Мистер Себастиан и черный маг - Дэниел Уоллес

Кларенс, он же сэр Эдвард, гастролировал по Америке, ища человека, мага, которого едва знал, даже сомневался, что Себастиан — его настоящее имя. Он мог припомнить только, как выглядел маг: худощавый человек с лицом белым как мел. Такое лицо трудно забыть, даже если видел его всего один раз, а Генри когда-то видел его каждый день маячившим у него перед глазами, как одна из создаваемых Себастианом видимостей. Встречая коллег по цеху, он расспрашивал о нем, не видели ли они его, не выступал ли он у них, не знают ли они, где можно его найти. Описывал его. «Мой наставник, — объяснял Генри. — Пропал куда-то. Хотелось бы увидеть его снова, поблагодарить за все».

Но никто не знал такого. Никто даже не слыхал о таком.

Кроме одного парня.

Этот парень, он даже не был магом. Шофер грузовика. Перевозил чертово колесо для цирка Барнума. Он рассказал Генри, что однажды съехал с шоссе, чтобы отдохнуть и, может, выпить чашку кофе в местном кафе, где кофе был получше того, какой подают на заправках. Он нашел приятное местечко, называвшееся «Лу-Эз», и, пробираясь к столику, увидел в другом конце человека, который показывал фокусы маленькой девочке. Довольно хорошенькой. Девочка была с матерью, и обе с удовольствием смотрели фокусы, пока мать не глянула на часы и сказала, что пора идти. Вот, собственно, и все. Но он их запомнил из-за лица того человека. Он ничего подобного не видел. Оно было белей муки в чашке. Словно его лицо было мертвое, а остальное тело — нет. Оно двигалось, очень даже живое. Жуть просто. Но народ там, видно, привык к нему, так что шофер сделал вывод, что тот, должно быть, жил где-то неподалеку.

— И где это было? — спросил Генри.

Парень задумался, потом сказал уверенно:

— В Индиане. Это был Манси, штат Индиана.

— С виду очень приятный человек, — сказал шофер.

*

Увидеть следующее представление Генри собралась большая толпа, но он не пришел. В качестве кого он собирался выступать в тот вечер: Кларенса, Черномазого Дьявола или сэра Эдварда Моби Ошеломительного? Он уже не помнил. Да это не важно, потому что он не собирался снова рядиться ни в того, ни в другого. Все равно его последние представления оборачивались катастрофой: он обнаружил, что, выступая в образе Моби, соскальзывает в образ Кларенса, элегантный артист становится его туповатым, косноязычным, пучеглазым двойником. То ли Кларенс, приводивший в восторг тысячи людей ужимками, противными самому себе, неожиданно превращался в эрудита и меланхолика. Это озадачивало Генри даже больше, чем зрителей. Он понять не мог, что с ним происходит. Как будто каждый из этих его персонажей, которых он создал, подменил его настоящего. Если Генри еще хоть сколько-то оставался самим собой, то лишь в постоянно сужавшемся промежутке между этой парочкой. Но его хватило Генри, чтобы освободиться от них, так что, даже не собрав сумки и ни с кем не попрощавшись, он сел в машину и скрылся в ночи в направлении Манси, штат Индиана. Он сделал лишь то, что Себастиан сделал столько лет назад: исчез. Это был его последний трюк, самый лучший.

*

До Манси, штат Индиана, было четырнадцать часов езды. Бензин стоил ровно тридцать центов галлон, и с двенадцатью долларами в кармане Генри мог залить полный бак, выпить кофе с сэндвичем, и еще что-то бы осталось. Но он был не голоден. Ему хотелось только ехать и ехать вперед. Он словно видел городок, ждущий его в конце бесконечной дороги, — улочки и дома, сперва еле различимые, но по мере приближения становящиеся все определенней. Каждый атом его тела стремился вперед. На рассвете хлынул дождь, небо как прорвало, капли — величиной с полдоллара, упорный, неслабеющий. Но и сквозь эту стену дождя ему ясно представлялся городок впереди. И городок, и домик, в котором жил Себастиан. Маленький, белый, с черными ставнями, не намного отличающийся от других домов, разве что высокой магнолией, росшей с одной его стороны. С миленькой лужайкой перед ним и рядком ослепительных азалий, цветущих под выпуклым окном. От бетонного тротуара идет аккуратная кирпичная дорожка, окаймленная обезьяньей травкой, сетчатая дверь перед парадной дверью с латунным дверным молотком, висящим на уровне глаз, и с щелью для почты пониже. Вот что ждало его. Но Генри забегал вперед, и было легко предвкушать сладость возмездия, потому что кто бы позволил пустякам, вроде времени и пространства, встать между тобой и твоей судьбой?

Ливень не прекращался. Двухполосная асфальтированная дорога превратилась в нечто смутно-черное. Тусклые красные задние огни остановившихся на обочине машин походили на глаза диких животных — водители не отваживались двигаться дальше в такую грозу. Но не Генри. Он продолжал путь. Он мог бы проехать остаток пути и с закрытыми глазами. Вот он мысленно открывает дверь, проходит в гостиную, потом на кухню, оба помещения выглядят сияющим воплощением американского идеала, его слащавой рекламой благодаря их чистоте, порядку и стандартности, вариацией на тему домашнего уюта и простоты. Респектабельность — легкий способ для его заклятого врага замаскироваться. Но на заднем дворе у него вы обнаружите останки дюжины порубленных девочек. Солнечными деньками гости собираются под огромным зонтом, и мистер Себастиан улыбается, зная, что у них под ногами на глубине в четырнадцать дюймов таится смерть. Ощущение свершенного преступления тешит ему душу, он так горд, зная, что это его рук дело. Он полностью удовлетворен.

Все это видится Генри, пока он едет сквозь предрассветную тьму.

*

К тому времени, как он добрался до Манси, небесные воды иссякли. Над просыхающими улицами плыл пар, как бездомные призраки. Манси был приятным маленьким городком. Безупречное место, чтобы скрыться от всех. Но Генри нашел его. Увидел. Что-то видят не потому, что оно видимо; оно видимо потому, что его видят. Неизвестно, кому принадлежало это высказывание. Но это было кредо магов.

Сегодня мистер Себастиан будет видим.

Генри направился прямо к его дому. Налево, направо, еще раз налево. Он не спрашивал дороги. Не заглядывал в справочник. Ему даже не нужно было смотреть номер на почтовом ящике, чтобы определиться, где он находится, потому что он знал номер: семьсот два. Как будто он побывал уже везде, и это было последнее место, где мог находиться тот, кого он искал.

Он не стал стучаться. Просто вошел, словно его пригласили.

И он был там, мистер Себастиан. И ждал его. Тот же самый человек, то же лицо, та же улыбка, то же кресло. То же кресло. Как такое могло быть.

Генри не знал. Но так было. Все было как прежде, и на мгновенье Генри вновь ощутил себя мальчишкой, увидевшим дьявола в первый раз. Единственное, что было другим, это одежда. Вместо фрака на мистере Себастиане была трикотажная хлопчатобумажная рубашка, белая, синие широкие штаны и дешевые мокасины. Его новый облик.

— Привет, Генри, — сказал он.

Генри не ответил. Просто стоял и смотрел на него. В кармане у него был нож, который он легко поглаживал кончиками пальцев, движением таким тихим, что, казалось, заметить его невозможно. Но мистер Себастиан опустил взгляд на его карман, сморщил губы, и улыбка его изменилась. На лице появилось выражение покорного разочарования. Хотя он понимал, что в конце концов это произойдет, все же надеялся на иное. Но сейчас было ясно: это конец.

— Я сожалею, Генри, — сказал он. — И хочу, чтобы ты знал об этом. — В глазах его прочиталось, что он мысленно оглядывается на все произошедшее. — Хотя, повторись все снова, вряд ли я поступил бы иначе. Прошу прощение за горе, которое это доставило тебе.

Мистер Себастиан помолчал, чтобы дать Генри возможность ответить. Но тот молчал.

— Так ты… хочешь знать, что случилось с Ханной?

На сей раз Генри ответил.

— Нет, — сказал он.

— Я с радостью расскажу тебе. Это не займет много времени.

— Нет.

— Прекрасно, — проговорил мистер Себастиан и пожал плечами.

Обвел глазами комнату, словно разговор несколько потерял для него интерес.

— Думаю, это в любом случае расстроило бы тебя. Другие девочки… я мог бы порассказать тебе о некоторых из них. Но в Ханне почти не было ничего особенного. За исключением, конечно, ее волос. У нее были прекраснейшие волосы, не так ли?

Генри помнил ее волосы. Мысль о них и о том, что мистер Себастиан прикасался к ним, была мучительной. Он заранее знал, что это будет мучительно — для них обоих, — но не так же скоро, не сейчас и не из-за воспоминаний. Генри чувствовал, что его грудь разрывает изнутри. Потом все чувства в нем заглохли. В руке появился нож. Лицо мистера Себастиана не дрогнуло. Возмездие было бы куда слаще, если бы он удивился, но нет, в выражении его лица ничего не изменилось. «Подумай о Ханне!» — сказал Генри. И со всем своим мастерством и ненавистью, двумя вещами, которые он развивал всю жизнь, Генри метнул нож. Крутясь в воздухе, нож неуловимо для глаз пролетел через комнату и впился бы в стену напротив, не встреть на пути сердце Себастиана. Мастерский бросок. Красивый, как красиво все совершенное, даже смерть. После стольких часов и лет это заняло меньше секунды. Рана сомкнулась вокруг лезвия, и крови почти не было; Себастиан казался спокойным. Посмотрел на нож, потом на Генри и улыбнулся.