Заводная девушка - Анна Маццола

ее ноздри уже ловили ее запах… И вдруг какой-то угрюмый тип, не то лакей, не то караульный, передает приказ оставаться на месте. Государство играло с ней, как кот с мышью, предлагая свободу и тут же придавливая лапой, едва она попытается убежать. Придется сходить на улицу Тевено и разузнать, не известно ли чего маман. От этой мысли все внутри Мадлен переворачивалось.

Ночью прошел дождь, отчего над Парижем висел густой туман, вобравший в себя вчерашний запах кухонных очагов и вонь сточных канав. Струйки тумана и сейчас нависали над канавами и тянулись вдоль переулков, ограничивая видимость. Мадлен шла по улице Платриер, направляясь к месту, которое она когда-то называла родным домом. Ее тревожил не только Камиль, но и сам часовщик. С тех пор как у Рейнхарта побывал король, он практически не вылезал из мастерской, о чем-то вполголоса совещаясь с Лефевром и отправляя письма с чертежами и заказами. Туда не пускали даже Веронику. Когда Рейнхарту требовалось покинуть мастерскую, дверь он запирал на ключ. Лишнее подтверждение того, что Мадлен нужно там побывать. Притаившись, она следила, как Рейнхарт поворачивал ключ и убирал в карман жилетки. Но за хозяйской одеждой следил Жозеф и на все ее предложения помочь отвечал отказом. Иногда Мадлен все же допускали в святилище: принести кофе, выпивку и миндальное печенье. Увидев ее, мужчины замолкали или резко переводили разговор на другую тему. Все книги были закрыты, а бумаги убраны. Обрывки разговоров, которые ей удавалось подслушать, в основном касались скучных и малопонятных технических вопросов: получения какого-то древесного вещества, из которого можно делать трубки, обращения к некоему врачу за подлинными образцами и чертежами автоматов, сделанных другим мастером. Не более понятными были и наброски, иногда попадавшиеся Мадлен на глаза: сплошные линии и цифры. Похоже, все это касалось внутреннего устройства какой-то машины. Некоторые рисунки были понятнее и вызывали удивление: кузнечные мехи, длинный шприц, модель человеческой руки. Самого изделия она не видела, но через стену слышала поскрипывание станка и царапающие звуки пилы Рейнхарта. Они с Лефевром что-то делали, но тщательно прятали.

Мадлен не заметила, как добралась до улицы Тевено. После полуторамесячного отсутствия улица показалась ей ýже и мрачнее. Тени в подъездах стали еще гуще. У всех, кто попадался ей навстречу, были впалые щеки. Аммиачная вонь мочи стала еще острее. Дом маман тоже выглядел беднее и обшарпаннее. Потрескавшийся фасад, истертые ступени крыльца, угрюмая арка, ведущая во двор. Не хотелось, чтобы Эмиль жил здесь. Место было небезопасным, особенно сейчас, когда по улицам рыскал похититель детей, высматривая очередную жертву среди бедных, беззащитных оборванцев.

– Они еще не вставали, – сообщила маленькая служанка, открывшая дверь.

На вид этой девочке с всклокоченными волосами было лет одиннадцать. Сирота, взятая маман из Отель-Дьё. Зубы плохие, зато волосы светлые и достаточно привлекательное лицо. Завсегдатаи «Академии» называли таких beurre demi-sel – девочка на полпути к превращению в проститутку.

Чувствовалось, маленькая служанка только недавно затопила камин, и не очень-то умело. Мадлен взяла кочергу и поворошила угли.

– Иди и разбуди мадам. Скажи ей, что пришла Мадлен.

Когда девчонка занервничала, Мадлен указала кочергой на себя и ласково сказала:

– Передай ей, что это я тебя послала. Еще скажи, что я сильно рассержена и угрожала отходить тебя кочергой, если ослушаешься.

Вскоре появилась маман. Ее лицо без белил и румян напоминало комок теста, залежавшегося на полке.

– Маду, ты не могла явиться попозже? Сбила мне весь сон, а это сказывается на лице.

– Мне нужно с тобой поговорить. И с Коралиной тоже. Пришла тогда, когда смогла.

Маман велела служанке подать им всем шоколад и повела Мадлен в комнату Коралины, где пахло сестрой и мужчиной, побывавшим у нее, – смесью масла для волос, спермы и пота. Маман отодвинула занавески, впуская в комнату сероватый утренний свет.

– Вставай, девонька. Твоя сестра пришла.

Глядя на гладкое лицо полусонной Коралины, Мадлен вспоминала, какой ее сестра была в детстве, пока маман не основала свою «академию порока», а Коралина не превратилась в холодную и расчетливую особу. Какой была бы жизнь сестры, если бы они и дальше жили над отцовским магазином? Может, вышла бы замуж за какого-нибудь писаря и уехала из Парижа. Была бы ее сестра более ласковой и отзывчивой, умела бы успокоить плачущую Мадлен, а не велела бы заткнуться? Возможно, Коралина и тогда выросла бы жестокой и расчетливой. Как-никак она была настоящей дочерью своей матери, а той все нежные чувства прижгли еще в утробе.

– Который час? – зевая, спросила Коралина.

– Самое время, чтобы рассказать мне, что происходит. А то от меня всё скрывают.

– Насчет чего?

– Насчет замыслов полиции. Вот уже девять дней, как я закончила работу, которую они мне поручили, но меня по-прежнему не отпускают. Может, ты, случаем, не заметила, что я до сих пор не возвращалась? Или время проходит мимо тебя?

– Мы знаем, что ты теперь в Лувре, – сказала мать. – Ты же нам сама написала. Но не сообщила подробностей. Что произошло? Расскажи нам обо всем. Что тебе удалось узнать?

Мадлен рассказала им о прежней служанке, утверждавшей, что Рейнхарт пускал ей кровь; о том, что его сделали королевским часовщиком, о визитах Помпадур и устном приказе, переданном человеком в красном камзоле.

– Мадам де Помпадур, – с придыханием произнесла Коралина, подходя к туалетному столику. – Bon sang! Подумать только: ты видела эту женщину! Расскажи поподробнее, во что она была одета. Какая у нее прическа?

Коралина принялась накручивать волосы на бигуди, глядя в мутноватое зеркало.

– Прошу прощения, но мне сейчас не до рассказов о нарядах. Меня куда больше волнует, почему полиция зажала обещанные деньги и что еще им нужно. Служанку, которая свидетельствовала против Рейнхарта, вздернули. Это меня тоже волнует.

– А что о ней говорят другие слуги?

– Почти ничего. По их мнению, она была воровкой и лгуньей.

– Так-так. Но тебе-то чего волноваться? Девица была готова плести что угодно, только бы не попасть на виселицу.

– Даже если и так, Камиль скрыл это от нас. А сведения далеко не пустячные.

Маман отвернулась, и до Мадлен мгновенно дошло: мать, конечно же, знала. Точно знала, на какой риск идет ее дочь, но тем не менее ни слова не сказала, вынудив ее действовать вслепую.

«Все пройдет наилучшим образом, вот увидишь, – говорила она накануне ухода Мадлен в дом часовщика. – Постарайся быть начеку, и с тобой не приключится никакой беды. Я в этом уверена».

Маман говорила это не впервые. Тогда Мадлен тоже была начеку, а беда все-таки приключилась. Напрасно она поверила матери.

– Так