Заводная девушка - Анна Маццола

Но так было заведено в Версале: здесь не слышалось смеха играющих детей и плача младенцев. Дети во дворце присутствовали только в виде бронзовых и мраморных статуй. Даже дочерям Людовика в детстве не позволялось здесь находиться. Исключение он сделал лишь для Аделаиды, которая с рыданиями умоляла отца до тех пор, пока тот не сдался. Жанна не стала ни умолять, ни плакать, дабы не вызывать гнев Людовика. Она уже видела всплески королевского гнева и не хотела увидеть снова.

Жанна снова посмотрела на куклу. Любопытная вещица. Тщательно нарисованное лицо было очень похоже на человеческое… Но что это? Жанна даже вздрогнула. Ей показалось или стеклянные глаза двигались?

– Не правда ли, забавно? – засмеялся Людовик. – Нажимаешь вот здесь, и глаза двигаются из стороны в сторону, словно кукла читает книжку.

Жанна вгляделась. И действительно, глаза на фарфоровом лице двигались, будто следили за ней. Какая странная и жуткая кукла. Нельзя отвозить дочери такой подарок.

– Любопытная вещица, – сказала она вслух. – И как искусно сделана.

Интересно, помнит ли Людовик, когда он в последний раз дарил куклу и как неудачно это закончилось? Малолетняя инфанта Марианна Виктория получила куклу, украшенную драгоценными камнями. Это был подарок ее французского кузена, за которого однажды она выйдет замуж. Не вышла. Когда при французском дворе решили, что им срочно необходим наследник, инфанту отослали обратно в Испанию, а ее место заняла Мария Лещинская, уже находившаяся в детородном возрасте. Впереди Марию ждали годы непрестанных беременностей и родов.

– Тебе обязательно нужно увидеть, какие штучки делает сам Рейнхарт. По сравнению с его шедеврами это грубоватая поделка.

– Значит, дочка учится отцовскому ремеслу?

– Насколько понимаю, он ее обучает, готовя к какой-то особой роли.

– Весьма… оригинально.

– Думаю, и сама девица весьма оригинальна. Отец недавно забрал ее из монастырской школы и взялся учить. Но по словам Лефевра, она умеет то, чего не умею я. Для женщины она исключительно умна.

– Понятно. И сколько лет этой девице?

Ответ она уже знала. О Веронике она читала в полицейских донесениях, а потом и собственными глазами увидела эту миловидную девушку с безупречно гладкой кожей. Знал ли об этом Людовик?

– Кажется, семнадцать, хотя она показалась бы тебе старше. Обычно девицы в этом возрасте еще глупы, чего не скажешь о ней.

Жанна вертела в руках чашку. Ей не понравился тон королевского голоса и выпячивание губ. Если Людовику захотелось молоденьких цыпочек, будет гораздо лучше, если это будут цыпочки, пойманные ею: робкие, податливые девочки, которых можно поманить деньгами, а потом вытолкнуть. Но никак не умненькие дочки часовщика. Эта Вероника явно себе на уме.

– Семнадцать лет – возраст, когда не знаешь, что в дальнейшем вырастет из этих девиц.

– Это верно, – ответил король, тон которого вдруг сделался ледяным. – Ты в семнадцать лет была просто выскочкой из буржуазной семьи. А сейчас… гляди, как высоко взлетела.

Жанна улыбнулась, но ее щеки под слоем белил покраснели. Она прекрасно поняла смысл королевских слов: фаворитка взлетела так высоко, что балансировала на краю и могла упасть.

– Я слышал про очередную «рыбную ловлю». А мне ты не сказала.

Жанну обдало страхом. Кто ему донес? Дю Оссе? Конечно же нет.

– Не люблю тревожить вас по пустякам.

– А я не люблю, когда от меня что-то скрывают, – сказал Людовик; Жанна поняла двойной смысл его слов, когда королевская рука больно сжала ей подбородок. – Не люблю чувствовать себя сбитым с толку. Не заставляй меня усомниться в тебе.

Людовик отправился к мессе. Жанна для успокоения выпила бокал вина и велела дю Оссе потуже затянуть на ней корсет из китового уса, словно это могло добавить ей устойчивости в жизни. Нужно собраться с мыслями, поскольку ум – едва ли не единственное оружие в ее арсенале. Надев короткую нижнюю юбку и припудренное розовато-лиловое платье, она присела к туалетному столику. Было почти девять часов утра – время ее первого официального туалета. Сегодня среда, а значит, к ней явится генерал-лейтенант Берье с новостями полицейского ведомства. Она была первой, к кому он спешил с докладом. Ничего удивительного, ведь своим возвышением он был обязан ей. Сегодня нужно поговорить с ним обо всех этих «забрасываниях удочек». Она должна составить план.

Пока Бертен, парикмахер Жанны, грел на жаровне щипцы, вошел Берье. Поклонившись, гость поставил на пол свою сумку.

– Доброе утро, маркиза, – поздоровался он, целуя ей руку. – А вы с каждым днем молодеете. Клянусь! Ваши глаза стали еще лучистее.

Жанна улыбнулась комплименту. С тех пор как три года назад Берье получил чин генерал-лейтенанта и возглавил парижскую полицию, он постарел лет на десять, если не больше. Его горделивое лицо было испещрено глубокими морщинами – следствие многочисленных обязанностей, лежащих на нем, и многочисленных тайн, которые он хранил. Но Берье занимался делами государственной важности; более того, он жаждал этой должности и ничуть не тяготился ею. Так что у Жанны не было причин винить себя в седине на его бровях и темных мешках под глазами.

– Рассказывайте. Что нового? Вам удалось собрать доказательства против автора этих отвратительных стишков? Я вам писала, что утром получила очередной пасквиль. Вы получили мою записку?

– Да. Возмутительные, злобные стишки! Пока, маркиза, мы не собрали доказательств, но уверен: скоро соберем. Как вам известно, cabinet noir перехватывает письма, прочитывает содержание и вновь запечатывает. Этим занимаются опытные люди. Смею вас заверить: в течение нескольких недель мы выследим этих гнусных «рыболовов». Едва ли их много.

– Ошибаетесь, Николя. Тех, кто желает мне зла, более чем достаточно, и вы это прекрасно знаете.

Берье повертел в руках листок с пасквилем:

– Они желают вам зла лишь потому, что знают: ваше влияние продолжает расти.

– И с ним растет ваше.

– Благодарю, маркиза, – снова поклонился Берье.

Жанна улыбнулась, хотя и не сомневалась, что Берье известно ее нынешнее положение. Ведь у него шпионы повсюду. Как и она, ее протеже знал, что глаза Людовика постоянно высматривали молодых хорошеньких женщин при дворе и вне двора и ни одна из них не смела отказать королю. Берье наверняка знал и о том, что ей становилось все тяжелее удовлетворять плотские аппетиты Людовика. Не помогал ни отдых, на котором настаивал Кесне, ни предписанная диета из ванили, трюфелей, шоколада и сельдерея. От такой диеты ей становилось только хуже. Знал Берье и другое: Жанна не уступала ему в честолюбии, а потому изгнание из Версаля убило бы ее. Она всю жизнь пробиралась к своей цели. Если она падет, это закончится смертью.

– Что происходит в Париже?

– Нас продолжают осаждать нищие и