За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

на лямке бурдюка круглый комочек застежки. Он опустился на корточки.

– А что решать? – спокойно заговорил Тольнак. – От нас не зависит ничего, никого мы не предупредим. У них скот, а у нас ноги, раньше нас в Деревне все равно будут. Смысл идти дальше есть?

– Да какой смысл, раньше он был как будто.

– Еще не ясно, где безопасней сейчас. Да, не предупредим мы, зато самим надо думать…

Чий оборвал перед собой траву, прихлопал землю ладонью и чертил по ней куском обуглившейся ветки. Непонятно, где лучше. Да, правильно конечно, но это все равно теперь, люди всегда такие – опасность, значит надо в самое родное место, в дом, а то, что сгорел он, так это не беда, зато воспоминания о нем остались, и пока мордой в пепелище не уткнутся, дом у них будет. И напрасно обсуждали спокойным тоном Краюха с Тольнаком ситуацию, за этими сдерживающимися лицами остальных было такое же вот желание: похватать все и уходить. Бежать, куда – не важно, по-звериному, сломя голову, пополам с непониманием, что все это значит и как себя вести сейчас.

Краюха и Тольнак продолжали говорить. Их почти молча слушали, только изредка подключались на время, или добавляли что-нибудь свое. Теперь уже никто не кричал, не пищал, говорили спокойно. Он подумал, что со стороны это могло показаться обычным обсуждением, как поступать с дровами, допустим, или беречь воду. Ушастый скучающе разглядывал свою кисть, скатывая грязь знакомым, тысячи раз виденным жестом, просто, по-бытовому. Чий вдруг вспомнил на что это похоже. Когда умирает кто-нибудь из близких – горе, а уже в тот же день можно рассмеяться над какой-нибудь шуткой, хотя и горе, посидеть, также, как и до этого, поесть например, точно также, хотя и горе. Человека нет, а мир остается. Такие люди.

Он опустил голову, с силой сжав уши ладонями, звуки речи превратились в бессмысленный гул. Затем опять поднял и огляделся. Потрескивали в костре дрова, налетел легкий ветерок, взъерошив траву. И ничего не произошло. Почему-то вспомнился их недавний разговор с Израном. Его голоса слышно не было. Чий посмотрел в его сторону. Совершенно молча, он стоял дальше всех от их круга и размышлял о чем-то. Что он хочет? Опять играет, даже теперь. Он вдруг изменил выражение и, засунув большой палец за пояс, другой рукой хлопнул кого-то по спине, становясь в круг.

– Ладно, потом наговоритесь. Надо воду процедить да спать уже, завтра вставать рано, нам еще до Болота неделю идти. Ну что, пойдем?

Они стали неуверенно расходиться. «Да тут выкипело уже сколько!»

Луна показалась полностью, красивая, большой светлый круг с пятнышками узора, низко висела над горизонтом. Чий нагнулся за лежащим на земле бурдюком. «И ничего не произошло…» – подумал он отрешенно.

Что-то твердое полоснуло его по лицу. Чий вскинул голову. Над тропой проходил ствол сильно склоненного дерева, зеленой на нем была только одна ветка у самой макушки, остальные были голыми, почерневшими, с отставшей местами шелухой коры. Это одну из них он сейчас зацепил.

У основания ствола с тропы был хорошо различим причудливой формы нарост. Когда-то очень давно здесь, видимо, была рана на теле дерева, какое-то сильное повреждение, которое тоже когда-то давно заросло молодой плотью, превратившейся сейчас в грубую, старческую, морщинистую корку. «Дерево, – вдруг подумал он. – Настоящее». Он оглянулся по сторонам. Раньше ему это почему-то и в голову не пришло, что уже больше дня они идут среди самых настоящих деревьев. Пусть даже вот таких тощих и больных, но деревьев, как и в Лесу, не кустарника какого-нибудь.

Обходя ветку, он положил руку на ствол, не из необходимости опереться – так просто, любопытно стало. На ощупь поверхность была прохладной, шершаво-колкой. Он немного помедлил, стоя так, и оглянулся на Тольнака, шедшего сзади. Тот явно ничего не заметил – сосредоточенно глядя в грязь, шагал вперед, штаны его были сплошь масляно-черными, липли к ногам, рубаху он снял, но белесая от холода, мокрая кожа под ней уже успела местами испачкаться какими-то полосами и пятнами.

Чий почувствовал неуместность желания поделиться с ним своим открытием насчет дерева, да и вообще с кем бы то ни было сейчас. Как это обычно бывает, атмосфера окружающего их молчания казалась какой-то священной, и прервать ее так было чем-то вроде кощунства. Впереди были спины, мерно покачивающиеся в такт широким, неуклюжим шагам, и у каждого, на лице, наверное, точно такое же выражение усталой серьезности. Он вдруг подумал, как это не похоже на начало пути, не один лишь общий настрой, а еще куча каких-то неразличимых почти мелочей, менявших картину настолько, что казалось, что это были другие люди, совсем не те, которые выходили из Села. Как быстро человек меняется, две недели, меньше даже. А может, не изменение это никакое? Просто устали, замучились, испачкались, перепугались (или устали пачкаться, бояться и мучиться). Может, отмой их, накорми, дай в себя прийти, и все будет, как и прежде? Он попытался представить их в Деревне. Изменились бы они из-за этого путешествия или нет? Единственное, что вспомнилось и практически некстати – это лицо Плешивого.

Как-то, в зимнюю охоту, большая стая сатров загнала его в заросли кустарника. Он отбился от остальных, а своры большой не держал, ту, что была, разорвали на месте, собаки до зарослей даже добежать не успели. Вещи все побросал, и еду, и одежду. Три дня они его стерегли, он все это время без пищи да без огня провел и сидел там, мерз, прислушивался, как кричат ночами, боясь каждый шорох пропустить, не выпуская древка из рук. Спасся чудом. Под утро в третью ночь не выдержал и прокрался, сумел как-то, а потом его также чудом кто-то подобрал. Обо всем этом Чию рассказывали уже потом, сам он тогда еще чуть ли не грудничком был, для него Плешивый всегда оставался деревенским юродивым с вечно сощуренным моргающим лицом, из-за чего это, он узнал позже из рассказов, и то, как где-то через месяц после возвращения вдруг непонятно почему у него стали выпадать волосы, и он полностью облысел.

Плешивый. Нашел, что вспомнить, да и вообще – чего гадать тут, я и Деревню то представить не могу, а тут это. Да и есть ли она сейчас.

Впереди остановились. По долетавшим обрывкам слов он понял, что что-то обсуждают. Прислушиваться было лень, он просто стоял и ждал. Вскоре двинулись опять. Сбоку Чий увидел, как показывается голова их гусеницы из людей: Ворот, осторожно ступающий вперед, затем Рыжий-старший, Изран. Обсуждали, скорее всего, именно это – крутой поворот тропы. Правильно обсуждали, гарантий здесь не было никаких.