Память – это ты - Альберт Бертран Бас

Пожалуйста, не делай глупостей. Мне жаль будет видеть, как ребята тебя бьют. Иди-ка, подойди сюда. Я хочу тебе кое-что показать… Я тебя умоляю! Если бы я хотел причинить тебе зло, уже причинил бы.

– Однако ж голова у меня раскалывается.

– Это потому что ты сопротивлялся. Подойди.

Его прихвостни отошли в угол.

Я приблизился к прилавку. Он наклонился и медленно, как человек, который собирается выдать тайну, прошептал:

– Где ты ее прячешь?

– Кого? – Я прикинулся дурачком.

– Мальчик, не заставляй меня тратить время. Я знаю, что она у тебя.

– Я не понимаю, о чем вы. Что вам нужно?

– Верни мне проклятую монету! – зло гаркнул он.

Я мечтал лишь о том, чтобы найти “Уругвай” и своего отца. Но я знал, что мне не одолеть старика силой.

– Я спешу.

– Верни мне мою монету!

– Она не ваша. Никогда не была вашей.

– Не-е-е, ты ничего не понимаешь. – Он придвинулся ближе, источая прогорклый запах, и всмотрелся в меня, будто собирался носом учуять ложь. – Тебе она великовата, мальчик. Это не такой подарок, который можно повесить на шею и носить как ни в чем не бывало. Скажи мне, где ты ее нашел.

– Нет.

– Не-е-е… – Он в ярости ударил по прилавку. – Учти, малыш, я не буду играть с тобой в кошки-мышки. Хотя ты и не веришь, я сделаю тебе одолжение, оставив ее у себя, правда-правда. У этих монет своя судьба.

– У “этих”? Их несколько?

– Я уже сказал, ты для этого маловат. Лучшее, что ты можешь сделать…

Он смолк, услышав далекий гул, который становился все сильнее. Оба мы подняли глаза к потолку. Гул доносился снаружи. Самолеты! Весь магазин сотрясся, плюясь пылью, когда первая волна прокатилась над Барселоной.

– Они уже здесь, – прошептал я. Времени не осталось, мне нужно было скорее выходить. – Ладно, послушайте, я обещаю, что отдам вам монету. Клянусь! Но сейчас позвольте мне уйти!

Старик вперил в меня свои маленькие темные глазки.

– Правда! Я достану вам монету!

– То есть она у тебя…

– Да. Я спрятал ее.

– Не-е-е… Я не верю тебе, но дам тебе шанс. И если ты вдруг решил пошутить со мной и не возвращаться, я подумал, что мне есть чем тебя заинтересовать.

По его знаку один из головорезов исчез за дверью подсобного помещения. Старик стоял неподвижно и улыбался, когда тот показался снова, но уже не один.

– Поли! – Я бросился к своему другу, но второй громила преградил мне путь.

– Спокойно, с твоим приятелем все в порядке. Более-менее… – улыбнулся старик. – Правда, Полито?

Бедняга еле держался на ногах.

– Чудовище!

Я стиснул зубы и посмотрел на друга. Он весь был в синяках, губа разбита, а лицо до того распухло, что он едва мог открыть глаза.

– Прости, – с трудом пробормотал он.

– Довольно, – перебил Эммет, показывая своему псу, что можно уводить заложника. – У тебя час, чтобы принести монету.

– Час? За это время я не…

– Советую поторопиться.

Я взглянул на него с ненавистью, но нельзя было терять время, так что я задавил гордость и злость и выбежал из этого адского места.

На улице я удивился, что уже темнеет. Я готов был поклясться, что еще утро, но удар камнем по голове выбил меня из колеи. Казалось, в тот день все звезды и планеты были против меня. Впервые за много месяцев я напал на след отца, но из-за непреодолимых обстоятельств не мог тут же по нему отправиться. Если только не сбросить со счетов Полито… Способен ли я на это?

Не буду скрывать, что это не раз приходило мне в голову. Но Полито попал в переплет из-за того, что вернул мне медальон, и в то время как он подвергался реальной, осязаемой опасности, возможность найти отца оставалась миражом. Крохотной надеждой, за которую, безусловно, стоило бороться, но не ценой жизни моего единственного друга.

В квартире я направился прямо к шкафу. Достал коробку из тайника и взял медальон Хлои. Зажал в кулаке. Я отдам его проклятому старику. Свое величайшее сокровище. Единственное, что у меня от нее осталось. Мой лучший друг нуждался во мне, и я знал, что Хлоя не будет против, если, отдав медальон, я спасу чью-то жизнь.

Мелькнула мысль о подмене. Было несколько монет, похожих по цвету и размеру, – наверное, их бросили мне в кепку какие-нибудь иностранцы, я сохранил их. Но Эммет не глупец, а настоящий знаток. Сначала он рассмотрит ее со всех сторон в свой дурацкий монокль, а потом – будто на окончательную пробу – поднесет ко рту, чтобы подтвердить подлинность своими желтыми зубами. “Ну конечно! Точно!” Новая идея пронеслась в моей голове. И я с надеждой улыбнулся.

Я пулей вылетел из дома. Прежде чем вернуться в лавку ростовщика, мне нужно было заглянуть на кладбище, а это почти на другом конце города. Я мчался наперегонки со временем. На бегу я обдумывал сказанное Эмметом. Были и другие монеты, как мой медальон? Что он имел в виду, когда сказал, что у них своя судьба?

Колокольчик нервно звякнул, когда я вбежал в лавку и взмокший, обессиленный, рухнул на колени. Мне нужно было отдышаться за все время, что я бежал без передышки. Эммет с издевательской улыбкой захлопал в ладоши:

– Так-так-так… А моим ребяткам уже не терпелось поиграть.

Полито был привязан к тому же стулу, что и я несколькими часами ранее. В его глазах было разочарование, как если бы он предпочел, чтобы я не возвращался и бросил его там.

– Ты нашел ее?

– Да. – Тяжело дыша, я достал тряпку, в которую был завернут медальон.

Я протянул сверток, и старик открыл его, как ребенок открывает подарок на день рождения. Он зачарованно посмотрел на монету, потом взглянул на меня, словно сомневался в моих намерениях.

– Что-то не так? – спросил я.

– Надеюсь, ради твоего же блага, что все так. Но жизнь научила меня, что не все то, чем кажется.

Ростовщик нацепил свой монокль и начал методичный осмотр, как обычно.

– Видишь ли, мальчик, я знаю, что ты мне не веришь, но я делаю тебе одолжение, беря заботы на себя. Эта монета не принесет тебе ничего хорошего. Только несчастье. – Тут он поднес ее ко рту, чтобы зубы подтвердили то, что говорили глаза. – Тебе это неизвестно, но владелец этой монеты никогда не узнает покоя.

– Тогда зачем она вам?

– Не-е-е, это не твоего ума дело. Но чтобы ты убедился в моих добрых намерениях, я разрешаю тебе уйти. А другу твоему придется остаться. Не могу допустить, чтобы кто-то обокрал меня и это