Огненный перст (сборник) - Борис Акунин

В несколько мгновений огонь запалил две большие кучи хвороста и сухой травы. Берег осветился.

Меж двух ярких, плюющихся искрами костров чернела прямая, словно клинок варяжского меча, фигура.

Кому земля, а кому небо

Дамианос сначала узнал голос, и лишь потом разглядел, кто это: Хельги.

Подняв руку, старший из хёвдингов коротко и гневно что-то крикнул. Первые ряды остановились. Задние начали напирать на передних, и стройная колонна в считаные мгновения превратилась в бесформенную толпу.

Хельги подождал, пока недоуменный ропот слегка стихнет, и вновь стал выкрикивать рубящие, злые фразы пронзительным, далеко разносящимся фальцетом. Аминтес мог разобрать лишь одно слово: «Рохрик» – хёвдинг повторял его, будто заклинание.

Впрочем, было ясно и без перевода. Хельги откуда-то обо всем узнал. У него наверняка есть соглядатаи в стане главного соперника, а Дюр, видимо, был недостаточно осторожен. Воины ничего не знают о причине ночной тревоги, и Хельги втолковывает им, что они идут против воли конунга. Судя по лицам и протестующим возгласам, речь хёвдинга вызвала у викингов смятение. Нужно срочно что-то предпринять, иначе всё пропало…

Аминтес попытался вглядеться в тьму позади костров. Нужно было понять, один ли Хельги либо привел с собой воинов.

О том же, кажется, подумал и Хаскульд. Неожиданное появление Хельги смутило его. Но вот Дюр встрепенулся, вышел на освещенное место и тоже начал кричать, яростно жестикулируя. Голос у него был звучный и мощный, не то что у Хельги. Имя конунга Хаскульд не произносил, зато трижды помянул «Кыевгард» и один раз, выхватив меч и воздев его к небу, – «Миклагард».

«Желтые» издали воинственный рев. Слова любимого вождя действовали на них.

Хельги пытался перекричать богатыря, но не смог. Тогда старший хёвдинг повел себя странно. Он полуобернулся, отцепил от пояса боевой топор и взмахнул им, будто подавая кому-то знак.

Неужели сигнал к бою? Вот это была бы удача! Пусть бы вэринги перебили друг друга прямо здесь. Тогда и поход на Кыев не понадобится!

Но из темноты вышел всего один человек. Он двигался медленно, опираясь на длинный посох. Морщинистое лицо обращено к звездам, длинная белая борода, заплетенная косами, покачивается в такт торжественным шагам.

Урм!

Все смотрели на жреца. Хаскульд оборвал речь на полуслове, умолк.

А годи вдруг ударил посохом – и от земли, откликнувшейся звоном, полетели искры. По толпе прокатился стон суеверного ужаса.

Дамианос поморщился. Дешевый трюк! Старый мошенник прикрепил к концу палки кремень. Судя по лязгу, заранее положил наземь железную пластину. Примитивно – но ведь сработало!

В наступившей тишине жрец стал обращаться к небесам, полукрича-полувыпевая то ли моления, то ли заклинания. «О-один! О-один!» – взывал он после каждой фразы.

Хуже всего, что молчал Хаскульд. Вероятно, помешать священному ритуалу было бы кощунством.

Вот в толпе начали подхватывать: «О-один! О-один!».

Когда заскандировало всё скопище, старик изменил рефрен. Теперь он кричал: «О-дин! Рох-рик!».

«Заруби его!» – скрипнув зубами, мысленно приказал аминтес Хаскульду, беспомощно озиравшемуся вокруг. Но знал, что хёвдинг сделать этого не может. Даже такому прославленному герою не простят убийства Одинова жреца.

…Еще минута таких воплей, и отряд превратится в овечье стадо. Заблеет и вернется в загон.

Но аминтесов учат никогда не сдаваться, даже в самой безвыходной ситуации. «Алмазное правило», прозванное так за свою ослепительно неоспоримую твердость, гласит: «Безвыходные ситуации бывают только у трусов или глупцов». Дамианос ни трусом, ни глупцом себя не считал.

Он обернулся, схватил сонно помаргивающего Магога за плечи и сказал, отчетливо выговаривая слова:

– Подойди вон к тому старику. Вот так, кругом, через темноту. Понял?

Автоматон кивнул.

– Когда подойдешь к костру, подбеги и разбей ему голову палицей. Понял?

Пришлось повторить еще раз, прежде чем трипокефал уразумел.

– Иди!

Жреца не может убить хёвдинг – этим он поставит себя вне закона. Но если Урм падет от рук презренного существа – раба с железным кольцом на шее, в глазах вэрингов всё будет выглядеть иначе. Такая смерть нечиста, позорна. А годи, который позволил убить себя рабу, жалок и не говорит устами бога. Все его слова и призывы ничего не стоят.

Конечно, Магога прикончат. Но свою цену он отработает сполна…

Автоматон протиснулся через викингов. Как приказано – не напрямую, а дугой, не по освещенному месту – двинулся к костру. Никто не обратил на него внимания, все смотрели на жреца.

Дамианос потихоньку выбрался из толпы и встал в стороне. Будет лучше пока не попадаться русам на глаза. Иначе кто-нибудь вспомнит, чей это раб, и тогда сам Хаскульд не спасет своего учителя. Когда страсти поостынут и воины станут садиться на корабли, тогда можно и вернуться.

Из темноты, всего в десятке шагов от костра, появился Магог, помахивая своей шипастой дубиной. Никто на него не смотрел.

«Давай! Пора!»

Будто услышав команду, трипокефал ринулся вперед. Атакующего автоматона может остановить только смерть. Удар его палицы сокрушителен.

Вдруг Хельги, до этого момента неподвижный, словно статуя, сделал быстрое движение – развернулся и метнул свой топор. Широкое лезвие врубилось бегущему Магогу в середину лба. Издав рычание, гигант пробежал еще несколько шагов и рухнул ничком. Заскреб по земле пальцами. Два раза дернулся. Затих.

Никто не понял, что произошло и почему хёвдинг убил раба, но мощный бросок вызвал у воинов шумное одобрение.

Хельги вскинул руку, требуя тишины. Показывая на труп, начал что-то кричать. В толпе заоборачивались, будто кого-то искали.

На плечо аминтеса легла узкая рука.

– Хельги говорит: раб маленького грека хотел убить мудрого годи, но этого не допустил Один. И спрашивает, где маленький грек.

Гелия!

Потрясенный неожиданной развязкой («Как Хельги догадался?! Как?!»), Дамианос даже не удивился.

– За мной! Скорее! – Эфиопка тянула его в темноту. – Хельги всё знает. Нужно бежать.

Дамианос последовал за ней, оглушенный случившимся. Провалы бывали и прежде, но всякий раз он умудрялся превратить поражение в победу, как это случилось недавно в Кыеве, когда тамошний князь заманил его в ловушку. Однако на этот раз крах был полным и непоправимым.

– Откуда… он… знает?

– Вечером из лагеря Дюра прибежал какой-то человек. Я видела, как Хельги с ним шепчется. Сначала он воскликнул: «Нужно сообщить Рорику!». Потом говорит: «Нет, нельзя терять времени! Поднять лагерь по тревоге! Конунгу я объясню, пока воины будут строиться!» И снова передумал: «Нет, будет бой. Нельзя. Доставьте сюда Урма. Живее!» Я стала расспрашивать, что случилось, но он ответил лишь, мрачно усмехнувшись: «Скоро узнаешь» – и нехорошо на меня взглянул. Я поняла: твой план раскрыт. Хотела предупредить, но смогла выбраться из лагеря, только когда Хельги с Урмом уже ушли.

Теперь ясно, почему Хельги убил слугу Дамианоса, едва увидев. Хёвдинг был настороже. Непонятно было другое.

– Слепец идет очень медленно, и у причала они с Хельги пробыли достаточно долго для того, чтобы сложить хворост для костров и приготовиться. Ты могла быть у меня еще час назад. Я бы пришел на берег, убил их обоих и спрятал трупы!

Гелия тихо молвила:

– Поэтому я и не торопилась. Я не хочу, чтобы Хельги умер.

Он мне нравится.

Задохнувшись от возмущения, Дамианос не нашелся, что сказать. Пирофилакс, конечно, мудр, но всё же нельзя было принимать в аминтесы женщин! В критическую минуту, выбирая между долгом и чувством, они подведут!

– Не пыхти, как бык на тавромахии, – сердито сказала она. – А сам-то ты каков? Влюбился в свою беловолосую девку и сразу расхотел быть аминтесом.

– И ты в отместку провалила наше задание?

– Задание было от Кыя, а не от пирофилакса. Наше дело – выяснить о русской угрозе как можно больше. И с этой задачей мы справились. Мы расскажем обо всем пирофилаксу, и пусть он сам решит, на кого ставить – на полян или на русов.

– «Мы расскажем»? – переспросил Дамианос, остановившись. – Куда ты меня ведешь?

Берег Волхова остался позади, неподалеку темнела опушка леса.

– Я так поздно пришла, потому что всё подготовила. Была в поселке у емчан. Обменяла серебряное ожерелье, которое мне подарил Хельги, на лодку. Там, в лесу речушка, которая впадает в озеро. Мы уплывем и к утру будем далеко. Никто нас не догонит. Ты видишь, мне полюбился Хельги, но я выбираю тебя. Потому что ближе, чем мы с тобой, быть нельзя. Мы на свете вдвоем.

Она ждала, что он ответит, а Дамианос молчал.

Бранить Гелию было бессмысленно. Что сделано, то сделано.

Не исправишь. Но всё ли так безнадежно? А «Алмазное правило»?