Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Эволюционная роль биологической работы была для Дарвина очевидна, хотя самого такого понятия он не употреблял, ограничиваясь обиходными в то время ламарковскими терминами. Практически все ответы Дарвина на многочисленные возражения оппонентов против его теории базируются на показе возможностей связи естественного отбора с биологической работой.

В последних главах научной эпопеи Дарвина, с девятой по пятнадцатую, разработаны вопросы эволюционного значения гибридизации, неполноты геологической летописи, географического распространения видов и морфологического строения организмов.

Исследуя гибридизацию, Дарвин пытается определить, способна ли она порождать новые разновидности и в конечном счёте приводить к образованию новых видов в тех случаях, когда её результаты поддерживаются отбором. Основным препятствием для реализации такой возможности является бесплодие гибридов. Дарвин доказывает, что это бесплодие не является абсолютным, оно имеет различные степени, усиливается при близких степенях родства и отсутствует у домашних животных при скрещивании их различных пород.

Будучи не в силах ни доказать, ни опровергнуть эволюционных возможности гибридов, Дарвин оставляет вопрос открытым и ограничивается лишь констатацией того, что бесплодие гибридов не «охраняется» и не накапливается отбором. Значит, эволюция через гибридизацию всё же возможна. Для Дарвина важно было отстоять саму возможность эволюционного значения гибридизации при поддержке естественного отбора.

В качестве основной причины бесплодия гибридов Дарвин выдвигает неизбежность слишком больших изменений при приспособлении скрещивающихся организациях, тогда как благотворное влияние оказывают на воспроизведение наследственностью лишь слабые изменения. В противном случае «организация бывает потрясена слиянием двух различных типов строения и конституции, включая сюда, конечно, и воспроизводительную систему» (Там же, с. 294).

Бесплодие гибридов есть результат неработоспособности органов воспроизведения вследствие больших различий в организации скрещивающихся особей. Здесь мы снова выходим на проблемы эволюционного действия мобилизационных структур и производимой ими биологической работы. Искусственный характер гибридов, необходимость создания для гибридизации искусственных условий и привнесённой извне неспецифичной для данных видов работы подчёркнут Дарвином на примере растений: «Чтобы скрестить растение, его нужно подвергнуть кастрации и, что нередко ещё более важно, его нужно изолировать, чтобы помешать перенесению на него насекомыми пыльцы с других растений» (Там же, с. 278).

То же происходит и с животными. Животные, за исключением одомашненных, оказываются в огромном большинстве случаев неспособными размножаться в неволе. Дарвин вполне справедливо приписывает это обстоятельство чересчур сильному изменению внешних условий. Но отрыв диких животных от естественных условий сопровождается лишением их нормальной биологической работы, что приводит и к стойкому нарушению работы воспроизводительных органов. Для домашних же животных среда, организованная человеком, является естественной средой вследствие их полупаразитического существования.

Отсутствие мобилизации на осуществление функций органов в процессе биологической работы приводит и к отсутствию мобилизации на осуществление функций и в органах наследования. «Тот, кто сможет объяснить, − пишет Дарвин, − почему слон и множество других животных не способны плодиться даже в частичной неволе у себя на родине, тот сможет объяснить первичную причину столь распространённого бесплодия гибридов» (Там же, с. 296). Думается, что объяснить эти феномены можно только на основе глубинной взаимосвязи биологической работы органов размножения с биологической работой всех прочих телесных органов живого организма.

Одомашнивание, которое, как отмечает Дарвин, приводит к сохранению плодотворности как в неволе, так и при скрещивании различных пород одного вида, связано с приспособлением биологической работы к условиям содержания таких видов, которые потому и были одомашнены, что «были с самого начала не очень чувствительны к переменам в их жизненных условиях» (Там же, с. 302). Человек также не теряет способности к размножению в условиях содержания в неволе по той же причине. Но лишение свободы всегда наносит психике человека непоправимую травму, поскольку человек свободен по природе своей, даже находясь на положении невольника.

Дарвин называет противниками своей теории исследователей, которые «смотрят на плодовитость и бесплодие как на надёжные критерии видовых различий» (Там же). Однако развитие генетики подтвердило рассмотрение бесплодия (или существенное ограничение плодовитости) как наиболее существенного барьера межвидовой изоляции, связанного с защитой генофонда от проникновения генов другого вида. В этом Дарвин был неправ, но сама такая неправота способствовала развитию дарвинизма в XX веке.

Рассматривая в десятой главе неполноту геологической летописи, Дарвин вновь возвращается к тяготившей его проблеме – отсутствию промежуточных форм при трансформациях одних видов в другие. Он предлагает множество убедительных аргументов в пользу того, что случайное сохранение в геологических отложениях следов давно умерших организмов не может дать полной картины постепенной трансформации видов.

Он приводит также ряд аргументов, сформулированных другими исследователями его времени, признавших теорию эволюции. Среди них – тезис Фолкнера (период изменения вида гораздо меньше по времени, чем период стабильного состояния) и тезис Леббока (неверно, что геология вообще не обнаруживает переходных форм, поскольку все без исключения виды являются связующими звеньями между родственными видами).

В одиннадцатой главе, посвящённой последовательности изменений видов живых организмов, Дарвин развивает принцип историзма применительно к эволюции жизни. Он показывает различия в скорости изменений видов, сосуществование почти не изменившихся вплоть до нашего времени и давно вымерших видов, роль вымираний в эволюции видов, одновременное изменение форм жизни на всём земном шаре.

Историзм Дарвина органично связан с его представлением о биологическом прогрессе, значительно превзошедшем теорию градаций Ламарка. В основу своей теории биологического прогресса Дарвин полагает следующие тезисы:

− «вымирание древних форм является почти неизбежным следствием возникновения новых форм»;

− «господствующие формы, распространённые широко и дающие наибольшее число разновидностей, имеют наклонность населить мир близкими к ним, но изменёнными потомками»;

− «чем древнее какая-нибудь форма, тем более, в силу постоянного стремления к расхождению признаков, она отличается от ныне живущей»;

− «обитатели мира в каждый последовательный период его истории побеждали своих предшественников в борьбе за жизнь; в этом смысле они выше своих предшественников и является обыкновенно более специализированными в своей организации»;

− «вымершие и древние животные сходны до известной степени с зародышами более поздних животных, принадлежащих к тем же классам»;

− «организация в целом развивалась прогрессивно» (Там же, с. 336–367).

Рассматривая географическое распространение растений и животных, Дарвин раскрывает способы распространения семян растений, расселения животных через кажущиеся непреодолимыми водные и сухопутные преграды, роль изоляции в эволюции видов. Он делает чрезвычайно важный вывод о том, что условия конкуренции между видами в том или ином ареале их распространения важнее с точки зрения влияния среды, чем физические условия той или иной местности. Это, кстати, показывает несостоятельность теории Льва Гумилёва, который видит источник пассионарности (т. е. мобилизационной активности) человеческих этносов в энергетике местности, на которой они обитают.

В предпоследней, четырнадцатой главе Дарвин исследует проблемы классификации, генеалогии видов, морфологии и строения органов. Он называет морфологию душой естественной истории. Рассматривая морфологию животных и растений, Дарвин вновь сталкивается с проблемой взаимоотношения естественного отбора и биологической работы. Он ставит вопрос, почему «пригодная для хватания рука человека, роющая лапа крота, нога лошади, ласт дельфина и крыло летучей мыши построены по тому же самому образцу и содержат одинаковые кости с одним и тем же относительным расположением?» (Там же, с. 438).

Креационисты объясняют это сходство строения единством плана строения, задуманным Творцом. Дарвин отвергает это объяснение как ненаучное. Сходство строения, по Дарвину, указывает на происхождение от общих предков, а образуется оно отбором слабых последовательных изменений, «из которых каждое до известной степени полезно изменяющейся форме, но часто обусловливается корреляцией с другими частями организации» (Там же, с. 439).