Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

за усю нашу терпеливую жисть.

Мама кинулась обнимать Бабуню, целовать и благодарить за такие чудесные слова.

— Я так боялась, что тебе не понравится. Скажешь, что люди погибали на войне, мучились в оккупациях, мёрзли в катакомбах, а ваш театр всю войну спектакли разыгрывал.

— Ты шо! Мы у тех катакомбах знаешь, сколько песен перепели? Та если б не те песни, то мы б з горя та от страха поздыхали. Я считаю, шо ваш тиятр так же воевав, як солдаты, только як бы на другом фронте. На фронте успокоения людских нервов. Так шо давай стаканы, и мы з тобою выпьем за ваш тиятр, за нас и за победу над Германией. Кажуть, шо наши уже подбираются до неё.

Мама с Бабуней выпили вина.

— Мамуля, где ж ты достала такое вкусное вино? Это же "Лидия", правда? Какой аромат, — мама сунула нос в стакан и блаженно улыбнулась.

— Не поверишь, Лидочка, вино я насёрбала з тех бочек, шо охраняю. Воны ж усе лежать на боку и остатки вина отстаиваются. Я выймаю з бочки пробку, сую у дырку резиновую трубочку, дуже губамы посёрбаю, та й сразу ту трубочку тыкаю у бутылку. С каждой бочки натекёть с пол-литра, а с какой и больше. Вот такая у мине, Лидочка, технология. Когда попадается гуща, я в той же бутылке отстаиваю день-два и сливаю у другую чистую бутылку. У мине даже покупатели образовались. Только я им кажу, шо мине зарплату выдають вином. Ты ж понимаешь, як рознюхають, сами пойдуть на развалку сосать ту "Лидию" та "Изабеллу". И никакая охрана не поможеть.

— Технология! Ха-ха-ха, — мама так хохотала, чуть со стула не свалилась.

— Или! Конечно технология! Як иначе? Иначе нияк!

И Бабуня запела своим тоненьким нежным голоском:

Мисяць на нэби, зироньки сяють,

Тыхо по морю човэн плыве.

Пьяненькая мамуля подхватила голосом пониже:

В човни дивчина писню спивае,

А козак чуе — сэрдэнько мрэ.

И они, обнявшись, продолжили вместе:

Ця писня мыла, ця писня люба -

Всэ про кохання, всэ про любов,

Як мы зийшлыся, та розийшлыся,

Тэпэр навикы зийшлыся знов.

Я вместе с тем "човном" качалась на волнах нежной мелодии, под которую часто засыпала в Бабуниных объятьях в тёмных и сырых катакомбах. Давно уже сон не обнимал меня так спокойно и уютно. С тех пор, как мы расстались с Бабуней, я всё время сопротивлялась сну, дёргалась, крутилась, таращила глаза в тёмные углы, боролась с непонятной тревогой, пока силы не кончались и сон насильно не одолевал меня.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ БАБУНИ

Уверенность, что больше с Бабуней не расстанусь никогда, успокоила мою бдительность. Теперь я не вскакивала с кровати, услышав скрип раскладушки, на которой спала Бабуня. Нежилась в постели, пока завтракала мама. Ждала, когда она уйдёт на работу и Бабуня начнёт будить меня ласковыми словами, гладить по головке, отрывать от подушки, щекотать, целовать в "пузо", в попку. Я притворялась спящей, понарошку хныкала, капризничала, а Бабуня водила по моему лицу шершавым, ласковым пальцем приговаривала:

— Это мой коханый лобик, это мои бровки, это мои глазки, это мой сопливый носик, а это ротик. Ротик хочеть кушатки? Ну, вставай, вставай, «сплутаторша».

На столе меня уже ждала чашка горячего какао и блинчики на блюдечке. После завтрака мы шли на базар. На базаре Бабуня разыгрывала свой театр и с большим успехом. Она умудрялась купить десяток яиц по невероятно низкой цене. У неё всегда с собой была литровая банка. Подойдя к хозяйке яиц, Бабуня как бы невзначай обнаруживала одно-два треснутых яйца, припрятанных на дне мисочки. Выуживала их из десятка и требовала продать уже весь десяток по сниженной цене. Та, конечно, не соглашалась на весь десяток снизить цену. Тогда Бабуня молча бросала на прилавок несколько медяков за два треснутых яйца, осторожно складывала яйца в банку и, улыбаясь, говорила:

— Мадам, я вас выгодно выручаю за два треснутых яйца, шоб вы ненароком кого-нибудь не надули заместо меня.

"Мадам" в рваном платке и в старом тулупе, смущённо улыбаясь, заскорузлыми пальцами брала с прилавка медяки и заворачивала их в грязную тряпочку. А Бабуня уже выискивала глазами следующую жертву с яйцами. Таким образом, у неё собирался десяток яиц не за рубль двадцать, а всего за 50–60 копеек.

Однажды Бабуня с успехом провернула "гешефт" с большим куском мяса. Долго ходила туда-сюда вдоль мясного ряда, но её взгляд притягивало не то мясо, что лежало на прилавке. Она внимательно смотрела на рубщиков, которые позади продавцов рубили на куски части туши. Вдруг раздался визг Бабуни на весь базар:

— Криса! Вон, вон вона побигла! Криса! Ловите, громадяне! От крис холера можеть пойти!

Вся очередь нагнулась под прилавок, чтоб увидеть крысу. Кто-то даже поддержал Бабунины вопли:

— Убежала, зараза! Туды, у яму…

Очередь к прилавку сильно поредела и Бабуня тут же пристроилась в конец. Продавец, пожилой дядька с рыжими усами, недовольно поглядывал на Бабуню. И тут настал её звёздный час. Этого могло и не случиться. Но случилось! Рубщик за спиной продавца хрястнул топором по куску мяса с такой силой, что большая часть его кувыркнулась и брякнулась на землю. Рубщик поднял кусок с земли и бросил на прилавок. А тут как раз и подошла наша очередь.

— Завесьте мине той кусок, шо валявся на земле. Я так и быть выручу вас, заберу его за полцены.

— Чому ж це за полцены, такэ гарнэ мьясо?

— Було гарнэ, а тепер нэ гарнэ, бо вывалялось дэ криса бигала. Хто ж у вас ёго купыть? А нэ продашь мине, то я буду тут стоять и усем рассказывать, шо по твоёму мьясу крисы бигають, холеру розносять. Буду стоять до победы. И милицию позову.

Продавец смирился и продал Бабуне больше килограмма мяса за бесценок.

В то хмурое утро Бабуня как-то особенно тискала меня, но из постели не тащила.

— Позавтракаешь сама, бо я дуже спешу на базар. Мине сказали, шо с утра там