым новым набором номера она мысленно посылала подруге установку: «Положи трубку!»