Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

дороге домой.

— Так пальта ж у мине нема. А батькин бушлат у мокру погоду набухнеть так, шо за год нэ высохнэ. У нас тоже погода, як у вас. А эту амуницию мине на работе выдали. Я ж теперь в охране на винном заводе сторожем устроилась.

— А где этот винный завод находится?

— Та чёрт ёго знае, а склады они устроили по подвалам у всей Одессе. У нашем дворе тоже есть такой склад. Оказывается, шо под нашими домами большие подвалы. Туда завод поместил богато бочек с молдавским вином ещё до войны. И замуровали усе входы у те подвалы. Теперь они там розлывають вино по бутылкам. А после — у магазины. Вот я и устроилась сторожить пустые бочки. Они их складывають на нашей развалке. Вывезли с тудова увесь мусор, хлам, камни. Прошлись трактором, разравняли и стали таскать туды пустые бочки з подвалов. Знаешь, почему меня отпустили с работы? А потому что молдаване те бочки увезли, а пустых ше нэ накопилось. Сказали, шо с недельку бочек не будеть. Вот я и поехала мою внученьку родненькую побачить. Дуже я скучаю за нэю, — Бабуня стиснула мою ручку до боли, но я даже не пискнула.

— Мамочка, бросай ты эту работу, приезжай ко мне! Я не справляюсь с Ветуней. Целыми днями в театре. Она предоставлена сама себе. Я боюсь за неё. Она такое вытворяет… В театр её брать не могу. Стыдно. Она плохо одета, плохо воспитана… Зарплату задерживают. Еле на еду хватает. А меня уже знает весь город…

— Ну и шо, Лидочка? Ше одын иждивенец тебе на шею? Всё равно мине работать надо — пенсию зарабатывать. У меня ж увесь стаж пропав из-за этой войны.

— Почему пропал? Ты ж столько лет вкалывала в порту…

— Да… укалывала-укалывала, а трудовая ж осталась в порту. Може немцы унистожили со всеми документами, чи румины пожгли, когда тикакалы… Так говорять. А шоб восстановить стаж, нужно шукать двух свидетелей, шо работали у нашем цеху. Вот як закончится война, власти наведуть порадок, то може и найдутся какие-то свидетели. А самое главное, мине выдали продуктовые карточки. Я такая радая була, як их получила!

Дома я с нетерпением ждала, когда мама уйдёт на вечерний спектакль. Мне хотелось, чтоб Бабуня принадлежала целиком мне. За обедом они говорили о скучных вещах — о каком-то заявлении, о разводе с Жоржем, который скоро состоится в суде. Я сидела на табуретке, склонив голову Бабуне на колени, и снизу любовалась родным лицом.

— Ничого, Лидочка! Тилькы б немцы не вернулись! Жисть увойдёть у своё русло и усё выровняется. И дытына выровняется.

Вдруг Бабуня вскочила и закричала, ударив себя по лбу:

— Ой! Та шо ж я така скажена дура! Я ж вам гостыньця привезла! — Бабуня развязала мокрый мешок и вытащила из него голубое детское пальтишко с белым кроличьим воротничком и синими перламутровыми пуговицами.

Мы с мамой раскрыли рты и застыли. Бабуня, как фокусник, красивым жестом расстелила пальтишко на диване. Потом она извлекла из мешка маленькие валеночки из белого пушистого войлока и поставила их на пол под пальтишко. И наконец, в её руках появилась шапочка, связанная из белого пуха с длинными ушками, на концах которых болтались пуховые помпоны.

Я боялась пошевелиться, боялась нарушить чувство восторга, охватившего меня с ног до макушки. Тихонько подошла к дивану и стала ощупывать вещи забинтованными ручками, чтоб удостовериться в реальности их существования.

— Надягай, надягай! Мерай… бо може я невгадала.

— Вгадала, вгадала! — кричала я Бабуне, натягивая пальтишко.

— Як жалко, в самый раз! Я ж надеялась, шо на вырост будэ! А воно на одын сезон, — разочарованно приговаривала Бабуня, крутя меня в разные стороны, оттягивая подол и рукава.

— Диты так швыдко ростуть, шо на них не напасёшься вещей! Всегда надо на вырост брать!

— Спасибо, мамулечка, родненькая! Такая красота, что и в театр не стыдно повести ребёнка. Где ж ты достала такую прелесть? А валеночки… фетровые, такие и до войны редко у кого были! Теперь только надо найти подходящие галошики, и мы на зиму обеспечены! — причитала мама, ощупывая валеночки изнутри.

— Ото когда вы с Ветуней уехали у Кировоград, я поскучала-поскучала, та й подумала — руки ж у менэ тэпэр развязанные. Чем, думаю, я хужее, чем усе те люды, шо ходять по дворам, предлагають усякие услуги и заробатывають? Довго размышляла, на чём можно заработать. Ну а мыслю мине подкинула Циля Моисеевна… Ну, та жидовочка с 37-го двора, може помнишь, я ей стирала простыни та пододеяльники. Такая хорошая женщина. Всегда для Веточки шо-нэбудь передавала: канахветочку чи яичко… Только в хату дытыну нэ пускала. Раз я ей сказала, шо хочу людям побелку делать, шоб зарабатывать. А она замахала на мине руками и каже: " Ша, Мадам Тимош. Вы будете смеяться, но я имею вам сказать: выкиньте з головы этих глупостей. Зачем этот тяжёлый гембель на ваши плечи? Это ж надо где-то доставать извёстку, мел… Слухайте сюда. Завтра зайдёте до мине и возьмёте мешок с ношеными, но с ещё приличными вещами. Поедете на трамвае до толкучки. В каком-нибудь ряду приткнётесь, разложите вещи прамо на землю. Ну, на какую-нибудь ненужную трапку или на газэту и отдыхайте. Увераю вас, шо-нибудь у вас возьмут за небольшие деньги. За день на покушать ребёнку у вас завсегда наберётся. Сейчас одни люди голые-босые, а у других шо-нибудь осталось ненужное, шо жалко выкинуть. И это ненужное может пригодиться голым та босым. У магазинах счас одёжи шаром покатить".

Так я и зробыла. Ходыла по дворам и спрашивала вещи на продажу. Набрала со всей Преображенской столько вещей, шо затоварила усю хату. Некоторые просили за свои вещи сразу хоть какие-то деньги. Ну и я, конечно, понимала, шо с качественной вещи буду иметь хороший навар. И давала деньги сразу, бо у меня уже кое шо завелось у кармане. Та й глаз набила на продажную вещь. Особенно хорошо продавались детские вещи. Потом не рваная обувь, мужские бруки, спинжаки, женские юбки та польта разные. С некоторыми людями на толкучке я менялась товаром. Вот, Лидочка, и тебе подарок есть, — Бабуня вытащила из мешка что-то вроде подушки в белой наволочке и кинула маме.