На день погребения моего - Томас Пинчон

быстро, что что-то случилось со временем, возможно, они на короткий период соскользнули в Будущее, Будущее, известное Итальянским Футуристам, где события накладываются друг на друга и геометрия деформируется иррационально во всех направлениях, в том числе — в нескольких измерениях, тянущихся в ад, Ад, в котором никогда не могло быть похищенной молодой жены Кита, за которой он никогда не мог бы спуститься, чтобы спасти ее, фактически это был Ад будущего в форме функциональных уравнений, ободранный и опаленный, ничего эмоционального или стихийного...

А потом Ренцо вез их в трепещущем нападении на целостность конструкции самолета, они плыли над рекой, словно это была просто субботняя прогулка.

Кит понимал, что здесь привлекает. Конечно, понимал. Чистая скорость. Вкрапление смерти в то, что иначе было бы просто аттракционом.

   Пике-бомбежка-Го-рода!

   О-о, какое веселье

   Может начаться!

   Смотреть, как они рассыпаются,

   Смотреть, как они разбегаются,

   Слышать, как они кричат, когда

   Мы стреляем из этого

   оружия, моя крошка,

   Мы можем сбежать,

   Когда захотим — 

   Можем взмыть вверх,

   Земля так близко,

   Сбежать прямо у тебя из-под носа,

   Мы пикируем и бомбим целый день!

  — Слышали тот аэроплан прошлой ночью? — спросила она за завтраком.

 — Громко, да? Как отреагировал твой бойфренд? Или, в смысле, не отреагировал.

   Она пристально посмотрела на него.

  — Ну ты и ублюдок.

 Кит время от времени обдумывал интересную проблему: как вывести из пике громадный триплан, слетал с Ренцо еще в пару-тройку этих picchiate, самое достопамятное — в августе 1917 года во время инспирированной Большевиками забастовки рабочих на оружейной фабрике в Турине.

— Послушаем еще один из этих криков ковбоев, —  предложил Ренцо, Кит согласился, и они с грохотом круто спикировали вниз на большую демонстрацию. Забастовщики разбежались в разные стороны, как муравьи в муравейнике, застигнутые каким-то лучом, более смертоносным, чем солнечный. Кит рискнул поднять глаза на Ренцо, безумного даже в состоянии покоя, и увидел, что сейчас, приближаясь к скорости звука, он превращается во что-то другое...случай одержимости. Кита настигло прозрение, обусловленное скоростью. Это всё связано с политикой.

Забастовку в Турине безжалостно раздавили, забастовщиков убили, ранили, отправили в армию, их отсрочки отменили. Picchiata Ренцо вероятно, была первым выражением в Северной Италии Определенного Слова, которого не существовало еще год-два назад. Но, как прекогнитивное бормотание, голос во сне, оно уже предварительно вошло во Время.

 — Вы видели, как они разбились, — позже сказал Ренцо. — А мы — нет. Мы остались едиными, целеустремленными, непробиваемыми.

  — Um vettore, si, да, как вектор?

  —  Нет, если бы ты нас не выдернул. Если бы мы попали...

  — О, — Ренцо вновь наполнил свой стакан. —  Это уже — потусторонний мир.

В октябре грянула катастрофа в Капоретто, в которой Ренцо винил забастовщиков.

 — Пустить их к бригадам — наихудшая ошибка, которую могла совершить Армия. Распространять свою ядовитую ложь о мире.

Он перестал носить гражданскую одежду. Теперь на нем всегда была форма. Наиболее заметным элементом, кажется, были орлы.

Однажды ее позвали с улицы дети. Далли подошла к окну. Красивая женщина в довоенной шляпе стояла под окном, держа за руку девочку примерно пяти лет, а с ними, кажется, давно известный Киту негодяй — братец Риф, последний раз она его видела, когда он выбирался из Венеции. Закрывал глаза от солнца.

 —  Это Далия?

Они были здесь беженцами. В основном бои шли на северо-востоке, так что они переехали на запад, в Турин: Риф услышал от летчика, с которым столкнулся в баре, что Кит работает там.

 — Доменико? Что, черт возьми, он там делает, я думал, что он уже в постоянном пике.

 — Сказал, что ты его выручил однажды, что-то вроде того, что он попытался помочиться из окна на начальника...

 — Разве это в первый раз, у него это что-то вроде хобби, не знаю, как ему всё сходит с рук.

 —  Слушай, прежде чем мы...

 — Не надо, — Кит сжал брата в долгих объятиях, abrazo. — Не надо. Оставайся, сколько нужно.

Риф работал на итальянскую армию, прокладывая абсолютно нереальную канатную дорогу в Альпах, известную в армии как teleferiche.

— Снова Западный Фронт, но дело движется к концу, но пытаются переиграть друг друга, пока останется сбежать только в море. А здесь мы с Австрийцами делаем то же самое, только в вертикальном направлении, каждая армия пытается взобраться выше, чем другая, чтобы посмотреть, что сделает другая сторона, все они сидят на вершине этой отвесной белой скалы, их задницы мерзнут на ветру, и идти некуда.

  — Разве что в небеса, — сказала Яшмин.

Жены попивали джейк, переглядываясь без какого-либо определенного желания или подозрения, но, тем не менее, нервно, словно что-то должно было открыться в любой момент.

  — Вы двое учились в Германии вместе.

 — Он изучал векторы, я — теорию чисел, мы едва ли встречались.

Две женщины, у которых установился зрительный контакт, заулыбались, Риф увидел в этом зарождение сложности, за которой нужно присматривать.

  — Но он дрался с вами на дуэли.

  — Почти дрался на дуэли. Что он вам рассказал?

  —  Я мог преувеличить, — сказал Кит.

  —  И вас он спас от армии смертоносных Венгров.

  — Не совсем так. Кит, тут у меня начинают возникать сомнения.

 — Да, лучше взгляни на это дерьмо, — Риф кивал и хмыкал, вертя сигару «Ди Нобили».

Отпраздновать они все пошли на обед в «Ристоранте дель Камбио», известном среди местных жителей как «старая леди». С тех пор, как Кит и Ренцо притворялись, что бомбят это заведение в пике, у Кита сформировалась привычка есть здесь минимум раз в неделю. Здесь годами не было телятины, но, несмотря на дефицит, и тушеные грибы, и тальярини, был сезон трюфелей, так что некоторые из них тоже появились, почти сконфуженно. Все пили «Неббиоло» в больших количествах. Город был залит кислотно-желтым светом, полон аккуратных черных теней в арках. Прожектора утюжили город.

В один