Мистер Себастиан и черный маг - Дэниел Уоллес

— Пишете книгу? Между прочим, сказки про двуглавого зародыша — это все вздор, если вас это интересует.

— Меня интересует Генри Уокер, мистер Мосгроув.

Шутливое настроение мистера Мосгроува мгновенно улетучилось, и он стал весь внимание. Осел в кресле и посмотрел печально:

— Его нашли?

— Разве он не здесь?

— Нет, — ответил он. — Он исчез на прошлой неделе. Никто не знает, куда он ушел.

— Никто?

Я достал блокнот, пролистал до первой чистой страницы.

— У него не было здесь друзей? Кого-то, с кем он мог поговорить?

— Я был его другом, — холодно ответил он. — Он говорил со мной.

— Но он ничего вам не сказал? О своих планах, о желании покинуть цирк или о том, куда мог бы пойти, если ушел?

— Ни о чем таком он не говорил. Вот почему я немного беспокоюсь. Если он не сказал мне…

— А есть тут еще кто-то, с кем он мог поговорить? Еще с кем-нибудь водил дружбу?

Хотя и с неохотой, мистер Мосгроув признался, что такие есть.

Я покинул его и направился на поиски Руди, Самого Сильного Человека Во Всем Мире.

*

В дверях его трейлера меня приветствовал соблазнительный запах пролитого бурбона. Я вежливо, как обычно, постучал, но бас прорычал в ответ:

— Убирайся прочь.

Подождав секунду, я постучал снова.

— Я же сказал, убирайся!

Я задумался над ситуацией. Я не знал, насколько он силен, но если даже вполовину того, как он заявлял, то он мог раздавить меня, как черешок молодого сельдерея.

— Я не один, а с приятелем, — солгал я. — Имя «Джек Дэниелс» что-то тебе напоминает?

— Очень даже. Церковную проповедь. Убирайся.

— Руди, мне нужно задать пару вопросов. О человеке по имени Генри Уокер. Говорят, вы были с ним друзьями.

На сей раз он не послал меня прочь. После недолгой тишины я услышал, как он тяжело идет к двери. Он отворил ее и высунул голову — огромную, лысую и угловатую. Я посочувствовал матери, которая его рожала.

— Был? — спросил он. — Что вы имеете в виду под словом «был»?

— Ничего. А вы что решили?

Он подумал. Ответил:

— Что он умер. Что те волосатики убили его.

— Расскажите мне о них.

— Их было трое. Трое с длинными сальными волосами.

— Не возражаете, если я войду? Побеседуем.

— Ну, — он посмотрел через плечо назад, в глубину трейлера, — у меня тут бардак.

— Не страшно.

Он с подозрением оглядел меня, как все в тот день оглядывали, и заключил:

— Вы не полицейский.

— Нет, не полицейский. Спасибо, что уделяете мне время.

Бросив на меня последний взгляд, он исчез в трейлере; пришлось мне счесть это за приглашение. Я осторожно последовал за ним.

То, что я увидел, было не бардак. Это был типичный артистический беспорядок. Как говаривала моя матушка: «Есть место для всего, и все на своем месте»; надо было вырасти, чтобы понять справедливость ее слов. Но тут ничего не было на своем месте. Пластиковые чашки для кофе — на подушке, а сама подушка — на полу. Судя по всему, обедал он в постели. Холодильник с распахнутой дверцей служил единственным источником света. У меня было впечатление, что я попал в пещеру продвинутого доисторического человека.

Я уселся на что-то, с виду напоминавшее стул.

— Расскажите о тех волосатиках.

— Сперва вы. Почему вы ищете Генри?

— Меня наняли.

— Правда?

— Правда.

— Кто нанял?

— Член семьи.

— Вот теперь я знаю, что вы врете.

— Почему вы так решили?

Он нашарил бутылку, сграбастал ее своей ручищей и сунул горлышко в рот. Мгновение, и бутылка опустела.

— Потому что у него нет семьи. Все в его семье умерли.

— Не все, — сказал я.

Он бросил на меня взгляд, который я уже видел, взгляд, предшествующий взрыву ярости. Но иногда обходилось только взглядом, на это я рассчитывал и сейчас.

— Вы сбиваете меня с толку, — сказал он. — А я этого не люблю.

— Позвольте мне объяснить. Мое имя Карсон Малвени. Я частный детектив. Вам известно, что у Генри Уокера была сестра?

— Конечно. Он рассказывал мне о ней. Она умерла. Точно умерла. Уже давно.

— Мне она показалась очень даже живой, когда я видел ее последний раз.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я работаю на нее. Ханна Уокер жива.

*

Чуть ли не минуту Руди смотрел безжизненным взглядом, какой обычно бывает лишь у трупов. Я видел трупы, вернее, один. Это был труп старой женщины, пошедшей через улицу за миг до зеленого света. Она так и не увидела, как он вспыхнул. У него был тот же отсутствующий взгляд, что и у нее, как будто он пытался что-то припомнить, но не удавалось. Правда разорвалась где-то глубоко внутри него. Он посмотрел на меня глазками такими маленькими, что их было почти не видно подо лбом кроманьонца.

— Дженни должна это услышать, — сказал он.

— Конечно. Я собираюсь поговорить с каждым.

— И Иеремия тоже должен. И Джей-Джей, я считаю. Всем нужно услышать это. Если вы только не дурачите меня, мистер.

— Уверяю вас, не дурачу.

Он снова бросил на меня суровый взгляд:

— Тогда идите за мной.

Я последовал за ним. За годы практики он приспособился протискиваться в узкую дверь своего трейлера, так что сейчас с некоторой долей самоуверенности проделал то, что казалось невозможным. Потом повернул налево и вприпрыжку побежал вдоль трейлеров к небольшому шатру, в котором, если я правильно помнил по аляповатой афише, выступала со своим номером Женщина-Паук. Но ее там не оказалось.

— Зайдите внутрь и подождите, — сказал он. — Я скоро вернусь.

Я сделал, как он сказал. Он отсутствовал четыре с половиной минуты, и, когда возвратился, в руках у него было что-то. Это выглядело как длинная деревянная колода, пока я не заметил у нее голову. И ноги. И, возможно, всё, что должно быть между ними. Но эта часть была прикрыта одеялом, а мне не особо хотелось заглядывать под него. Единственное, что двигалось, были глаза и губы, и я понял: эта часть, что бы ни представляло собой остальное, — живая и принадлежит женщине.

— Это мистер Малвени, — представил меня Руди.

— Очень приятно, — сказала она.

— Привет!

— Это Дженни, — пояснил Руди. — Она и Генри были близкими друзьями.

— Рад с вами познакомиться, — сказал я и машинально протянул руку.

— Извините, не могу пожать вам руку. Микробы, — улыбнулась она.

Минуту или две спустя в шатер, откинув входное полотнище, протиснулись Иеремия и Джей-Джей. С Иеремией я был знаком. Он кивнул мне. Джей-Джей был напряжен, как проволочная растяжка.

Я поздоровался, но им было не до любезностей.

— Выкладывайте всё, — сказал Руди. — Мы хотим это услышать.

И я рассказал им. Рассказал, потому что видел подлинное волнение под их странной, у кого менее, у кого более, наружностью. Тот шатер был переполнен любовью к Генри Уокеру. А я неравнодушен к людям, которые так любят. Они редки, как белоклювые дятлы, и настолько же прекрасны.

Я начал рассказ.

*

Когда она позвонила, я был без дела, хотя не могу назвать время, когда не был бы без дела или с делом, которое занимало бы все мое время. Большую часть утра я провел как обычно, решая кроссворды, наводя порядок в офисе и ожидая, что зазвонит телефон, но, когда он звонил, мое сердце всегда замирало. Как ни ждешь, а все неожиданно. Я старался не терять надежды, но что-то не то с моим офисом — сумрачным угловым помещением, выходящим окном на заднюю стену трехэтажного краснокирпичного здания и в которое можно попасть только на скрипучем решетчатом лифте со слепым лифтером. Это было лучшее, что я мог себе позволить. Постоянная тьма действовала на меня угнетающе. «Надо почаще уходить, пока солнце не село», — говорил я себе. Но никогда этого не делал.

Я держал радио включенным весь день. Так я был в курсе событий. Предстояла казнь Розенбергов; Эйзенхауэр принес президентскую присягу; прорыв дамбы в Северном море унес почти две тысячи жизней. Удовольствие знать об этом.

Во всяком случае, она позвонила, я поднял трубку, и она спросила, чем я сейчас занят. Милый голосок. Мне он очень понравился, понравилось, как ее слова ласкали мне слух.

— Чем занят? — ответил я. — Расследованием. Как и написано в справочнике.

Я мог бы быть и повежливей, но меня расстроило сообщение о двадцати семи погибших: «Утонули в болоте».

— Частным расследованием?

— Я о своих делах не распространяюсь. Да.

— Я спрашиваю, потому что хотела бы держать это в тайне, — сказала она.

— От кого?

Я хотел заставить ее говорить подольше. С каждым словом ее голос звучал все слаще, словно еще чуть-чуть — и она запоет. Голос из тех, что делают людей счастливыми. У нее не было какого-либо явного акцента, насколько я мог уловить. Многолетний опыт подсказывал мне, что она прикрывает трубку ладонью. Я представлял ее стоящей у себя на кухне, одну, телефонный провод натянут до предела.